Рагиро.
Вопрос был неожиданным, и отец Мартин, слегка потупив взгляд, неопределенно покачал головой:
— Да.
Но его «да» не было уверенным и прозвучало скорее с вопросительной интонацией. Рагиро издевательски рассмеялся, но священник уже не обращал на это внимания, успев привыкнуть к тому, что издевки и напускная самоуверенность — его способ защищаться. На самом деле ему было страшно, но они оба старательно делали вид, что не замечали страха Рагиро.
— А если подумать, священник? Очень хорошо подумать, — Рагиро откинулся спиной на холодную стену и из оставшихся сил попробовал расслабиться. Не получилось: тело испытывало лишь ещё большее напряжение. Он скрипнул зубами и крепко зажмурил глаза. — Люди хуже зверей, — почти неслышная фраза сорвалась с губ прежде, чем он успел подумать.
Губы отца Мартина сжались в тонкую полоску. Где-то в глубине души он понимал, что Рагиро был прав, но как же сильно ему не хотелось с этим соглашаться, ведь он, священник, посвятил всего себя людям.
— Не… не думаю, что вы… правы.
Рагиро резко распахнул глаза.
— Какая дерзость, священник! — и он снова рассмеялся так громко, что из соседних камер послышалось недовольное бурчание. — Какая дерзость… Ты сам-то веришь себе? Своим мыслям, своим словам? Я же сказал, что мне не нужна обычная исповедь, как и не нужен обычный священник. Сними с себя эту маску веры в Бога и на одну чёртову ночь стань Человеком.
— Если вы не прекратите так себя вести, я уйду, — на удивление для самого себя жестоко отрезал Мартин и почти сразу же пожалел о сказанном: лицо Рагиро стало каменным, совсем непробиваемым, словно не было ни разговоров, ни притянутого насильно доверия, ни маленькой искорки взаимопонимания и надежды на непродолжительную слабую прозрачную связь.
— Уходи.
Фраза отчего-то отозвалась болью где-то внутри у обоих, но каждый запер этот порыв в себе. Мартин не пошевелился. Рагиро замолчал.
— У нас не так много времени, чтоб…
— Говори прямо: скоро меня повесят на глазах у сотни проходящих мимо зевак, и, возможно, я даже умру в этот раз, поэтому ты хочешь, чтобы я побыстрее все рассказал, а ты побыстрее отпустишь мне мои грехи. Только вот… скажи мне, священник, в чем мои грехи?
Мартин затаил дыхание. Последний вопрос застал его врасплох, потому что обычно люди сами сознавались, а здесь… Священник пожал плечами: он не знал. Все, что ему рассказал Рагиро, не укладывалось ни в одну из возможных и встречавшихся ему до этого жизненных историй.
История Рагиро была дикой во всех смыслах, и отец Мартин даже в самых страшных кошмарах не представлял, что семья Инганнаморте когда-то действительно существовала.
Но такое нельзя выдумать. Таким нельзя давить на чувства, и даже самый отпетый негодяй не стал бы.
— У каждого есть грехи. Но я не могу знать о ваших, пока вы сами мне о них не расскажете, — отец Мартин старался говорить спокойно и уверенно.
Рагиро подался чуть вперед, чтобы оказаться поближе к священнику.
— Ты прав. У каждого есть свои грехи, — Рагиро повторил за священником. — И какие же они у тебя?
— Речь не обо мне, — ладони у отца Мартина вспотели и стали липкими, но вопрос заставил задуматься. У него, конечно же, тоже были грехи, и говорить о них молодой священник не хотел ни с кем, даже с Богом.
— Ты так сильно боишься выглядеть в моих глазах человеком? — Рагиро заметил, как заблестели его глаза, но настаивать не стал. Не в его правилах было доводить людей до исступления, особенно когда его самого не раз испытывали на прочность. Рагиро не любил это чувство безысходности — так хорошо был с ним знаком. Но мог рассказать о нем все. — Ладно, священник, так уж и быть. Сначала я. Но имей в виду, я не позволю тебе уйти, пока ты не покаешься в грехах мне. Слышишь, священник? Я хочу знать о тебе то, что не знает никто.
Отец Мартин резко повернулся к Рагиро, смотря ему прямо в глаза, чем изрядно удивил его.
— Зачем вам это, Рагиро? Вы все равно…
— Я все равно уже ходячий труп. Во всяком случае, хочу таковым себя считать. Именно поэтому. Ты должен хоть кому-то рассказать то, о чем молчишь.
Отцу Мартину на одно мгновение показалось, что Рагиро уже знал все наперед, знал каждое слово, которое Мартин ему впоследствии скажет, но наваждение пропало так же быстро, как и появилось. Он тряхнул головой:
— Тогда вы услышите все.
Рагиро в ответ неприметно улыбнулся: хорошо, он будет с нетерпением ждать.
— Третий путь назывался Путем Зверей. Но ни один зверь не напугал меня так сильно, как пугали когда-то люди. Хочешь ещё одну тайну? Я боюсь людей до сих пор. Они вселяют в меня животный ужас вперемешку с желанием растерзать их на части.
— Вам просто попадалось мало хороших людей, Рагиро, и мне правда очень-очень жаль.
— Чушь, священник! Это все полная чушь. Мне попадалось достаточно людей, чтобы сделать соответствующие выводы, — Рагиро хотел бы разозлиться, очень хотел, но усталость брала свое, и раздражение утихало, едва возникнув. — Но ты прав в том, что хорошие люди есть. Я сам таких встречал, пусть и немного, но обо всем по порядку, верно? Третий путь, священник, Путь Зверей, представлял собой воплощение боли. Нет-нет, подожди, я объясню. Первые два пути тоже были крайне болезненными, но та боль не сравнится с третьим и четвертым путями. До этого была лишь разминка, а после — неизбежные последствия.
В районе реки Амазонка есть вид ядовитых муравьев. Не хочу врать, так что не обессудь, священник, я не помню их названия. Я не знаю, как Чезаре достал их, но, видимо у него были свои связи, чтобы получить все, что он хотел.
С конца Пути Асеров прошло, вероятно, не больше недели. Мои раны не успели до конца затянуться. Представляешь, даже такому как я не хватило недели, чтобы многочисленные проколы зажили, разве что пальцы рук наполовину выросли снова. Но Чезаре Инганнаморте не могло это остановить. Было бы слишком просто, если бы хоть у кого-то из них оказались человеческие чувства.
Он явился ко мне в сопровождении Гаспаро, и они оба были облачены в черные длинные мантии. Я не пошевелился, хотя нутром ощущал их присутствие и знал, к чему оно приведет.
Удары палками, яд по всему
