знал. Его местом всегда были и есть темные длинные подземные коридоры, не освещаемые даже факелами.
Однако в этот раз кое-что все же изменилось. Рагиро не покидало ощущение, что кто-то упорно вскрывал его голову, считывая каждую проскользнувшую в ней мысль, и все его скрытые надежды, мечты, недосказанные слова — все это стало тем, что он видел сейчас перед собой. Неуютные темные стены теперь покрывал цветистый ковер из свисающих гроздьев амаранта, тут же примыкающих к низкорослым кустам белых шипастых роз. Чувствовался нежный запах лаванды, но самих цветов видно не было.
Рагиро немного нервно огляделся: раньше здесь не росли цветы, потому что Бермуда не переносил любые проявления излишней красоты, и тем не менее запах лаванды непривычно витал в воздухе, а амаранты, так поистине прекрасно сочетающиеся с белыми розами, будто бы предвещали беду.
— Ты знаешь, что означают на языке цветов амаранты? — раздался холодный, непреклонный голос хозяина островов.
Рагиро не двигался, но и он, и Бермуда прекрасно знали, что Рагиро насторожено ждал полного появления демиурга. Ждал, когда тот скажет истинную причину, по которой вызвал его сюда. Он не ответил: лишь неотрывно смотрел на свисающие лиловые цветы, на периферии сознания слыша приглушенный смех Бермуды.
— Они означают, — тем временем продолжал Бермуда, довольный тем, что вновь заставлял сердце Рагиро бешено биться, а его самого ломаться в беспомощных попытках привыкнуть к смертоносному холоду подземелий. — Неумирающую любовь и безнадежность. Понимаешь, на что я намекаю?
Рагиро понимал. Слишком хорошо понимал, чтобы по-прежнему держаться напускного спокойствия, но показывать собственные эмоции при Бермуде означало похоронить себя заживо. Он не мог этого допустить, не мог дальше продолжать доставлять Бермуде радость.
— Нет, — жестко отрезал Рагиро, желая как можно скорее закончить этот разговор. — Не понимаю.
Он давно привык играть в кошки-мышки. Разница была лишь в том, что на суше — будь то в Сент-Люси или здесь, на островах Маледиктус — он был мышью, беспомощной, беззащитной, загнанной в угол. А в море он был котом, грациозным, сильным, свободным. В море ему не было равных. Кроме Бермуды.
— Не понимаешь? — Бермуда усмехнулся. Рагиро услышал это, но по-прежнему не видел его, только чувствуя, как чьи-то невидимые руки с силой сжали ему горло. — Если ты и впрямь не понимаешь меня, то я пожалею, что тогда забрал тебя, и отдам на растерзание Палачам. Если же лишь делаешь вид, то ты безнадежный дурак, Рагиро, и мне искренне тебя жаль.
— Не лучше и мнить себя всезнающим, — процедил Рагиро как можно тише, не в силах сдержать в себе отчаянный бунт. Уже намного громче, когда невидимые руки отпустили его, он добавил: — Я действительно не имею ни малейшего понятия. Я никого не люблю. А положение мое безнадежно последние тринадцать лет и останется таким ещё ближайшие семь.
И Бермуда появился, облаченный в чёрный плащ. Лицо его скрывала белая маска, и за все эти тринадцать лет Рагиро ни разу не видел его без нее. От этого страх перед Бермудой был в разы сильнее.
Бермуда рассмеялся: он был охотником, Рагиро — жертвой. Охотник знал, в какой момент должна была умереть Жертва.
— Какая ирония, — откликнулся властитель морей, потом немного помолчал и продолжил так же насмешливо. — А белые розы? Знаешь, у белых роз множество значений. Например, вечная любовь. Или тоска. Молчание. Смирение. Скрытность. Ты до сих пор не понимаешь, к чему я клоню?
— А что означает лаванда? — резко перебил его Рагиро, будучи уже не в состоянии слушать всю эту глупость о цветах. Конечно, Бермуда все знал. Конечно, Бермуда хотел предупредить. Конечно, Бермуда не просто угрожал — он давал знак, что более не потерпит таких вольностей.
— Вечную память, — Бермуда словно глубоко вдохнул навязчивый аромат, и только на выдохе продолжил. — И бесплотные мечты о встрече.
— Так вот оно что. Как я раньше не подумал, — сквозь плотно сжатые зубы прошипел Рагиро. Больше всего на свете ему сейчас хотелось ударить Бермуду по лицу, а потом воткнуть в его сердце меч или выстрелить из револьвера, но он стоял, смотря в темные прорези для глаз, и такой контакт доводил до состояния молчаливой истерики.
— Я предупредил тебя. — Холодно отозвался Бермуда, срывая одну белую розу. Цветок сразу же увял, стал черным и отвратительно мерзким, мёртвым.
Рагиро пробрала мелкая дрожь.
Бермуда был очень зол. Только что роскошные заросли амаранта теперь свисали безжизненными плетями, засохшими и застывшими как в последней судороге; розы почернели и осыпались, выступая теперь только острыми шипами, за которые цеплялся плащ Рагиро. В воздухе витал кисловатый запах перегноя. Былая красота испарилась, исчезла, словно ее и не было вовсе. Была уничтожена, растоптана жестокой прихотью Бермуды.
Рагиро, держа спину излишне прямо, а подбородок даже по-дерзки вверх, всем видом кричал: я тебя не боюсь. Но опасался, недолюбливал, терпел, глотая недовольство. Он был рабом, подвластным своему господину. Пусть и с относительной свободой. В месте, где в подчинении Бермуды находился каждый камушек, каждая пылинка, нужно было знать свое место.
Бермуда не спеша приблизился к Рагиро, вкрадчиво и даже грациозно ступая по опавшим лепесткам. Не сразу, но Рагиро заметил, что после него коридор, обвитый по потолок цветами, стремительно менялся: лозы амаранта и зеленые кусты осыпались пеплом, сгорая за секунды, исчезая и растворяясь в набежавшем порыве ветра. Маленькие частички, гонимые вихрями сквозняка, метались под ногами Рагиро — цветы позади него тоже уничтожались тёмной силой.
Бермуда отряхнул руки, избавляясь от остатков погибших цветков. В два шага преодолев отделявшее расстояние, он встал напротив своего слуги.
— Все ещё плохо понимаю, о чем ты.
— Нет, напротив. Ты слишком хорошо понимаешь, о чем я.
Рагиро хотел усмехнуться, но что-то — ледяной тон ли, явственный холод ли, пробравший до костей, — заставили его потеряться на миг, упустить момент. Он сдал свою позицию. Его нападки выглядели как оскал щенка или раненного зверя. Раньше такого не было. Бермуда видел, как Рагиро ступал по тонкому льду, пытаясь скрыть свои мысли и чувства, пытаясь навлечь беду только на себя и ни на кого более.
— Не вижу смысла продолжать этот абсурдный диалог.
— Какая строптивость, — вроде бы удивленно, но бездушно произнес Бермуда. — Знаешь, я не получаю никакого удовольствия, отрывая тебя от порученной тебе миссии.
— Тогда какого чёрта ты меня вызвал? — прикрикнул Рагиро. Чувство самосохранения
