Бой у Дюнкерка, распропагандированный в России как величайшая победа русского флота, вызвал подъем патриотических чувств, сразу же сбивший волну демонстраций и забастовок. Не желая обострения с США, русское правительство объявило о прекращении операций в Европе и вокруг Британских островов, не подписывая с англичанами ни мира, ни прекращения огня. На фоне этого Николай Второй урегулировал, наконец, с Вильгельмом территориальные споры. В обмен на признание Бельгии немецким протекторатом и уступки части земель западнее Карпат Германия отвела войска за Варшаву и, скрепя сердце, больше не настаивала на освобождении Кенигсберга.
К маю остатки британского корпуса в Бельгии и на французском побережье капитулировали. Германия фактически оккупировала Дюнкерк и Кале, пытаясь принудить Францию к подписанию договора об их аренде на десять лет. После разгрома англичан на суше и тяжелейшего сражения у Канала, поставившего точку в британском морском господстве, Пуанкаре и Клемансо решили, что поставили на верную карту и дешево отделались.
Глава пятая
В Берлине и Санкт-Петербурге продолжали радоваться уничтожению Грандфлита, превратившегося из главного на планете в заурядные по численности военно-морские силы. Одновременно в Лондоне вешали ордена на сэра Джелико, торжественно перечисляя наименования германских и русских утопленных броненосных кораблей. А аналитики морских штабов занялись играми, двигая по карте деревянные фигурки в полпальца длиной, имитирующие линкоры и крейсера.
На узких совещаниях для избранных, проходивших не так празднично, как публичные награждения и чествования, звучали совершенно иные оценки.
Британский командующий обвинялся в напрасном разделении Грандфлита и поспешном бегстве в Портсмут. Из-за этого брошенный отряд линкоров Берни, изрядно потрепанный Макаровым, был почти целиком истреблен вернувшимся Шеером, а крейсера, заранее атакованные с воздуха и из-под воды, оказались один на один с уцелевшими броненосными кораблями союзного флота, спасаясь лишь скоростью и бегством. Поврежденные и не способные скрыться, они пошли ко дну.
Не оправдало себя чудо-оружие в виде огромных паротурбинных подлодок. Все три подводных крейсера, пытавшихся принять участие в операции, утонули. Лишь с подорвавшейся на мине в южном проходе Скапа-Флоу К-1 удалось снять часть экипажа, остальные подводники погибли. Потери русских сил от их действий — один миноносец, несоизмеримо жалкий приз.
Сэр Джелико опрометчиво проигнорировал сообщение с погибающей К-субмарины о воздушной атаке. Прочесать крейсерами и эсминцами акваторию сто на сто миль и обнаружить плавучую авиабазу не составляло труда, но он не счел это нужным. Из-за этого каждый пятый линкор до первого контакта с кораблями Шеера получил повреждения. Вообще, воздушное прикрытие операции оказалось из рук вон плохим, хотя вылеты единственного гидросамолета-разведчика позволили успешно действовать против засады субмарин у Оркнейских островов. Поэтому награжденный, обласканный и причисленный к национальным героям чуть ли не наравне с Нельсоном, адмирал Джелико обнаружил себя в очень почетной отставке с наказом больше не приближаться на пушечный выстрел к штабам и боевым кораблям.
В Адмиралтействе Русского Императорского флота тоже было над чем подумать. Во-первых, стало очевидно отношение кайзеровского командования к русскому союзнику. Шеер действовал в бою, задумываясь о собственных задачах и интересах, не слишком беспокоясь о Балтийской эскадре — утонет, и бог с ней. Во-вторых, как заметили многие военные, малые средства нападения — аэропланы, подлодки и катера — показали себя весьма действенным оружием рядом с дредноутами, но гораздо более дешевым. Соответственно раздалось множество голосов, призывающих заморозить строительство больших кораблей, бросив средства на подлодки, носители торпедоносных катеров и авианосцы.
На этой почве произошел серьезный разлад между великим князем Александром Михайловичем и адмиралом Макаровым. Разговор на повышенных тонах велся в кабинете Морского министра Григоровича, выходящего окнами на Неву и Васильевский остров.
— Бесконечно ценю вашу помощь, Ваше Императорское Высочество, — едва сдерживался Степан Осипович. — Однако вы изволите переоценивать морскую авиацию. Вы ссылаетесь на разговор с Александром Васильевичем, не учитывая, что перечить вам он не станет. Лучше прочитайте его рапорт на мое имя.
— И что там нового? — Великий князь, утвердившись окончательно в своем мнении, любые возражения принимал в штыки.
— Все известное, Ваше Императорское Высочество. Нежданный и сокрушительный успех есть следствие того, что британцы не предполагали, насколько страшной может выйти массированная атака торпедоносцев. Помню, в бытность командиром подводной лодки в 1877 году, я торпедировал в Золотом Роге турецкие броненосцы, что на стрельбище. Больше никто и никогда, смею заметить, подобного повторить не смог. А отчего? Не ждали османы. Теперь научены. То же и с авианосцами. Оружие правильное, но не главное. Флот обязан разные корабли иметь.
— Вы много сегодня говорили. И заслуг ваших никто не умаляет. Однако же, любезный Степан Осипович, консервативны вы чрезмерно, не хотите новое принимать. Двадцатый век диктует свои условия, а вы спустя сорок лет турка поминаете! Так что — увы. Боюсь, далее нам не по пути.
Григорович вздрогнул. Не глядя на возраст, лучшего командующего Балтфлотом не сыскать. И великий князь палку явно перегнул. Ох, не к добру сие…
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. Рапорт сегодня же подам. Однако не откажите в любезности с документами Колчака ознакомиться, потом снова с ним говорите. Разрешите идти? Честь имею.
Великий князь также выскочил из кабинета, чувствуя осуждение Григоровича. Что они себе позволяют? Россия велика, найдем командующего флотом. Да тот же Колчак!
Решимость продвигать Александра Васильевича заметно снизилась по мере чтения докладной записки. Пусть Колчак, ставший уже вице-адмиралом за Дюнкерк, сочинял ее в каюте крейсера, не зная августейших соображений на сей счет, он невольно полемизировал с высочайшим мнением. То есть спорил с оппонентом, с коим чрезвычайно противопоказано не соглашаться.
Великий князь убедил Государя, что флот в составе трех-четырех авианосцев того же типа, что испытаны в Северном море, прикрытых броненосными дредноутными крейсерами и эсминцами, может противостоять эскадре линкоров, обходясь казне неизмеримо дешевле. Адмирал с мостика увидел как сильные, так и слабые стороны палубной авиации, больше внимания уделив затруднениям, нежели успехам.
Ваше высокопревосходительство, писал он Макарову, неожиданно высокая польза от налетов С-22 вызвана стечением ряда благоприятных для нас обстоятельств, и в первую очередь погодой. Ветер и волнение в Северном море позволили, хоть и с трудом, осуществлять взлет и спуск на палубу, тогда как гидропланы от воды оторваться не смогли. При меньшем волнении против нас работали бы «сопвичи» и «шорты» с «Энгедайна», без торпед они имеют куда лучшие летные характеристики, нежели С-22 с торпедой. При большем волнении и ветре «сикорские» не взлетают.
В шторм и линкоры не воюют, а отсиживаются в гаванях или пережидают бурю носом к волне, пометил великий князь. На хорошую же погоду нужно истребительное прикрытие. То есть больше самолетов и авианосцев.
Успех «сикорских» против линкоров случился от крайне плохого устройства зенитной стрельбы, продолжил адмирал, наливая деготь в бочку с медом. Англичане палили много, но бестолково. Такой же налет на Хохзеефлотте обернулся бы куда горшими потерями.
Далее адмирал-карбонарий раскритиковал сами авианосцы. По его мнению, слабость плавучих аэродромов в отличие от наземных заключается, во-первых, в практически невозможном спуске на палубу поврежденного и плохо управляемого аэроплана. Во-вторых, авианосец вынужден бросать якорь или ложиться в дрейф на небольшом удалении от берега. В противном случае торпедоносцы не найдут его по возвращении. Озаботься сэр Джелико розыском авианосной группы, отряд из четырех-пяти крейсеров легко утопил бы неподвижную цель. К сожалению, у летчика нет инструментов для ориентирования в открытом море. Он может зацепиться за береговой ориентир и лечь на некий заданный курс по компасу.
Александр Михайлович в гневе уж думал просить Императора услать строптивого вице-адмирала на Дальний Восток, а над морской авиацией поставить менее робкого, как набрел на предложения Колчака по развитию сего вида кораблей. Несколько успокоившись, вызвал его к себе. Снова испытал вспышку раздражения при упоминании о Макарове — Александр Васильевич не смог сдержать сожаления об отставке флотоводца. Однако при обсуждении морской авиации князь не смог отказать Колчаку в здравом смысле.
