— Твой старый приятель тоже будет там. Эвболл Уст?
— Отлично. Просто моя неделя, да?
Они встретились, как договаривалась, в Пагоса-Спрингз.
— Как твоя нога? — спросил Эвболл.
— Еще поднимается, когда приближаемся к северу, — Фрэнк незаметно кивнул в направлении члена Эвболла. — Как эта третья нога, или мне не следует об этом спрашивать?
Если Эвболл и надеялся, что речь о Стрэй не зайдет, он не подал виду.
— О, — притворяясь, что проверяет заклепку цистерны в одной из партий груза, — еще одна большая ошибка с моей стороны, полагаю. Мы не должны были пересекаться таким образом, как я это всё устроил.
— В тот момент это казалось хорошей идеей.
— Ну вот, приплыли. Теперь она ведь полностью в твоем распоряжении, дружище.
Эвболл отошел на несколько шагов и добавил:
— Она всегда была.
— Для меня это новость, Эвб.
Но кто, кроме самой Стрэй, мог бы знать лучше, чем находящийся здесь Эвб? Так подумал Фрэнк, во всяком случае.
Внимательно следя, нет ли поблизости охранников шахты, ку-клукс-клана, детективов компании и разных других гадов, они везли небольшой конвой, мулов и фургоны через перевал Волф-Крик в долину Сан-Луис.
По ночам, в основном, бодрствовали, потому что их непременно будут искать всадники в свете идущей на убыль луны.
—
— Ты должен знать еще кое о чем, Эвболл задумчиво размешивал гущу в кофейнике термометром, который он украл в войсках связи и любил использовать для поддержания правильной температуры.
Фрэнк хмыкнул:
— Никогда это не закончится.
— Твоя мать. Она в Денвере, и работает на моих...
— Ну, это уже ни в какие ворота.
Обычный ответ больше был бы похож на: «Думал, что твоя мать работает на Денвер-Роу», но это уже далеко за пределами дорожных шуток, и у них со Стрэй, кажется, была долгая дружеская беседа.
— Ты привел Эстреллу к себе домой, чтобы познакомить с родственниками.
— Она даже не хотела, мне надо было головой думать.
— Осмотри свою спину, Эвб, там может высыпать Буржуазная Лихорадка.
— Сейчас всё уже в прошлом. В самом деле, всё закончилось. И еще кое что насчет Стрэй... Я когда-нибудь тебе рассказывал...
— Эвб.
И тут же солнце встало снова, а кофе в кофейнике замерз после долгой ночи.
Переход через бассейн Сан-Луис был нервным. Вдали то и дело появлялись всадники, чьи шляпы, пыльники и лафеты сливались с землей, проносились на полной скорости по безлесной равнине, каждый — немного в другом направлении, менее рассудительные были в темной одежде, выделявшейся на фоне пепельного ландшафта, поскольку любой на малейшем пригорке рано или поздно не сможет сопротивляться мыслям о том, что эти всадники — мишень для винтовки. Наиболее бесшабашные из всадников делали ставку на ветер, точность глазомера стрелка и калибр патрона, или на то, что возвышение находится слишком далеко, а выигрыш — тот прекрасно известный подъем настроения, когда в тебя стреляли и промазали.
Нынче здесь нельзя было уже увидеть столько ротозейской стрельбы, как в прежние дни, было слишком неспокойно. Там, где нельзя доверять телеграфу, всё равно нужно передавать сообщения. Винчестеры, ремингтоны и саважи нужно держать в правой руке. Важные фигуры, стремившиеся избежать наводненного агентами Пиекертона Денвера и Рио-Гранде, вместо того ехали с эскортом по этому беззащитному бездорожью.
Легче стало, когда они миновали форт Гарленд, покинули равнину и вновь попали на холмистую местность.
Они направили стремена к Сангре-де-Кристос через перевал Норт-ля-Вета, по склону стального света желтых глубин среди пурпурных башен облаков — гряда Спаниш-Пикс возвышалась впереди, пересекая долину, и заснеженные тринадцатитысячники гряды Кулебра цепочкой тянулись на юг. А под ними, как раз за поворотом дороги, первые кровли домов Уолсенбурга, дерн сменяется дранкой, под которой, атакуемые и отчаявшиеся, лежат угольные бассейны.
Скарсдейл Вайб выступал перед Делегацией Лас Анимас-Уэрфано Альянса Защиты Промышленности (L.A.H.D.I.D.A), собравшейся в казино эксклюзивного курорта с горячими источниками возле Главного Водораздела. Огромные окна открывали взору и обрамляли горный пейзаж, словно на художественных открытках, раскрашенных вручную артелью рабочих, которых привезли из-за моря и все они слегка не различают цвета. Клиентура — в основном белые американцы с достатком, владельцы шальных денег, курортники с востока и более дальних районов, хотя наблюдателю можно простить, если он решит, что узнал лица из баров больших отелей Денвера и несколько приезжих из верхнего Арапахо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вечер был в разгаре, дамы давно ушли, а с ними — и потребность в эвфемизмах.
— Так что, конечно, мы их используем, — Скарсдейл пустился в свою привычную демагогию, — мы седлаем и содомизируем их, фотографируем их деградацию, ганяем их в шахты, в канализации и на траходромы, нагружаем их нечеловеческой ношей, собираем с них урожай — мускулы, зрение и здоровье, оставляем им по своей доброте душевной несколько жалких лет побитого недомолота. Конечно, мы именно это и делаем. Почему бы и нет? Они мало к чему еще пригодны. Какова вероятность того, что они вырастут и возмужают, получат образование, создадут семьи, сделают что-нибудь для развития культуры или расы? Мы берем, что можем, пока можем. Посмотрите на них: они открыто носят знак своей абсурдной судьбы. Их дурацкая музыка скоро замолчит, это их застигнут, сконфуженных, врасплох, большинство из них лишено музыкального слуха, не отдавая себе в этом полностью отчета, почти ни у кого не хватит здравого смысла бросить игру и поискать убежище, пока не поздно. Пожалуй, к тому времени убежища уже и не будет.
— Мы скупим это всё, — делая ожидаемый жест рукой, — всю эту страну.
Деньги говорят, страна слушает, где Анархист притаился, где конокрад занят своим ремеслом, мы, ловцы Американцев, расставим свои сети идеальной десятиакровой западни, выровненной и защищенной от вредителей, готовой для использования. Пришлые землекопы и укладчики отсеются после своих жалких коммунистических грёз, а добрые горожане из долины сетью будут подняты на эти холмы, чистые, трудолюбивые Христиане, пока мы, смотря на их маленькие отпускные бунгало, будем жить в палаццо по максимальной цене, приличествующих нашему состоянию, и их ипотеки будут оплачивать строительство дворцов для нас.
Когда шрамы от этих битв давно поблекнут, отвалы покроются кустовыми злаками и полевыми цветами, и приход снега будет уже не проклятием года, а его обещанием, выполнения которого ждут с нетерпением из-за притока богатых искателей зимних развлечений, когда сияющие канаты подвесных дорог подчинят себе все горные склоны, всюду будет праздник и полезный для здоровья спорт, и племя, отобранное посредством евгеники, кто будет помнить про бормочущие вздор отбросы Профсоюза, замерзшие трупы, имена которых, в любом случае — выдуманные, навсегда остались незаписанными? Кого будет волновать, что когда-то мужчины сражались так, словно восьмичасовый рабочий день, несколько дополнительных монет в конце недели были всем, стоили безжалостного ветра под захудалой крышей, стоили слёз, замерзавших на лицах женщин, прежде времени изнуренных до полного индейского оцепенения, хныканья детей, животы которых никогда не насыщались, будущее которых, тех, кто выживет — тяжело трудиться на нас, приносить нам доход, кормить и ухаживать за нами, объезжать длинные заборы наших владений, стоять на страже между нами и теми, кто может вторгнуться или задать вопрос?, — он мог бы с пользой посмотреть на Фоули, который внимательно слушал в тени. Но Скарсдейл не пытался встретиться взглядом со своим старым верным спутником. Он уже нечасто так делал.
— Анархизм исчезнет, его раса выродится в безмолвие, а деньги будут приносить деньги, будут расти, как колокольчики на лугу, разрастаться и приобретать больше блеска, будут набирать силу и подавлять всё на своем пути. Это просто. Это неизбежно. Это уже началось.
