К перечисленным же признакам тоталитарного социализма мы добавим еще один – наличие «нового правящего класса, или политбюрократии» (М. Восленский называет его номенклатурой). Тут, правда, надо отметить: если предыдущие правящие классы старались либо «освятить» (рабовладельцы, феодалы), либо скрыть (буржуазия) факт эксплуатации трудящихся, то номенклатура старается скрыть сам факт существования ее как класса, маскируясь под «прослойку служащих», которые-де есть всего лишь «слуги народа» ( Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. С. 34, 110).
Что касается склонности тоталитарных социалистических режимов к экспансионизму, то М. Восленский пишет о внешней политике тоталитарных режимов как о феномене «оборонительной экспансии»: само сосуществование с нормальными государствами для тоталитаристов смертельно опасно, поэтому они стремятся к мировому господству (там же. С. 453–456). Об этом же много пишет и Виктор Суворов в своих книгах из «ледокольной» серии, особенно в «Последней республике». Тут не мешает процитировать и слова С. Кремлева о том, что «очень уж мы этому Западу мешали (и, кстати, мешаем по сей день) самим фактом своего существования» ( Берия Л.П. С атомной бомбой… С. 6). Однако сам же Кремлев (в связи с упоминавшимся «наездом» Сталина на Молотова и Микояна осенью 1952 г.) признает, что Молотов и Микоян поездили по миру, побывали в том числе и в Америке. И на них «это (то, что они там увидели – достаток, комфорт, «довольный вид масс», экономическая и индустриальная мощь. – В. К. ) оказало деморализующее воздействие». Причем Америка поражала не только на фоне послевоенной разрухи, но и на фоне 1930-х гг. И Молотов и Микоян «уже не считали, что нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Соратники с подобными настроениями Сталину не требовались…» (Там же. С. 74.)
При этом тоталитарно-социалистические режимы представляют собой нечто находящееся вне времени, периодически возникающее в самые разные исторические эпохи. Очевидно, что подобные государственные образования действительно возникали задолго до ХХ в. и даже задолго до появления капитализма.
Например, еще в 2111–2003 гг. до н. э. существовало государство Третьей династии Ура в Месопотамии, в котором вся экономическая жизнь, согласно 9-му признаку тоталитаризма, была централизована – работники (мужчины назывались «гурушами», а женщины – «нгеме») были согнаны в подобие «трудовых армий» (по терминологии Троцкого), выполнявших централизованные государственные планы-задания и перебрасывавшихся, подобно заключенным, с места на место (подробно см., напр.: История древнего мира. Ранняя древность. М., 1989).
В Средние века тоталитаризм обнаруживается, например, у таборитов – крайней ветви чешских протестантов-гуситов ( Шафаревич И.Р . Социализм как явление мировой истории. М., 2003. С. 45–51), или в Мюнстерской коммуне (Германия) 1534–1535 гг. (там же. С. 89–99.) Примерно в то время, как в Мюнстере ставился «коммунистический эксперимент», испанские конкистадоры завоевали в Южной Америке государство инков. И обнаружили там тоталитарно-социалистическое государственное устройство. Вся земля принадлежит государству (точнее, «сыну Солнца – Великому Инке») и дается во временное пользование не только простолюдинам, но и инкам, т. е. знати. После смерти держателя (неясно, относится ли это только к простолюдинам или к знати тоже) его участок возвращается в казну. Все, вплоть до калек, а также дети с определенного возраста обязаны работать. Даже если женщина идет, скажем, к соседям домой, она должна брать с собой, например, шерсть и прясть по дороге. Интересно, что во время еды (которое, как и меню, тоже регламентировалось законом) простолюдин должен был держать дверь дома открытой «для удобства надзора за ним» (Там же. С. 196–199). Население было закрепощено – всякий подданный государства инков был на всю жизнь привязан к своему айлью (общине) ( Стингл М . Индейцы без томагавков. М., 1984. С. 156).
В Новое время мы видим еще один пример тоталитарного социализма – Парагвай с XVII – XVIII (государство иезуитов) ( Шафаревич И.Р . Социализм как явление… С. 208–218) до последней трети XIX столетия (диктатура Франсия – Лопесов, длившаяся с 1811 по 1870) (о Парагвае этого периода см., напр.: Заостровцев А . От Дуче до Туркмен-Баши. Маленькая страна больших диктаторов // Дело. 2005. 31 янв.; Скуратовский В . СССР в Парагвае-XIX // Столичные новости. 2006. № 21 (408). Сайт http://www.cn.com.ua).
Это не полный перечень, но, по-моему, и этого достаточно, чтобы понять: тоталитарный социализм – это нечто вневременно́е, периодически появляющееся в разные исторические эпохи. И высмеиваемые С. Кремлевым слова Л. Млечина о том, что «генеральная схема существования социалистического общества – террор» и «ГУЛАГ продолжался бы до тех пор, пока социализм не рухнул. Многовариантность социализма безнадежна» (цит. по: Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 18–19) – правильны по отношению к тоталитарному социализму.
Однако есть еще и социализм демократический. Его появление предвидели еще Маркс и Энгельс. Как мы знаем, марксизм дал начало не только новой разновидности тоталитарного («коммунизм»), но и демократическому (социал-демократия) направлениям социализма. Постепенно основоположники марксизма отказались от большинства тоталитарных составляющих своей теории, например от «диктатуры пролетариата»: еще К. Маркс признал, что в демократических странах рабочие партии могут победить и парламентским путем (и многочисленные победы на выборах социал-демократов в Европе это подтвердили). Ф. Энгельс же к концу жизни (он умер в 1895 г., на 12 лет позже К. Маркса) окончательно перешел на такие позиции.
Практическим же воплощением тоталитарной составляющей марксизма стали коммунисты, в первую очередь В.И. Ленин. Он отмел все демократические компоненты марксизма, в частности, отверг тезис о победе пролетарской партии парламентским путем, как «устаревший в эпоху империализма», и взял курс на тоталитарное государство (о препарировании Лениным Маркса подробно см.: Авторханов А . Ленин в судьбах России. Garmisch-Partenkirchen, 1990).
Демократический социализм, конечно, тоже не идеален, он тоже может увлечься национализацией экономики и провалить страну в такую «выгребную яму», из которой ее потом трудно будет вытащить (как это было в Британии между Второй мировой войной и приходом к власти правительства М. Тэтчер в 1978 г.), однако если тоталитарный социализм всегда, везде и во все времена кончался крахом, причем не более чем через сто лет после начала «эксперимента», то социализм демократический дает шанс – в том случае, если не увлекается национализацией, а разумно ограничивает разрыв в доходах («разумно» – потому что и тут меру знать надо, иначе у людей не будет стимула к труду).
Очевидно, что вот такой социализм может возникнуть только после капитализма, на базе высокоразвитой рыночной экономики. Так что сто раз был прав Г.В. Плеханов, говоря в 1917 г., что Россия еще не готова к социализму, только надо было уточнить: к демократическому социализму.
С. Кремлев, говоря о том, что «с 1930-х гг. капитализм начал все более внимательно присматриваться к советскому опыту планирования экономики», приводит в пример Францию, где в 1947 г. был создан Генеральный секретариат планирования, задачей которого была разработка пятилетних планов, Японию, где Управление экономического планирования стало функционировать с 1954 г., Италию, Голландию, Швецию, Британию да и США, где элементы планирования тоже внедрялись. «Об этом сегодня в Россиянии помалкивают, но так было» – резюмирует Кремлев (Если бы Берию не убили… С. 97–98).
Однако, во-первых, как я уже говорил, чрезмерная национализация и чрезмерное планирование добром никогда не кончались, как в случае с той же Британией, так что современный демократический социализм не увлекается национализацией, а разумно ограничивает разрыв в доходах. А во-вторых, и это главное, во всех перечисленных Кремлевым случаях речь идет об элементах планирования, но уж никак не о тотальном огосударствлении экономики. Последнее всегда, везде и во всех странах ничем, кроме полного краха, не кончалось и кончиться не могло. Именно это и отличает тоталитарный социализм от демократического.
Ранний Берия еще увлекался не только доморощенным тоталитарным социализмом, но и чужим (немецким национал-социалистическим) опытом. Вот запись в его дневнике от 12 августа 1940 г.: «У них (у немцев . – В. К. ) там не социализм, но чистого капитализма тоже нет. Государственный капитализм. И для народа делается много» ( Берия Л.П. Сталин слезам не верит. Дневники с комментариями С. Кремлева. 1937–1941. М., 2011. С. 191). Чем государственный капитализм отличается от социализма, нам коммунисты так никогда и не объяснили. А в самом деле, в чем различие? Мое мнение: отличие капитализма (в том числе и государственного) от тоталитарного социализма в том, что отсутствует принудительный труд, то есть такое положение дел, когда, во-первых, работать заставляют, во-вторых, условия труда безраздельно определяет работодатель, а в-третьих, уход с работы или отказ от нее (забастовка, например) не допускаются мерами физического принуждения. Но уж к Третьему рейху это никак не относится – там принудительный труд еще как имел место! А вот демократический социализм, как представляется, отличается от социализма тоталитарного тем же, чем от последнего отличается и государственный капитализм: отсутствием принудительного труда. И в самом деле, во всех перечисленных С. Кремлевым странах при весьма высоких иногда степенях огосударствления принудительный труд тем не менее никогда места не имел.