Вечер жаркий, бриз с океана, кажется, совсем стих. Внезапно я чувствую сильную усталость в ногах, воздух плотный, идти становится тяжело. К моему удивлению, Соренсон, хоть и вспотела, как призовая свиноматка, прет уверенно вперед, вся на энтузиазме. А все потому, что весит теперь меньше 90 кэгэ, судя по ее весам. Никакого достижения в этом нет, ей надо каждую неделю сбрасывать как минимум четыре-пять кило, если не больше, учитывая нагрузку, которую я ей даю. Но с ней только зря время теряешь, все равно тянет в рот всякую дрянь!
Мы заходим с оживленной улицы в галерею (с кондиционером – а как же!). Здесь продают альбомы по искусству, и в одном таком тоже есть картинки с Линиными работами – монструозными женскими и мужскими фигурами. Бред, конечно, но мне они даже нравятся.
– Очень круто, – говорю я, – тебе надо обязательно продолжать.
– Не знаю, правда ты так считаешь или просто говоришь из вежливости, но сейчас мне важно это слышать. Спасибо.
– Лина, я ничего не делаю из вежливости. У меня все напрямик. Без ёбаных обиняков, напролом.
– Мне кажется, ты иногда себя недооцениваешь.
Я пожимаю плечами; лишь бы она не увидела, что я вся горю внутри.
Похвала поощряет слабость, слабаки ее очень любят. Сильной женщине это не нужно. Сильная женщина просто знает.
На Лину пялится какая-то худая сука в черной блузке. Выглядит круто: из-под черной шляпы с перьевой оторочкой торчат медузоподобные нарощенные волосы. Она оставляет сюсюкать стайку надменных эстетствующих хищников и подходит к Лине:
– Это же ты, да?
– Андреа, – улыбается Лина, – как я рада тебя видеть!
– Я тебя еле узнала.
– Слегка поправилась, – признается Лина.
– Тебе идет, дорогая, – говорит та с улыбкой висельника. – Работаешь?
– Да, пытаюсь.
– Очень хорошо. Ну ладно, – она скалит мне зубы, я отвечаю тем же, – слушай, очень рада, но надо бежать. У нас ресторан забронирован. Звони!
Я провожаю взглядом всю ее претенциозную компанию: эстеты устремились к выходу и влились в уличную толчею.
– Что за пизда еще?
– О, подруга давняя. Я всегда считала, что у них с Джерри…
Господи, она еще и подруг не умеет выбирать. Вообще. Никогда не видела настолько аутичную бабу. Эта встреча явно расстроила Соренсон, и, когда она высаживает меня около дома, я не могу даже уговорить ее зайти на протеиновый коктейль. Поднимаюсь к себе, сажусь на диван перед телевизором, но тут кто-то стучит в дверь. Диджей снизу, придерживает рукой огромный федексовский пакет размером примерно с него самого.
– Это вам привезли, – говорит он.
Я затаскиваю пакет и вскрываю: бесплатный «Тотал-джим», который обещали прислать в агентство. Я раскладываю его и пробую. После настоящих зальных тренажеров этот кажется каким-то детским, но сделан качественно, с тросами. Взявшись за ручки, привязанные к тросам, я ложусь и делаю упражнение для грудных мышц. Несколько подходов – и делаю еще выпрямление рук, стоя в наклоне, для трицепсов и тягу на низком блоке сидя. Можно работать со всеми группами мышц, и мне нравится, что позиции тоже можно варьировать: делать подъемы ног и на бицепс. На тренажере для жима от груди руки у меня в открытом положении, и это упражнение можно повторить на «Тотал-джиме» с тросами, но можно опять же варьировать. Я занимаюсь уже больше пятнадцати лет, и для новичка «Тотал-джим», наверно, дает слишком много свободы. Бабы типа Мардж и Соренсон без подготовки могут сделать себе только хуже, даже если будут заниматься с инструктором. Таким, как они, безопаснее и эффективнее заниматься на тренажерах, где есть больше возможностей для контроля. Ну и вообще, хотя польза для сердечно-сосудистой системы очевидна, одного тренажера мало, нужно заниматься на беговых дорожках, на орбитреках или даже просто ходить пешком по улице. Лине Соренсон такая штука, думаю, подойдет, но только если она будет заниматься под контролем.
Вообще все, что связано с Соренсон, должно быть под контролем.
Пора ложиться спать, но я не могу остыть после разминки, поэтому, особо не задумываясь, лезу в душ, привожу себя в порядок, выхожу в раннее утро и иду знакомым маршрутом.
Я возвращаюсь в клуб «Уран» и ищу ту телку, которая злобно смотрела на меня, когда мы с Соренсон сидели в углу. Толпа в это время уже совсем какая-то грязная и развязная, большинство готовы схватить добычу и валить. Я взяла с собой 20-сантиметровый хуй, не слишком жилистый, и пару наручников, отороченных мехом. На мне вечернее платье, и вообще я вся вырядилась максимально женственно. Найду ту фальшивую бучиху и устрою ей праздник жизни. Хочу, чтобы она рыдала, как дитя.
Долго искать девочку не пришлось. Она у барной стойки, как будто не сходила с места со вчерашнего вечера, похожа на Хилари Свонк в фильме «Парни не плачут» – такая типа четырнадцатилетняя пацанка. Так любят выглядеть многие бучихи-перестраховщицы. Буч в желтых штанах? Кого она хочет наебать. Подкатываю к ней:
– Привет.
– Привет… – говорит она. – А где твоя толстая подруга?
Я изображаю застенчивость и даже типа прикусываю себе костяшку пальца:
– Ну, скажем так: это был маленький эксперимент.
– Я люблю эксперименты.
Мы уже обе знаем, к чему это все: сейчас мы вместе выйдем отсюда и сразу пойдем в «Бленхейм» на Коллинз. Администратор с лукавым видом быстро все оформит, возьмет с нас по неофициальному часовому тарифу, даст ключ, и мы поднимемся по лестнице.
Запах мочи от старого ковра ударяет в нос: мы в номере. В тропиках ковры – это всегда ад, но зачем класть ковры в этих клоповниках, специально предназначенных для регулярного выделения людьми всех своих биологических жидкостей? Ладно, проехали. Есть еще колченогая кровать, две сломанные тумбочки и старые настенные часы, застрявшие на четверти десятого: секундная стрелка пытается пробиться наверх, как таракан в ванне, печально тикая и падая обратно в первоначальное положение.
На желтых стенах коричневатые пятна от сигарет, на окнах – липкие жалюзи, не закрываются. Беглый осмотр ванной: потемневший унитаз, раковина с треснутым зеркалом, душевой поддон, в который я бы побрезговала залезать, с полиэтиленовой занавеской, усыпанной черно-синими спорами плесени. Но мы здесь не для интерьера. Я прижимаю к себе пацанку Свонк, мы глубоко и слюняво целуемся, я наседаю на нее так, чтобы она своим искусственным членом почувствовала мой. Под окном вдруг с грохотом оживает кондей, но сразу же, театрально лязгая, выключается. Она выкатывает большие зеленые глаза:
– У тебя что, там ствол? Я хочу…
Я хватаю ее за волосы и оттягиваю назад. Волосы короткие, но чтобы держать – достаточно.
– Оу… – произносит она, а я усиливаю хватку и другой рукой цепляю ее за шею, скручиваю и фиксирую сзади. – Оу… это не смешно… – Она пытается высвободиться, удивленная моей силой.
Потом ее корчи слабеют.
– Ты очень невоспитанный мальчик, поэтому тебя нужно наказать, – шепчу я ей в ухо, делаю шаг назад к кровати и тащу ее за собой. Быстро переворачиваю ее, фиксирую и бросаю лицом вниз на грязное одеяло, пытаясь нащупать наручники в сумке.
– Нет! Я не беру, – протестует пацанка Свонк. – Я актив, не пассив…
– Что не берешь?
– Член…
Я бросаю наручники рядом. Они уже не нужны.
– Бред, ты подразнить меня решила, подруга в желтых штаниках!
– Нет, правда, – визжит она. – Я никогда…
– Бред! Ты же хочешь, чтобы мой член в тебя вошел!
– Нет.
Она хрипит, снова пытается освободиться, а я только усиливаю хватку.
– Мозг не еби и не дергайся, Джуди Гарленд, – шиплю я ей в ухо, и все действо превращается в спектакль, – а то я твою тонкую девичью шею сломаю нахуй, как ветку!
– Но я… господи… я вообще не…
Но я уже не слушаю ее протесты, а силой стаскиваю с нее желтые штаны, и она мне при этом помогает, хотя как-то неловко, типа протестует:
– Я на это не подписывалась….
Я достаю свой член, одним концом он упирается ей в зад, другим – мне в лобок. Я оттягиваю ей трусы в сторону и ввожу член в блестящую вагину.
Тело у нее напряжено, как оголенный кабель, но влагалище медленно и жадно вбирает в себя мои сантиметры.
– Господи… Я так не согласна!
– Если в спальне встретились две сучки, то угорать буду я. Так заведено, блядь!
И я толчком вхожу в нее еще глубже, она аж охнула:
– О…
Я долблю суку со всей силы, при этом основание члена трет мне клитор.
– Не так сильно, что за хуйня! Мне больно…
– Заткнись нахуй; чтоб понять, надо помаяться, – язвлю я и продолжаю долбить ее размашисто, с оттяжечкой, со всей дури, при этом основание пластмассового члена натирает мне лобковую кость. Не прошло как будто и минуты, а мы обе уже кончаем, как бойцы ударных частей.
Посткоитальный отдых получается какой-то смазанный, я быстро слезаю с нее и одеваюсь, она вся в шоке садится на кровати, подтягивает колени к подбородку и как будто колеблется: то ли считать себя жертвой изнасилования, то ли признать, что это был лучший секс в ее жизни.
