На следующий день Скарсдейл на своем частном поезде «Джаггернаут» спустился из царства теории в реальность суровой зимы Тринидада, чтобы узнать, что к чему на земле, посмотреть в лицо чудовищу антикапитализма. Он считал себя не теоретиком, а практиком, и никогда не избегал реального мира, как он это называл.
Где-то по дороге к приискам Тринидада, бродя по вагонам, Скарсдейл открыл окно в конце одного из них, а в тамбуре стоял — стояло существо, намного выше, чем он, лицо ужасающе изъедено, словно обожжено по краям, его черты — не совсем там, где должны находиться. Некий злобный дух, погрузивший его в опасность такой степени, из которой он — это ему уже было известно — не сможет выбраться невредимым. Но в это мгновение он чувствовал лишь любопытство. Скарсдейл поймал взгляд фигуры, поднял палец, словно собираясь говорить, когда она прошаркала мимо него и поплелась дальше в конец вагона.
— Погоди, — растерялся Скарсдейл. — Я хотел с тобой поговорить, выкурить сигару, немного пообщаться в неформальной обстановке.
— Не сейчас, у меня еще есть дела.
Акцент был не американский, но Скарсдейл не мог его определить. А потом призрак исчез, оставив магната озадаченным из-за отсутствия у него страха, не в состоянии представить, что всё это не было каким-то образом направлено на него, и целью не было, как обычно, его уничтожение. Ну а кто еще мог быть целью в данный момент на данном этапе развития событий?
Фоули пришел, жмурясь, разбуженный чем-то, что слышал только он.
Здесь, в «Джаггернауте», был кто-то, кого не должно здесь быть, — поприветствовал его Скарсдейл.
— Поезд прочесали дюжину раз, — сказал Фоули.
— Это не имеет значения, Фоули, всё — в руках Иисуса, не так ли. Фактически, это может произойти в любой момент, честно говоря, я хочу пасть жертвой злонамеренного убийства.
Фоули точно знал, что это значит. На полях битв, после сражений, когда повсюду валялись пушечные ядра, он общался с тысячами призраков, все они были полны негодования, бродили или располагались у кладбищенских ворот и на заброшенных фермах, где полусумасшедшие выжившие с наибольшей вероятностью могли их увидеть, и некоторые из них не знали точно, с какой стороны едва заметной линии они шли... Не та компания, которую он выбрал бы. Сначала он списал желание Скарсдейла оказаться среди них на невежество гражданского лица. Но ему не понадобилось много времени, чтобы понять: Скарсдейл понимает призраков лучше, чем он.
Сбросив груз в Уолсенбурге, Фрэнк и Эвболл поехали в Тринидад, чтобы осмотреться. Повсюду была милиция — несчастные молодые люди в покрытой пятнами рваной форме, небритые, невыспавшиеся, находящие оправдание, чтобы кричать на забастовщиков — Греков и Болгар, Сербов и Хорватов, Черногорцев и Итальянцев.
— У себя в Европе, — объяснял Эвболл, — они все только тем и заняты, что убивают друг друга из-за каких-то запутанных политических раскладов, не поддающихся пониманию. Но как только они попадают сюда, прежде чем успеешь сказать: «Привет», они отбрасывают всю эти древнюю вражду и становятся соратниками, потому что тут сразу же понимают, что к чему.
Они каким-то образом продолжали двигаться на запад, в эти каменноугольные бассейны, а владельцы смущали историями про метких стрелков с Балканской войны, греческих горных партизан, Сербов со страстью к насилию, Болгар с репутацией любителей неописуемого секса: все эти народности пришельцев, которые приезжают сюда и заставляют бедствовать несчастных невинных богачей, которые просто пытались устроиться в жизни, как все остальные. Даже если кто-то из этих шахтеров-эмигрантов видел в своей стране военные действия, зачем они приехали сюда, в эти богом забытые каньоны. Ведь не ради трех долларов в день — в городах можно заработать больше, точно — не ради взрывов, обрушений и легочных болезней, ведь не решили они сократить свою жизнь, добывая уголь, чтобы владелец шахты мог жить в роскоши и могуществе, так зачем они едут в здешние края? Единственное объяснение, показавшееся разумным Эвболлу, который вел себя всё более странно по мере приближения к Тринидаду, заключалось в том, что некоторые из них были уже мертвы — урон от войны на Балканах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Видишь ли, для неупокоенных мертвецов география не имеет значения, это всё — незаконченное дело, где бы ни нужно было свести счеты, потому что вся история этих народов Балкан — месть, взаимная, семьи против семей, и она никогда не заканчивается, отсюда у нас это скопление Балканских призраков застреленных людей, не знаю, на горе в Болгарии или где-то еще, понятия не имеют, где находятся, куда идут, всё, что они чувствуют — дисбаланс, что-то не так и это нужно исправить прямо сейчас. И если расстояние ничего не значит, они проявляются в любом месте, где идет сражение, в той же форме, с той же историей взаимных убийств, это может быть даже где-то в Китае, так что мы никогда и не услышим об этом, а может быть — в этом городе, на расстоянии квартала отсюда, прямо в глуши США.
— Эвболл, дружище, это какая-то шиза.
В Тринидаде Фрэнк заметил фигуру на крыльце отеля «Коламбиан» — высокую, неулыбчивую, ссутулившуюся на фоне облицовки стены, смотревшую на уличное движение с видом неприступного презрения.
— Это — не тот тип, с которым мне хотелось бы столкнуться в драке, — заметил Фрэнк.
— Уверен?
— Угу. Эвб, что у тебя за странный видок?
— Этот джентльмен, так уж вышло, Фоули Уокер, верный сообщник старого друга вашей семьи, мистера Скарсдейла Вайба.
— Ну, тут есть над чем поразмыслить, — Фрэнк опустил поля шляпы и задумался. — Значит, Вайб тоже в городе?
— Кто-то должен совершать это турне с шампанским и фазанами, будь уверен, богачи не тратят свои нервы. Рокфеллер не решился бы на такое, а старина Вайб счастлив, как муха на дерьме.
Дальше по улице им попался салун, они зашли. Эвболл, кажется, был в состоянии почти юношеского нетерпения.
— Так что? — наконец, спросил он. — Что? Собираешься сделать две насечки, или как?
— Насечек будет три, если покончить с этим Фоули. Он действительно такой плохой, каким кажется?
— Еще хуже. Говорят, Фоули — возродившийся в вере Святоша, так что он может совершать сколь угодно плохие поступки: Иисус грядет, и нет столь скверных поступков, которые Он не простил бы.
— Но ты будешь поблизости прикрывать мою спину, верно?
— Надо же, Фрэнк, как осмотрительно с твоей стороны спросить об этом.
Они зарегистрировались в отеле «Тольтек». Фрэнк понимал, что когда-нибудь ему надо будет поехать в Ладлоу и разыскать Стрэй, но сейчас более важной казалась возможность того, что Вайб может являть собой довольно простую мишень. Они решили отследить приходы и уходы магната.
Во время рекогносцировки им показалось, что они мельком видели саму Матушку Джонс, протискивавшуюся на отъезжавший из города поезд: комичный ритуал, поскольку потом она сядет в другой поезд и сразу вернется обратно, у нее друзья среди железнодорожных рабочих по всей линии, которые посадят ее на поезд и ссадят, где бы ей ни захотелось. На что Фрэнк обратил внимание у этой седовласой леди — на ее пофигизм и любовь к озорству, которую она сохранила, несмотря на годы и богачей, то, что их нанятые апологеты называли «жизнью», словно им известно, что это такое, сохранила, как ребенок, ребенок, которым она была...
Небольшая стая собак, кружась, пробежала по Мейн-Стрит, словно под действием миниатюрного торнадо. В последнее время в городе было больше собак, чем кто-либо мог вспомнить. Словно кто-то счел настоятельно необходимым достать их из каньонов, где намечались неприятности, с которыми им лучше не сталкиваться.
На этих курортах с перестрелками всегда были номера — маленькие и запасные, боковые комнаты, приемные для их смертельного бизнеса, куда члены труппы могли зайти, чтобы подготовиться — актерские фойе без строк, которые нужно вспомнить, молельни без Бога...
После множества тщательных наблюдений Эвболл определил, что на Скарсдейла лучше всего охотиться сразу после ланча.
