На этих занятиях мы иногда были вместе с Гамлетом. Мне дама давала упражнения, а сама потихоньку болтала с Гамлетом на разных языках, поправляя его произношение и советуя смотреть фильмы без перевода. «А то тут давеча, представьте только! – переходила она на правильный русский, чтобы и я смогла поучаствовать в ее возмущении. – Переводчик банальнейшее „О, черт!“ перевел как „Срань господня!“ и причем отвратительнейшим гнусавым голосом! Я согласна – убожество словесных выражений в английском принуждает раздольноязычного русского к самым немыслимым смысловым интерпретациям, но не в такой же степени! Только в оригинале, голубчик мой Гамлет, только в оригинале!
Немецкий мне давался плохо.
Как-то за обычным после занятий языками чаепитием я спросила у дамы о немецком городе, в котором жители вынуждены выкапывать каждые десять лет своих мертвецов, чтобы захоронить других.
– Вас это отвращает? – спросила она, подобрав правильное слово. – Да, есть такой город в горах, кажется – Хайлигенштадт, я точно не помню. Все нации, так или иначе, идолизируют своих мертвых. Почему бы не хранить у себя дома черепа родственников? Знаете, когда я думаю о смерти, меня больше всего пугает забвение. И так эгоистично хочется подсунуть что-нибудь значительное о себе на память. Ковер или золотое украшение. А уж череп с именем бабушки в серванте у внуков – это было бы просто великолепно. Но в жизни все перепутано. Больше всего почему-то запоминается боль. Знаете, что я вам скажу? Голубчик, Нефила Доломеевна, вы не в силах выучить немецкий, потому что он вас отвращает. Вам и английский не нравится учить. Я понимаю, в привыкании к языкам главное – практика и большое желание. Вы французским тоже – балуетесь, не более того. Мне стыдно принимать такие деньги за ваше обучение.
– Голубчик, Клара Аристарховна! – взмолилась я. – Скажите это Гамлету! Я в театр хочу, и на выставку кошек, и на море поплавать – ведь у него есть яхта! Я хочу испечь торт, в конце концов! Я хочу почитать с дочкой, а у меня через час учитель музыки!
– Знаете, как мы поступим завтра? – Она заговорщицки понизила голос. – Проведем урок на кухне. Мы с вами будем печь торт на разных языках!
Это был просто праздник. Я запомнила почти все, к чему прикасалась в тот день, – и даже на немецком! И лучшей наградой в конце было растерянно-восхищенное выражение в глазах Клары Аристарховны, когда она попробовала наш торт.
– Сэ формидабль! – выбрала она французский вариант выражения восторга. – Научите меня делать такой крем. Или это – колдовской секрет?
Я так вдохновилась правильным времяпровождением, что во время занятий с зачумленным специалистом по компьютерам усадила Нару читать вслух инструкцию к «Виндоусу 3.11», но дальше одной страницы дело не пошло. Нара обозвала подобное чтиво «блевотиной», а самого магистра «кастрированным шимпанзе».
– Хочешь совет? – к моему удивлению, решил поучаствовать в ее воспитании парень, присев перед Нарой на корточки. – Запиши свои ругательства на магнитофон и слушай по утрам, как только проснешься. Через неделю тебя начнет тошнить, а еще через неделю ты научишься находить другие приличные слова.
– От тебя попахивает клерасилом, – сморщила нос Нара, не оставшись в долгу. – Хочешь совет? Не мучайся с прыщами по косметологам, они не помогут и онанизм не вылечат. Только полноценная половая жизнь помогает от прыщей. Или ты еще боишься трахаться с девочками? – Она изобразила реверанс и скромно поинтересовалась: – Я достаточно прилично выразилась?
– Извините. – Я выталкивала Нару из комнаты и старалась не смотреть на заалевшего магистра. – Это не со зла: последние полгода до моей свадьбы она прожила в семье сексопатолога.
Клара Аристарховна называла иногда попадавшуюся ей под ноги Нару «дитя восторга и поздней любви». Она не знала, во сколько лет Тили родила дочь, она так говорила, исходя из своих наблюдений – «поздние дети – самые непосредственные и раскрепощенные».
Нара называла Клару Аристарховну, которую в упор не замечала, пока не врезалась в нее на полном бегу, «восставшая запудренная мумия».
Мой муж называл Нару «хищным писенком» (уверял, что от слова «песец», но «и» выделял нарочито). Разрешал иногда ей с Осей тузить и топтать его ногами, для чего специально разваливался на ковре, подставив спину.
Нара на каждое его произнесенное «писенок» тут же – «А ты – пи…!» – рифмовала совершенно неприличное слово с таким же уменьшительно-ласкательным суффиксом.
Ёрик обзывал Нару «подзаборкой», но беззлобно и даже с оттенком уважения.
Она его – «овощ растительный», что тоже звучало почти уважительно.
Агелена у нее была «муреной», иногда, в непогожее настроение, – «мурней». Мою маму она обзывала «дребезжалкой», Марго – «сексомешалкой», папочку – «братец Долдон».
Она не обзывала Осю и меня. Такое наблюдение наполняло радостным чувством.
По воскресеньям я с Нарой отправлялась обедать в большой серый дом через дорогу – к бабушке и дедушке Оси. Муж обычно уже поджидал нас там, выслушивая в кабинете Генерала все, что тот накопил в себе за неделю, – о стране в целом, о некоторых ее министрах в частности, о женщинах, о спиртных напитках, о молодом поколении и о собаках (у него вальяжно жирели два спаниеля; Гамлет говорил, что после смерти дочери Генерал не ходит на охоту – не может видеть крови).
Я сразу шла на кухню помочь Ирине Дмитриевне, и сорок-пятьдесят минут, проведенные нами вместе, в странном сознании единства душ, в трепетном отношении к таинству огня и пищи, превращались в молчаливое колдовство – мы не говорили почти совсем, мы творили! Пробуя предложенное блюдо, я сосредоточенно углублялась в себя, а потом – по обстоятельствам – либо восхищенно кивала головой, либо со скучным выражением лица поджимала губы: чего-то не хватает. Она же просто останавливала мою руку, когда считала, что я перебарщиваю со специями или слишком тонко раскатываю тесто. Как две наркоманки, обожающие один запах, мы набирали в руку по щепотке засушенного базилика и мяли его в ладони перед высыпанием в харчо или в борщ, чтобы потом стоять рядышком у окна и нюхать пальцы, прислушиваясь каждая к дурману внутри себя. Фиолетовый базилик Ирина Дмитриевна растила сама, тут же, на участке Генерала, в выстроенной в виде космического купола тепличке.
Нара с Осей тоже проводили время с пользой и удовольствием – они сразу же лезли на чердак, поэтому одевать для этих обедов Нару в приличные одежды было совершенно бесполезно.
Для Осиной бабушки, боявшейся Нары, как инфекции, эти обеды были трудным испытанием. Уж не знаю, почему она боялась оставлять внука одного с «малолетней вертихвосткой», но нервический ужас и беспокойство превращали ее в настоящую маньячку. И однажды, не выдержав, она полезла на чердак – посмотреть, что там происходит.
Мы с Ириной Дмитриевной в это время только укрыли кастрюлю с рассольником махровым полотенцем – для полной доводки бульона до нужного вкуса. Только было спонтанно двинулись к окну, чтобы застыть там для обнюхивания пальцев и восторженного созерцания цветущего как раз под окном куста шиповника, как раздался ужасный грохот и душераздирающий крик первой тещи моего мужа.
Ирина Дмитриевна сразу почуяла неладное и побежала из кухни на шум, а я еще с минуту думала, что жена Генерала просто отчаялась звать Осю обычными трагическими подвываниями и перешла на более устрашающие звуки.
Но в доме начался переполох. Я вышла в коридор, когда Гамлет и Прикус несли жену Генерала на одеяле вниз со второго этажа.
Генерал топал ногой и громким командным голосом отдавал приказания. Послали за доктором – он жил неподалеку, бабушку перенесли на диван, дали ей понюхать нашатырь. Она кричала, не переставая, но в звуках не определялось ничего конкретного, что могло бы объяснить такое поведение: вдыхая воздух с высоким устрашающим звуком, выдыхала его одним словом – «Ося!». С большим трудом Генералу удалось добиться от жены, что она свалилась с лестницы на чердак, потому что увидела такое!..
Прикус и Ирина Дмитриевна были немедленно отправлены на поиски детей. Когда их привели, Ося выглядел испуганным, а Нара сразу бросилась ко мне и сказала на ухо, что ничего не делала плохого. Я крепко взяла ее за руку и не отпустила от себя, хотя Генерал требовал, чтобы дети были поставлены к стене и немедленно объяснили, почему бабушка упала.
– Мы не знаем! – пожал плечами в одиночестве поставленный у стены Ося. – Ба, ты зачем с лестницы навернулась?
Жена Генерала перестала стенать, села, отпила из стакана воды, ощупала себя на боках, потом – ноги и заявила, что у нее как минимум три перелома. На требование Генерала немедленно объяснить, что произошло, она осмотрела нас с некоторым недоумением и спокойно заявила, что Осе следует промыть желудок.
