Мы по очереди задавали ему вопросы, стараясь задержать его на космической теме как можно дольше. Я подняла руку и спросила, правда ли, что черные дыры — это провалы во времени. Я где-то читала, что искажения пространства и времени в черных дырах могут открыть проходы для путешествий в прошлое или будущее. Мистер Зебрик ответил, что это вряд ли.
— Это уже из разряда научной фантастики, мисс Элбас, — сказал он, после чего заявил, что мы как-то уж чересчур увлеклись и что нам пора возвращаться к теме урока. Весь класс тихо взвыл. Я заметила, что Дженни Халпен недобро прищурилась в мою сторону. Впрочем, меня это мало заботило. Завтра я точно ее не увижу. И всех остальных одноклассников — тоже. Завтра у наших учителей методический день и уроков не будет.
Позавчера я позвонила Тоби и сказала, что собираюсь приехать в гости. Судя по его голосу, он даже не сразу поверил такому счастью, что я все-таки позвонила, а я подумала про себя: «Ты-то не слишком радуйся, приятель», — ведь для меня это была просто исследовательская экспедиция. С целью как можно больше узнать о Финне.
Грета с Джули и Меган собирались поехать в Уайт-Плейнс прошвырнуться по «Галерее». Я сказала маме, что, может быть, зайду в библиотеку. А может, и не зайду. Так что я вроде как даже и не соврала. Мама спросила, пойдет ли со мной Бинз, и я ответила, что, наверное, да. Это было уже откровенное вранье, зато мама осталась довольна. Главное, теперь я могла совершенно спокойно уехать в город на целый день, и мне не пришлось бы переживать, что кто-то заметит мое отсутствие.
Я села в следующую электричку после той, на которой уехала Грета, и всю дорогу до города ужасно смущалась. Мне казалось, все на меня смотрят и понимают, что я делаю что-то не то. Я надела свои средневековые сапоги, а перед тем, как выйти из дома, пробралась в комнату Греты и надушилась ее «Жан-Нате». У меня было чувство, что я маскируюсь, прячусь за запахом Греты. Я ехала в город, ощущая себя не собою, а кем-то другим — незнакомкой, пахнущей лимоном и детской присыпкой.
Тоби сказал, чтобы я взяла такси от вокзала. Всю дорогу до дома Финна я смотрела в окно, потому что шел дождь, а я обожаю смотреть на город во время дождя. Он весь такой чистый и свежий. Все буквально сияет, и огни отражаются в темных лужах. Как будто весь город покрыт тонким слоем сахарного сиропа. Как будто это не город, а огромное яблоко в карамели.
Тоби сказал, что встретит меня у подъезда и расплатится с таксистом. В доме Финна нет консьержки. Там стоит домофон, и чтобы войти в подъезд, нужно позвонить снизу тем людям, к кому ты идешь, и они откроют тебе дверь. Когда мы подъехали, Тоби уже стоял на застекленном крыльце между дверью на улицу и дверью в дом. Он вышел наружу, под дождь, и улыбнулся. Теперь я разглядела, что он был в вязаной кофте Финна. Только Финну она была велика и доходила почти до колен, а Тоби она была коротковата, и он оттягивал ее вниз. На нем эта кофта смотрелась странно. Совершенно неправильно. Наверное, я нахмурилась. Потому что, как только Тоби открыл мне дверь и увидел мое лицо, он первым делом спросил:
— Все в порядке?
Я сказала, что да. Я очень старалась не таращиться на кофту Финна, но ничего не могла с собой поделать. Тоби, похоже, слегка растерялся и не знал, что говорить.
— Ну, тогда хорошо. — Он слегка сгорбился и склонил голову. Потом сунул деньги таксисту и махнул рукой — мол, поезжай, — даже не озаботившись тем, чтобы взять сдачу.
— Дамы вперед, — сказал Тоби, распахнув передо мной дверь подъезда. Вторую дверь он оставил приоткрытой и подпер толстой телефонной книгой, чтобы она не захлопнулась. Когда мы вошли, Тоби поднял книгу с пола. Мы встали у лифта. Тоби протянул длинную руку у меня над плечом и нажал кнопку вызова. Я заметила, что он смотрит на мое отражение в гладких металлических дверцах лифта.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, что пришла.
— Да ну, ерунда, — отмахнулась я, словно это и вправду был сущий пустяк. Хотя для меня это был далеко не пустяк: сорваться в город одной и не сказать никому из домашних, где я и с кем.
Лифт в доме Финна старый и очень медленный. Мне всегда казалось, что он ползет на двенадцатый этаж целую вечность.
— Там открыто, — сказал Тоби, когда мы подошли к двери в квартиру. Я взялась за дверную ручку, но потом нерешительно замерла и обернулась к Тоби.
— Там теперь все по-другому? — Мне не хотелось показывать Тоби свой страх, но голос меня все-таки выдал.
Тоби ничего не ответил. Молча протянул руку над моей головой и толкнул дверь. И когда дверь открылась, я увидела, что внутри все по-прежнему. Все как было при Финне. Турецкий ковер на полу. Слоник из папье-маше. Старый сундук с резной крышкой. Две черно-белые фотографии в рамках на стене по обеим сторонам большого окна, выходящего на Восемьдесят третью улицу: руки моего деда, правая и левая. Финн снял их с такого близкого расстояния, что они представлялись фрагментами инопланетных пейзажей. Все осталось таким же, как раньше. Изменился лишь запах. В квартире больше не пахло лавандой и апельсинами. Теперь здесь пахло застарелым табачным дымом.
Тоби сгреб в кучу разбросанные на диване бумаги, книги и одежду и переложил это все на стул у обеденного стола.
— Вот, так уже лучше, — сказал он. — Садись.
Похоже, он здорово нервничал. Невпопад улыбался, суетился, носился из угла в угол. Разгладил смятую диванную подушку. Подправил покосившуюся картину на стене. Он снял кофту Финна, и под ней обнаружилась заношенная черная футболка из Музея естественной истории с рисунком в виде скелетов динозавров. Я знаю такие футболки: в темноте рисунок будет светиться. Наконец Тоби слегка успокоился и тоже присел на диван.
— Как тебе фотография?
— Хорошая.
— Хорошо, что хорошая. — В его голосе слышалось легкое удивление. — Мне она показалась немного странной, я даже не знаю… Но я рад, что тебе понравилось.
— Ну… она и вправду немного странная.
— Да? — Тоби весь как-то сник.
— В хорошем смысле. Как произведение искусства.
Лицо Тоби вновь озарилась улыбкой.
— Да. Как произведение искусства. Именно так. — Он посмотрел на меня с таким искренним восхищением, словно в жизни не слышал ничего более умного. — Как я уже говорил, если хочешь, можешь меня отрезать. Я не обижусь. Там между нами достаточно места. Вообще не будет заметно, что там кто-то был.
— Да нет, все нормально, — сказала я. — Не буду я никого отрезать.
— Это твоя фотография, ты можешь делать с ней все, что захочешь. И если вдруг передумаешь…
— Не передумаю.
Потом мы просто сидели молча, не зная, о чем говорить. Через пару минут Тоби поднялся.
— Хочешь чаю?
Он ушел на кухню заваривать чай, а я воспользовалась случаем и спокойно осмотрелась, не смущаясь чужих глаз. Старое синее кресло Финна стояло на месте. Сиденье было вытертым до залысин, а спинка казалась почти нетронутой, потому что Финн всегда наклонялся вперед, когда сидел в кресле перед мольбертом.
На столике в дальнем углу стоял светильник, который Финн смастерил из круглого аквариума: наполнил его зелеными стекляшками самых разных оттенков и установил среди них электрические лампочки. Когда светильник включали, он представлялся каким-то загадочным артефактом из далекого будущего. Там же на столике стояли шахматы, которые Финн сделал, когда учился в художественном колледже. Он говорил, что хотел выкинуть эти шахматы, но все же решил сохранить — в качестве напоминания и назидания, что не надо быть претенциозным придурком. Все клетки на доске были черного цвета, так что играть на ней было совсем неудобно. Вместо фигур Финн взял настоящие крысиные черепа, которые он собственноручно отчистил и залакировал. Каждый череп он отметил специальным значком, чтобы было понятно, что это за фигура. Слонов обозначил крестами, коней — крошечными конскими головами. А в остальном все черепа были практически одинаковыми. Хотя, если как следует присмотреться, все-таки можно заметить различия. Например, сколотый зуб или мелкую трещинку. Мне всегда нравились эти шахматы. Я не считала их претенциозными или дурацкими. Да, они были странными, даже слегка жутковатыми. Но мне они нравились.
Когда Тоби вернулся с чаем, я как раз вертела в руках один из черепов.
— Сыграем? — предложил Тоби.
Я пожала плечами.
— Если хотите.
Вообще-то, я не умею играть в шахматы, но мне не хотелось в этом признаваться. Я взяла доску и перенесла ее на журнальный столик рядом с диваном.
Тоби заварил чай в белом фарфоровом чайнике, который слегка подтекал, когда из него наливали заварку. Этот простенький чайник не мог даже близко сравниться с русским заварочным чайником Финна. Похоже, мы с Тоби оба об этом подумали, но не стали ничего говорить.
— Сахару? — спросил Тоби, готовясь запустить ложку в пачку с сахарным песком. Финн всегда подавал к чаю кубики рафинада в крошечной металлической вазочке, к которой еще прилагались щипцы в форме когтей какого-то маленького зверька. Тоби, наверное, об этом не знал. И просто захватил с кухни начатую смятую пачку песка.
