— Я стесняюсь просить об услугах, если ситуация не безвыходна, — сказал Гюнтер, — но урожай дозревает, мой бригадир, я уверен, тайный Сапатист, и я каждую ночь схожу с ума, воображая, что они там замышляют.
— А есть какой-то обходной путь?
— Есть человек, с которым я могу поговорить.
После кофе и сигар, когда дождь прекратился, они шли по влажным улицам, среди безумных автомобилистов, носящихся туда-сюда по проспектам, окрашенных грязью омнибусов и автобусов с талончиками по десять сентаво, вооруженных солдат нерегулярных войск в частных экипажах, рот кадетов верхом, торговцев птицей из Долины Мехико, которые гнали ивовым прутом стаи индеек посреди дорожного движения и по обочине, в конце концов вошли в роскошный новый отель «Тескатлипока», где знакомый Гюнтера, Адольфо «Эль Репарадор» Ибаргуэнгоития, представитель недавно возникшего племени новых предпринимателей, работающих между пулями, как они любили выражаться, для решения проблем, созданных революцией и ре-революцией, снял пентхаус с видом на Чапултепек-Парк и дальше. Встревоженные мужчины в черных костюмах, по-видимому, как и Гюнтер, пришедшие сюда, нуждаясь в услугах специалиста по ремонту, бродили в тумане табачного дыма. Ибаргуэнгоития, для контраста, был в белом костюме, сшитом на заказ, и в туфлях из крокодиловой кожи под стать. Воскликнув: «Wie geht's, mein alter Kumpel! Как жизнь, старина!», он обнял Гюнтера и жестом пригласил их с Фрэнком внутрь. Молодая женщина в неопределенном наряде горничной принесла шампанское в ведерке со льдом, Гюнтер и Ибаргуэнгоития вышли за двери красного дерева, чтобы посовещаться.
У одного из окон Фрэнк заметил телескоп на штативе, направленный, как оказалось, на запад, на новый Памятник Национальной Независимости, высокую гранитную колонну, возвышающуюся над Реформой, с крылатой позолоченной фигурой наверху — предположительно, Победой, хотя все называли ее «Ангелом» — высотой двадцать с чем-то футов, примерно на том уровне, где сейчас находился Фрэнк. Фрэнк украдкой заглянул в окуляр и увидел, что всё пространство обзора занято лицом Ангела, смотрящего прямо на Фрэнка, лицо из чеканного золота, перенесенное в царство, больше подходящее ритуальным маскам, чем определенным человеческим лицам, но все-таки он узнал это лицо. Другим глазом Фрэнк видел Ангела, возвышающегося в свете заходящего солнца, с кружащейся от своего веса золота и бронзы головой, словно удерживая равновесие, чтобы не полететь без предупреждения и пощады прямо на него, в то время как за спиной статуи высокая гряда кучевых облаков медленно плыла вверх. У Фрэнка было такое чувство, словно его предупреждают о необходимости к чему-то подготовиться. Пустое золотое лицо проникновенно смотрело на него, и, хотя губы статуи не шевелились, Фрэнк слышал, что она говорит на настойчивом испанском, звонком, искажающим тона металла, единственные слова, которые он смог узнать: «máquina loca», «muerte» и «tú».
— Сеньор?
Когда он снова сфокусировал взгляд, кто бы ни говорил с ним, он уже ушел. По-видимому, он скорчился в углу вдали от окна, вдыхая сигаретный дым и почти ничего не замечая. Он встал и увидел, что Гюнтер обменивается с Ремонтником прощальными объятиями абрасо.
— Конечно, нет никаких гарантий, что какая-нибудь банда местных sinvergüencistas, негодяев, не решит ограбить ваш дилижанс, — говорил Ибаргуэнгоития, — но....времена нынче непредсказуемые, не так ли, ¿verdad?
Пока лифт спускался вниз, Гюнтер рассматривал Фрэнка с чем-то вроде изумления.
— Ты смотрел на Ангела, — в конце концов сказал он. — Немудрая линия поведения, как я выяснил.
Оказалось, что Ибаргуэнгоития договорился тайно доставить их в Чьяпас на каботажном судне из Вера-Крус в Фронтеру, Табаско, оттуда на дилижансе, diligencia, в Виллаэрмосу, Тустла-Гутьеррес, и через Сьерру на побережье Тихого океана. Они прибыли на кофейную плантацию, cafetal, через неделю, верхом, около полудня, бригадир чуть ли не стащил Гюнтера из седла, озвучивая длинный перечень кризисных ситуаций, а Фрэнк, прежде чем понял, что происходит, уже рассматривал причудливо спроектированную протирочную машину, инструкция к которой была на немецком, a парочка местных, ответственных за ее техническое обслуживание, кажется, не понимала, что Фрэнк не имеет ни малейшего представления о том, что не так с этой машиной, и еще меньше представляет, как ее починить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Со стационарным двигателем всё было в порядке, рукоятки, блоки, ремни и муфты изношены, но в рабочем состоянии, трубы цистерны, в которой отмокали кофейные ягоды, чистые, насос работал, так что проблема была в неправильной работе самого устройства или в том, что кто-то неправильно его подключил. После досадного часа разборки и повторной сборки Фрэнк наклонился над машиной и прошептал: «Tu madre chingada puta», несколько раз оглянулся и наградил фиговину театральным ударом исподтишка.
Словно до нее вдруг дошло, машина задрожала, включилась, и не работавший цилиндр измельчителя завертелся. Один из Индейцев открыл клапан цистерны, и ягоды начали плыть сквозь него красным потоком бобов, текстура которого напоминала красное вино, на выходе получалась пульпа, смешанная с зернышками, еще с так называемой кожурой, готовая к следующим этапам промывки и смешивания.
Конечно, были отдельные трудности с машинами для смешивания, высушивания, обваливания, протирания и развеивания, но в течение следующих нескольких недель Фрэнк планомерно разбирался в кулачковых передачах, настройке установочных винтов этого кошмара Века Машин, который Гюнтер не раз называл «будущим кофе», даже выучил пару слов технического немецкого. Каким-то образом урожай кофе в этом году собрали без происшествий, сложили в мешки из грубого льна и подготовили для агентов факторов.
Снаружи бушевала политическая буря, временами влетая через окно. Многие из рабочих-мигрантов в поместье были Хучитекос, черпавшие вдохновение в движении Сапаты и погибшего мученической смертью Че Гомеса. В конце осени Индейцы Чамула, сражавшиеся за Сан-Кристобаль во время злополучного восстания против Тустлы, начали появляться без ушей — наказание за недавно проигранную Битву при Чьяпа-де-Корсо. Фрэнк нашел несколько тех, которым действительно нравилось учиться работать, довольно скоро они начали выполнять большинство технических работ, оставляя Фрэнку больше времени на то, чтобы пойти в город и расслабиться, хотя он никогда не мог в точности сказать, что происходило, когда он не наблюдал за ними при свете дня, поскольку, выглядя столь же оригинально, как Тараумара, некоторые представители этих племен Чьяпас были скучны, как профессора металловедения. Здесь были карлики и великаны, и колдуны брухо, принимавшие облик диких котов или енотов, или тиражировавшие себя дюжинами. Фрэнк наблюдал это, или думал, что наблюдает.
Для этого определенного отрезка склона Тихого океана Тапачула была городом: если вы хотели расслабиться или поставить всех на уши, или всё одновременно, вы ехали в Тапачулу. Фрэнк предпочитал проводить время в кантине под названием «Эль Кецаль Дормидо», где пил бренди из агавы из Комитана или сначала ужасный, но спустя некоторое время — довольно интересный сорт местного самодельного виски, известного под названием «оспа», танцевал или зажигал пенетеллы девушке по имени Мельпомена, спустившейся из населенных светлячками руин Паленке, сначала в Тустла-Гутьеррес, а потом, с присущей молодежи уверенностью быстро растущих городов, знанием о том, где деньги в любое время года тратят менее осмысленно, в Тапачулу, где было какао, кофе, резина и банановые плантации в шаговой доступности, так что город всегда наводнен сортировщиками, стряхивателями плодов, владельцами питомников, шлифовальщиками плодов, guayuleros и операторами центрифуг, и ни у кого из них не было настроения для сдержанности.
Мельпомена рассказала Фрэнку об огромных светящихся жуках, известных как cucuji. Каждую ночь в сельской местности вокруг Паленке они освещали многие мили руин, скрытых в джунглях, их можно было увидеть миллионами, они светились всем своим телом, так ярко, что благодаря свету даже одного из них можно было читать газету, а свет шести жуков осветил бы городской квартал.
