В зал вошла Катя в спортивном костюме, улыбнулась ему и подошла к одному из свободных тренажеров, начала устанавливать программу. Павел ответил на ее улыбку. Черт, как же из Мишки выбить дурь? И вдруг мысли потекли совсем в противоположном направлении. А дурь ли это? При чем тут Катя? Разве незаметно, что все изменения в характере Михаила, все эти его раздумья о смысле его, копаныгинской, жизни начались после появления Лиэлл на корабле? «Серенады» под гитару, переоценка своего отношения ко всему происходящему? То, что они с Лиэлл общаются больше, чем с Катей? Павел остановился, и некоторое время смотрел в одну точку на стене. Конечно, кто еще мог так повлиять на Мишку, что он стал думать о накаляющейся обстановке в коллективе? Этот его неожиданно прорезающийся юмор, эти извинения, которых раньше было не дождаться, эта самокритика… так ведет себя либо подросток, каковым Мишка уже лет десять, как не является, либо влюбленный.
— Паша, ты не знаешь, что с ним происходит? Он с тобой разговаривает больше, чем со мной, — вдруг спросила Катя, обрывая стройный ход его мыслей.
— Влюбился, — с ходу ляпнул Павел, с запозданием соображая, что это его соображение надо было придержать в первую очередь. Нашел, кому сказать.
— Я тоже так думаю, — ровным голосом отозвалась Катя. — С того разговора перед костром все и началось. Я к ним тогда пришла, а у них такие улыбки… И разговор оборвали, когда я появилась. А дальше… Ты и сам видишь.
— А ты? — глупо спросил Павел.
— Что я? Я давно чувствую, что у нас все ушло куда-то. Он перестал меня замечать уже полгода, наверное, назад. А то и раньше, — все так же спокойно ответила она.
— А Лиэлл?
Этот вопрос Павел задавать тоже не собирался, но он его волновал почему-то больше, чем Катины проблемы. Да ты, парень, сам влюбился, вдруг понял он. Спокойно констатировал этот факт, совершенно не удивившись.
— Лиэлл к нему относится с большим вниманием, чем к любому из вас, — пожала плечами Катя. — Они так много говорят… Он со мной половины того времени не разговаривал, сколько с ней сейчас болтает. И лицо такое…
— Какое? — Павел пытался переварить слово «болтает» применительно к Копаныгину. Получалось плохо. Не вяжется.
— Мирное. Нет, не так — умиротворенное. Глаза человеческие, — в голосе Кати Павел уловил непонятные нотки. Нет, не обида, не грусть… Нежность. Да она же вовсе не расстроена, как он подумал вначале. Она довольна!
— Катюша, а ты? — повторил он свой вопрос, но уже осмысленно, сочувственно и понимающе.
— Я рада за него. Я не смогла сделать его таким живым. Может, если бы мы остались на Земле… Но здесь, когда он постоянно на работе, когда…
— Катя, ты говоришь так, будто вся жизнь кончена! Нам по девятнадцать, у нас все впереди! А Лиэлл здесь не навсегда, она сама говорила, что может до Земли и не долететь с нами! Она не человек вообще! — Павел сам от себя не ожидал такой горячности.
— Паш, да ты не кричи, — Катя подошла к нему, положила свою руку на его. — Я знаю. Только вот насчет нечеловека… Она на Земле прожила большую часть своей жизни, которая дольше, чем жизнь всех нас, вместе взятых. Она почти ровесница нашей цивилизации, она жила нашу историю, которую мы проходим по учебникам. Она больше человек, чем мы.
— Это не твои слова, — тихо перебил ее Павел. — Это Мишкины слова.
— Да, но я с ним согласна. И конечно, они лучше понимают друг друга — она так интересна, даже его может увлечь просто рассказами о своей жизни, а он из всех нас больше всего похож на ее соотечественников. Не находишь?
— Не знаю… Катя, мы ведь прорвемся?
Вопрос был неожиданным, и Катя негромко засмеялась.
— Конечно, Паш. В крайнем случае, откроем клуб одиноких сердец. — Она заметила, как он поморщился, и погладила его руку. — Не грусти, ты сам сказал — у нас все впереди. Если все плохо сейчас, оно вполне может стать хорошо через пару дней. Или лет. Как получится.
— Это что за безделье? Вы здесь разговариваете, или делом занимаетесь? — ворвалась в зал Юля, полная праведного гнева. — На полчаса нельзя оставить! Паш, ты закончил программу?
— Так точно, ваше благородие, — вскочил Павел, шутливо отдавая Юле честь.
— Так иди уже ужинать и отдыхать, зачем другим мешаешь тренироваться? — невольно улыбнулась Юля.
— Слушаюсь! — Павел развернулся, подмигнул Кате и отправился в душ.
Лед тронулся
На следующее утро Павел проснулся удивительно бодрым и отдохнувшим. Было всего половина седьмого, будильник еще и не думал пищать противную утреннюю побудку. Павел выключил его, встал, оделся, наскоро позавтракал в столовой кают-компании, и вернулся в рубку. Двери уже были разблокированы, в рубке сидели Михаил и Федор.
— Доброе утро, — поприветствовал их Павел.
— Адмирал, я все доделал, Мишка сказал, что мы с тобой гении, — доложил Лобанов.
— Это Пашка гений, а ты — прихлебатель, — уточнил Копаныгин.
— Паш, я от него уже вою, — доверительным шепотом на всю рубку пожаловался Федор. — Он издевается надо мной почти час! Пошел я спать, работайте дальше без меня. Посмотрим, кто из нас гений.
— Приятных сновидений! — крикнул ему вслед развеселившийся Михаил.
— Ты, я смотрю, разошелся. Федьку напугал, — уселся в свое кресло Павел.
— Посмотри наши с Катей прикидки, — кивнул на монитор Михаил. — Ты знаешь, я тебе вчера эту дурацкую фразу про компьютер сказал, пришел в каюту, сел на кровать, думаю — гори оно все ясным огнем! Проснулся сегодня — и мне весело. Представляешь?
Павел некоторое время молча просматривал данные на экране, потом неохотно сказал:
— Слишком много веселиться на пустом месте — не к добру.
Михаил сразу как будто выключился — уткнулся в бортжурнал, изучая записи Федора, как будто час назад не принимал у того вахту.
Через час появился Виктор, за ним вошла чуть сонная Лиэлл.
— Как дела? — первым делом поинтересовался Середа, плюхнувшись в кресло, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — У меня есть две новости — хорошая и плохая. С какой начнем?
— С хорошей, — поднялся Павел, уступая место Лиэлл. Она поблагодарила короткой улыбкой и села.
— Хорошая новость заключается в том, что этот лед третьей планеты на самом деле нам подходит. А плохая — в его необходимом количестве. Если разобрать еще одну капсулу, то мы сможем завезти необходимое количество рейсов этак за тридцать. Мы застрянем у этой Гаммы дней на семь-восемь. Так как у вас дела? — без перехода закончил Виктор вопросом.
Павел некоторое время переваривал новости, поэтому Михаил, которому для усваивания информации времени потребовалось, как всегда, меньше, ответил первым.
— Нам хватит ресурсов еще на три таких торможения и разгона или на одно торможение — разгон, если включим ускорители. Кроме текущего торможения и самого первого ускорения, которое включим через несколько месяцев.
— То есть, мы сможем разогнаться, а потом, при необходимости, один раз затормозить и снова увеличить скорость?
— Точно.
— Не так уж плохо, — кивнул Середа. — У тебя, Пашка?
— Готово. Начинать мы должны через десять часов пятнадцать минут. Михаил в курсе. Можно, я пойду готовить вторую капсулу?
— Иди, конечно. Я сейчас тоже подойду, ты пока приступай.
Павел вышел из рубки, терзаемый сложными противоречивыми чувствами — облегчения, потому что находиться рядом с Лиэлл и Михаилом одновременно было как-то тяжело, и наоборот — жгучим нежеланием уходить и оставлять их вдвоем.
Он уже почти снял левое сиденье в капсуле, когда послышались шаги, гулко отдающиеся в полупустом доке.
— Витька, ты вовремя, как всегда. Я его уже почти… — Павел выглянул из капсулы, но договорить не успел — вместо Середы к нему подходил Копаныгин. — Очень рад, — кивнул Павел и нырнул обратно. — Витька решил, что мы вместе в прошлый раз неплохо справились? Я теперь не только первопроходец-спец, но и спец-по-раскурочиванию-хороших-вещей. А ты — мой любимый подмастерье?
Все это Павел выдавал небольшими порциями между усилиями по выворачиванию последних креплений сиденья. Ему очень не хотелось видеть Михаила, но объяснить это чувство он не мог, туманно понимая, что чувство это неправильное. Поэтому старался сделать вид, что так и надо — скрыться в капсуле за работой, как будто от этого Мишка перестанет быть Мишкой, или просто исчезнет.
— Все, готово, помогай вытаскивать!
Совместными усилиями они вынесли сиденье из аппарата, и Павел почувствовал, что ему надо передохнуть. Он сел прямо на пластиковый пол и широким жестом пригласил Копаныгина в капсулу.
— Второе — твое, я выдохся.
Михаил принял электроотвертку, покрутил ее в руках, как будто видел первый раз, и сел на пол рядом с Павлом.
— Середа меня не посылал, — как-то виновато сказал он. — Я сам пришел. Мне его еще упрашивать пришлось, вахта-то моя.
