Ревнивый Мудя
Пакостный ветер дул в лицо, продувая насквозь влажный свитер, моросил мелкий дождь, мы еле как нашли новый район с высотными домами, где должна была находиться квартира Рулона. Подъезд элитного квартала оказался на кодированном замке. Быстро набрав нужную комбинацию цифр, Мудя распахнул тяжелую дверь и, придерживая ее ногой, расплатился с таксистом. Мы поднялись на лифте на девятый этаж. Рулон любил покупать квартиры повыше от земли.
— Поближе к Богу, — говорили мы.
Двойная дверь бесшумно отворилась, прихожая представляла собой длинный коридор, от которого расходились комнаты. Всего их было три и кухня, та, что ближе к двери, послужила спальней. Мягкий, черного бархата угол легко раскладывался в широченный диван, на котором впоследствии мы с Мудей выделывали разные интересные вещи. Все это отражалось в зеркалах стоявшей напротив черной же стенки. Сбоку от входной стеклянной двери на модном столике стояла видео-двойка и музыкальный центр. Общую картину оживляли композиции из искусственных цветов в больших греческих амфорах. Во второй комнате мебели не было. Там было все для медитации. Мягкий ковер, набор свечей, масел и благовоний, обширная дискотека. В третьей комнате оборудованный мини спортзал. Рулон всегда был физически очень активен. Под потолком висела груша, стоял велотренажер, лежали всевозможные гантели. Была также беговая дорожка «Кеттлер».
Я приготовила рис по-тибетски, и мы сели хавать на кухне, заедая его и зеленью с мясом, и острыми приправами. Потом я переоделась в эротическое одеяние и стала соблазнять моего принца, танцуя перед ним стриптиз. Весь вечер мы прозанимались тантрой. Вместо того, чтобы подготовиться к встрече с рулонитами.
На встречу собралась в основном молодежь. Симпатичные парни сразу же стали строить мне глазки, мы устроили чаепитие с последующими после тантрическими танцами в двух кругах. Внутренний женский, внешний мужской. Я танцевала всегда хорошо, но здесь появился повод повыпендриваться, мужчины следили за мной восхищенными глазами, подпихивая друг друга, чтобы быстрее занять место в паре со мной. Я ощущала себя королевой, вдруг сердце мое екнуло, и по спине побежал холодок. Я быстро обернулась и увидела в дверном проеме Мудя. Он стоял, сложив руки на груди. Лицо было спокойное, но глаза потемнели от гнева и источали леденящий холод. Он развернулся и вышел.
— Ну, пиздец, — пронеслось в голове, — что то я не так делаю, — но сколько я ни думала, что же я не так делаю, ничего в башку не приходило. С парнями я держалась достойно, с дистанцией, с людьми общалась вежливо. После встречи весь путь к квартире мрачный Мудя молчал. Его поле давило на меня грозовой тучей. За ужином он тоже не разговаривал. Потом он сел в спальне на диван, и посмотрев на меня тяжелым взглядом, сказал, указывая рукой:
— Сядь.
Я села рядом.
— Ну, рассказывай мне о своем поведении, — начал он.
— О каком? — захлопала я ресницами.
— Ты знаешь, о каком. Как ты сегодня вела себя с мужчинами?
— Как я вела себя? — еще больше офигела я.
— Ты что, дура, или специально притворяешься? — вскипел, наконец, Мудя.
— А я действительно ничего не понимаю.
— Расскажи-ка, как ты там жопой вертела перед молодыми, — давил ревнивец.
— Да ты просто ревнуешь, — возмутилась я.
— Заткнись, — рявкнул принц, — дело не во мне, а в тебе, поняла?
Я ощутила: еще чуть- чуть, и он может ударить.
— Поняла, — пропищала я.
— О чем ты думала, когда танцевала? О том, чтобы все на тебя смотрели — это значит эмоционально подставить свою жопу этим жеребцам, поняла? — орал он.
Я уже ничего не могла ответить и только ревела от страха и обиды.
— Особенно перед одним там белобрысым выебывалась, шлюха ты, поняла, кто ты! А?
— Шлюха, — прошептала я.
— Не слышу, — заорал прынц.
— Шлюха.
— Ты так и меня променяешь на какой-нибудь вонючий хуй, потому что как все бабы, ты — блядь.
Сопли текли из моего носа, и я мотала их на кулак. Мой вид был настолько униженным, что это вызвало жалость в ревнивом садисте.
— Ну ладно, не плачь, — он обнял меня за плечи, — иди сюда, больше не будешь так делать?
Я замотала головой.
— Но мне же надо с людьми танцевать.
— Я запрещаю тебе танцевать в женском кругу. Нефиг перед жеребцами выделываться. Танцевать можно и так.
Удивительным свойством обладал мой принц. Он умел внушить, что ты виноват, даже если ты совсем не виноват. Если бы я тогда не держалась за него и не только радостно танцевала со многими мужиками, но и трахалась, то не было бы этой ебанутой мысли, что все мое счастье заключено в этом вот принце.
Сжигание писем
Сумерки. Сильно пахло цветущей черемухой и сиренью. В маленьком саду возле дома заливался какой-то птах. Я сидела на маленькой резной табуреточке и шевелила горящие поленья длинной кочергой. Языки пламени лениво лизали дрова. Я смотрела рассеянным взглядом в камин и думала. Думала о Муде, о поебени, об Учителе. Ясно было одно, если я хочу попасть к Рулону и стать жрицей, добиться хоть чего-то нормального в жизни, нужно забыть своего принца и всю внушенную мамкой дурь. Чем больше я думала об этом, тем больше холодной решимости появлялось в груди. Из занятий магией я знала, что огонь обладает огромной силой, и сейчас решила поколдовать, чтобы было легче растождествиться с ненужными мыслями и привязанностями.
Я нашла в сумке записку Муди, и, бросив ее в огонь, наблюдая, как она сгорает, представляла, что сгорает и моя привязанность. После этого на какой-то момент стало легче. Я не знала еще тогда, что нельзя убрать дерьмо просто представив, что его нет, оно есть и оно воняет. Это долгий, упорный труд. Начинать нужно было не с бумаги, а со своих мыслей.
***Она ворвалась в мою жизнь внезапно, эта жирная сука, и с этого момента сладкий вкус поебени стал полынным.
— Слушай, там такая телка пришла, — Мудя вернулся с беседы, — жопа во, сиськи во, и рыло ничего.
— Опять? — мое лицо скривилось помимо воли от ревности.
— Ну, ты же знаешь, что я люблю женщин, — паясничая и строя из себя дурака, прогундел Мудя, а потом, сделав непристойный жест, добавил, — трахать!
— Ну, давай, беги, — настроение мое в конец испортилось.
— чу-Чандра, ну когда ты уже перестанешь ревновать, ты же сама знаешь, что нам нужен третий человек, помощник, чтобы Путь Дурака распространял, вот я и нашел нам. Кстати, она сама хочет со мной поехать.
— Да на хуй она нужна. Она ведь ничего не умеет, — уже разозлилась я.
— Так я решил, значит так и будет, — твердо сказал Мудя, хлопнув ладонью по колену.
«Ну вот, променял уже меня на эту пизду, — с горечью думала я, — ну почему, почему все так? Боже, почему я не могу остаться единственной!» Если бы в этот момент я действительно хотела слышать Бога, то услышала бы: «Да нафиг тебе вообще это все, хватит думать о семейке, развивайся давай!», но сейчас я слышала только голос мамочки: «Ты должна быть единственной», может он передумает, надеялась.
Но этого не произошло. Эта жирная корова поехала с нами. Мне она не нравилась не только из-за ревности, а еще из-за привычки курить. Мудя тут же бросился ее от этого отучать. Долго и упорно ебал ей мозги, чтобы потом подобраться и к пизде.
— Ну ладно, я пошел трахаться, — с улыбкой на устах сказал мой любимый как-то вечером.
Внутри у меня все похолодело, а в груди возникла щемящая боль, но чтобы не показать своего состояния, я с безразличным видом пожала плечами и небрежно бросила:
— Ну, иди, мне то что.
— Ты что, уже ревнуешь? — Мудя посмотрел мне в глаза.
— Очень надо, — я отвернулась, чтобы он не заметил бурю чувств, клокотавшую в груди.
— Ну ладно.
Он взял магнитофон, свечу и вышел. Я стояла посреди комнаты, онемев от нахлынувшей боли, кулаки сжались до побеления пальцев. Сначала хотелось разреветься, но внезапно возникшая злоба, задушила слезы в горле.
— Да пошел он на хуй, пусть ебется, — сжав зубы, подумала я и стала расстилать постель, чтобы лечь спать, завернувшись в теплое одеяло, я попыталась заснуть, но эта тяжесть в груди, эти мысли не давали мне покоя.
В конце концов, я стала шизовать. Воя как волчица, я каталась по кровати, тело бил озноб, и я никак не могла согреться.
Не в силах больше лежать, я вскочила и стала прислушиваться к звукам соседней комнаты, играла мелодичная музыка. Мне казалось, что сквозь нее я слышу женские стоны, совсем рехнувшись, я схватила кружку, приставив ее к стене, стала подслушивать, ничего я не услышала. Я вышла в коридор, будто бы пройти в туалет, и сама на цыпочках подкралась к двери, стараясь отличить каждый звук, ничего нового.
