Эмилио все это понимает. Есть классная фотография, где он лежит на ринге после первого в жизни нокаута. В зале ее нет, естественно, но я ее видела и могу рассказать. У него там выражение лица из серии «че за хуйня», не страх даже, а именно проблеск осознания печальной действительности, что вот твой предел, а вот палач – стоит, довольный, прямо над тобой. Но я люблю Эмилио за смелость; он надел одиночную лапу, а не полный защитный жилет, и это значит, что ему надо будет умело защищаться от ударов, которые он будет мне выкрикивать, а я буду наносить. Ноздри у него раздулись, лицо сосредоточенно покраснело: это я выдала по нему серию ударов руками и ногами.
После Эмилио у меня было первое занятие с Аннетт Кушинг: она вошла в наш ангар, вся импозантная и собранная. Клиенты, которых я тренирую в «Бодискалпте», даже не пролезли бы в эту дверь. Мы пошли с ней заниматься на груши, я показала, как бинтовать руки. Потом у нас была нормальная разминка на пятнадцать минут, после которой я показала основные бойцовские стойки и движения. Дальше она боксировала сама перед зеркалом минут десять. Я показала, как наносить удары руками и ногами по груше, нормально разогрела ее, и мы прерывались, только чтобы подкорректировать технику. Закончили общеукрепляющими упражнениями на мышцы живота и растяжкой. Аннетт была настолько выжата, что невольно брызгалась пóтом, и взвинчена, как после кокса, – с таким лицом, будто у нее счастливый лотерейный билет в косметичке.
– Никогда так не занималась, Люси. Прям полный набор!
Бальзам на душу: Мона со своим девичьим пилатесом для лесбиянок будет зла. Тем лучше! Мы договорились на следующий раз и попрощались. Пришла Грейс Карильо, и мы вместе занялись гантелями и упражнениями на турнике.
Потом, в дýше, я старалась не думать про ее промежность (бритую, представляла я, со светло-малиновым, вывернутым наружу интерьером: приятное сочетание с шоколадной кожей). После душа мы выпили с Эмилио сока, и я свалила.
Около дома не было ни фотографов, ни журналюг. Я включила повтор «Потерявшего больше всех» (иногда Боб и Джилиан терпеливы, как святые), но все мысли были про Майлза: интересно, ебет он сейчас Соренсон или нет.
Достаю вибратор, адски хочется насытиться им, но облом: никак не могу сосредоточиться. Хотела посмотреть второго «Терминатора», но чего-то тоже не пошло. Это кино у меня, кстати, всегда в плеере стоит, вообще это лучшее кино за всю историю и один из лучших феминистских фильмов. Забудьте уже про этого стероидного качка с маленькой писькой; Линда Хэмилтон – вот идеал, ёбнутая на всю голову, но классная. А эта анорексичная крыса, которая вместо Хэмилтон играет Коннор в сериале, это же пиздец, друзья. С такими худыми руками-ногами она ни разу и на турнике-то не подтянется. И кстати, в фильме ни одного общего плана с подтягиваниями и нет. Эй вы там, в телевизоре, хватит уже считать нас идиотами!
Короче, вместо кина я делаю несколько звонков, болтаю с Домиником, потом отправляю кое-какие мейлы, в основном клиентам. Однако все мысли – про Лину и Майлза. В итоге любопытство взяло верх, я села в «кадиллак» и погнала к Соренсон. Пока доехала, уже начало темнеть, воздух на улице горячий и плотный. Стучу в дверь. Еще. Еще раз. Нет дома!
Сажусь в машину подождать и пытаюсь представить, как она трахается. Майлз – из тех мужиков, что сразу ставят раком и ебут без лишних сантиментов, как роботы. Сложно представить, чтó такая толстуха, как Соренсон, может придумать интересного в сексе. Надеюсь, он как-нибудь доведет ее до экстаза.
Поеду покатаюсь. Включаю «Roadrunner» в исполнении Джоан Джетт[40] на полную катушку и начинаю подпевать. Проезжаю Маленькое Гаити: посреди района стоит почему-то английский паб, это меня всегда удивляло. Замечаю толстых англичан-экспатов, которые группками целенаправленно движутся именно в этот бар и все вместе напоминают пачку колбасок из продуктового магазина.
Снова к дому Соренсон я подъезжаю около одиннадцати. Ага, машина уже здесь. Оставляю свою на парковке у «Пабликса»[41] и подхожу к воротам. Сажусь на корточки: ее видно через окно. Наверно, была у Майлза. Хотя обычно так после ебли не выглядят: она явно расстроена, выскакивает на улицу и заскакивает обратно. Я прячусь за кустом китайской розы. Меня жутко нервируют эти скáчки из дому в мастерскую и обратно. Я пробралась к «кадиллаку», достала из багажника пневматику 22-го калибра, оглядела тихую улицу. В этом районе всегда пустынно, но мало ли чего.
Я спряталась за домом, позади большого цветущего куста. Соренсон опять выходит на двор. От движения включается свет, из-за чего я отпрыгиваю обратно за розовой куст. Что-то затрещало у меня под ногами, но Соренсон, кажется, не слышит – возится в полутьме с замком на двери мастерской, слабый свет помогает мало. Я навожу пистолет на ее толстую жопу в лайкровых шортах – в такую сложно промахнуться.
– Черт бы тебя побрал, – говорит она сама с собой; я нажимаю на курок, слышу хлопок, потом: – О-у-у-у… что за… Господи… о-о-о… о… о-о-о… – И вижу, как Соренсон с разинутым ртом трет себе жопу и, потрясенная, оглядывается по сторонам.
Морщась от боли, она поковыляла к дому, массируя себе ягодицу, а я осторожно выбралась из своего укрытия, через открытые ворота вышла на улицу и свернула за угол к машине. Беру телефон, набираю номер Соренсон:
– Лина Эс? Люс… – Голос вдруг сорвался на высокую, развязную ноту. – Ну, чего там у тебя, подруга?
– О Люси, плохи дела! Меня кто-то в зад укусил! Не понимаю, что это было!
– Укусил? В смысле? Жук?
– Наверно, но такое ощущение, что нож воткнули, очень больно!
– А куда? В смысле, куда он тебя укусил?
Тишина. Потом:
– Я же сказала, в зад.
– Вау…
Я чуть не заржала, но поборола смех.
– Прости, я думала, ты имела в виду фигурально, что кто-то укусил в зад, а не буквально. Выезжаю к тебе. Через полчаса примерно буду.
Она встречает меня на улице, до сих пор морщась от боли. Я иду за ней, глядя на вихляющую жопу.
– Ужасно болит сзади…
– Бедная, – сочувствую я; мы входим в гостиную. – Климат здесь такой, что полно всяких чужеродных гадов. По-моему, наши местные жуки вообще не кусаются. Я вчера смотрела на Пи-Эс-Би про питонов, как они борются с аллигаторами в Эверглейдсе…[42] – И я осеклась на полуслове, увидев беговую дорожку, которую Лина установила перед телевизором. Сказать «впечатляет» – значит ничего не сказать! – Да ты молодец!
– Я подумала, что можно сжигать калории за просмотром «Эйч-Би-О» и «Шоутайма».
Вот сука, специально тычет мне в лицо своими кабельными каналами, хотя прекрасно знает, что у меня только сетевые.
– Утренние страницы написала?
– Да… – говорит она и показывает на стол в кабинете и шесть листов бумаги на нем.
– Хорошо. – Я беру их в руки.
– Должна признаться, что только закончила, утром как-то забыла.
Я бросаю листы на стол.
– Но мне показалось, это полезно!
– Как ты думаешь, почему они называются Утренние страницы? Мм? Мм! Потому что писать надо утром, блядь! Так не годится! – зло рявкаю я.
– Не кричи на меня! У меня был тяжелый день!
Я сбавляю обороты, надо же ей жопу еще осмотреть.
– Ладно, Лина, извини, – смягчаюсь я. – Давай посмотрю, что там…
И вот она уже лежит на диване, я склонилась над ней. Штаны спущены до лодыжек, трусы она не сняла, а закатала в складку, обнажив большие белые ягодицы, покрытые гусиной кожей. Соренсон, наверное, самая белая баба на юге Флориды. И тут я такая поставила на этой белоснежно-белой жопе клеймо!
– Бо-бо, – говорю я, обрабатывая рану антисептиком. Рана уже растеклась желто-черно-синим пятном вокруг красной дырочки. – Чужеродные твари… Житья от них нет.
Блядь, можно же прям сейчас взять и раздвинуть эти колыхающиеся булки, посмотреть на лобковые волосы под трусами и… Нет, будем профессионалами.
– Сейчас промою… – Голос у меня почему-то стал низким и сиплым.
– М-м-м-м-м… – Соренсон мычит в подушку.
Промыв рану и налепив пластырь, я встаю:
– Готово.
Мы садимся рядом на диване и смотрим убойный 70-дюймовый плазменный телик; Соренсон ерзает, стараясь сместить центр тяжести с подстреленной ягодицы на целую. Снова сиамские близнецы: рассказывают подробно про эту патологию, показывают старые фотографии других страдальцев. Надменный пидор-ведущий комментирует:
– Сросшихся близнецов классифицируют по месту, в котором соединены их тела. Эми и Аннабель относятся к третьему по распространенности типу сиамских близнецов – близнецам-омфалопагам, которые составляют примерно пятнадцать процентов всех случаев. Тела у них соединены в нижней части груди. Сердце у каждой свое, но частично общая печень, пищеварительная система и некоторые другие органы.
– Гениталии что, тоже общие? Ёбаный стыд!
– Бедные девочки, – вздохнула Лина. – Вряд ли у них общее влагалище, но некоторые нервные окончания наверняка общие. В сущности, это значит, что если этот персонаж Стивен занимается сексом с одной, то, строго говоря, он занимается сексом с обеими. Ад. По сути изнасилование!
