На Земле я удивлялась его выносливости. А он смеялся и твердил, что только старики засыпают сразу после секса. Какой ерунде я тогда придавала значение…
Меня тоже клонило в сон. Хотя бы просто поваляться вот так, рядом с ним пару часов. Но у меня было дело, и я строго напомнила себе о нём. Встала, собрала с полу одежду и скользнула в душ. Приведя себя в порядок, и, в последний раз взглянув на спящего мужа, я вышла и сразу завернула в капитанский отсек.
Кейст, набычившись, заблокировал вход и поднялся навстречу:
— Я говорил тебе, чтоб не лезла к Афонасьеву?!
— Да, а что? — ответила я со всей доступной легкомысленностью. — Когда начинается его вахта?
— Не важно, — неожиданно спокойно ответил каперанг. — Пусть спит, я подменю.
— Спасибо, вы… очень хороший человек, капитан Кейст.
И мне было плевать, что он секретчик.
— Ты тоже… неплохая, хоть и бываешь бестолкова без меры. Чего хотела-то?
— Уже ничего, — ответила я.
— Ну… тогда не держу.
Он разблокировал для меня дверь, и, выходя, я услышала ворчливое: "Жена бы о нём так заботилась… Девка посторонняя, а вот же…". Не слишком приятно, но… в чём-то каперанг был прав.
Я и при Андрее частенько думала о работе, а уж без него… Вообще обо всём забывала. Буду исправляться. И прежде всего… Расскажу ему о том, что поняла не так давно.
Вот только… В наше время сделать информацию действительно конфиденциальной не так-то и просто. Тотальный контроль ИИ, внешние и внутренние камеры, запись разговоров по визорам, глобальная сеть… Вот тут я и оценила ретро-способ секретчиков — бумагу и… ручку. Уничтожить такой документ проще простого, а отследить — почти невозможно. Если не знать, то невозможно вообще.
Но где на корабле я найду столь невостребованные в современности вещи? Почему-то сразу подумалось о Юджине — возможно, что бумага используется для каких-то целей в медотсеке? В медотсеке обретался теперь Комаровски. Хмурый Плеве следил, как верная Леночка кормит своего ненаглядного через поильник.
— Ой, Маша! Оказывается, Влад упал и сломал себе челюсть, это так ужасно…
Да-да, падение с высоты собственного роста с ударом о локальную поверхность тяжёлого тупого предмета.
— Ужасно, — вынужденно согласилась я, — но ведь Юджин что-то придумает, верно, Юджин? Влад сможет участвовать в экспедиции?
— А как же, — проворчал тот, — выдам тебе все лекарства, и — сможет как миленький!
— Почему ей? — насупилась Лена.
— Потому что, — отрезал Юджин.
— Я же отучилась на курсах первой помощи, — похлопала ресницами я. — А ты? Нет? Ну, вот видишь… Но ты ведь будешь мне помогать?
Лена с энтузиазмом закивала, а Юджин быстро подхватил меня под локоть и вывел в коннектор.
— Правда, что ли, отучилась? — спросил он.
А то! Конечно, давно это было… Но было же!
— Хорошо. Примерную схему я разработал, до высадки ещё понаблюдаю, если что — откорректируешь сама.
— Юджин, у тебя нет бумаги?
— Чего? Слушай, иди отсюда, не морочь мне голову, я и так от этой парочки ненормальных скоро сам свихнусь!
Он от парочки. За неполные сутки. А у меня их — четырнадцать голов, ну, если уж окончательно переходить на аграрные термины. И стандартный месяц на чужой планете. Ладно, где наша не пропадала…
А пока… Мне нужна бумага! Я вернулась в пассажирский отсек и начала методичные расспросы. Юлька постучала пальцем по моему… Машиному лбу и с сомнением обещала спросить у Двинятина. Таня посмотрела с удивлением и стала выяснять, правда ли Комаровски упал и сломал челюсть. Впрочем, все остальные задавали мне тот же вопрос, едва я открывала дверь. Правда, ребят-музыкантов больше волновало, что на какое-то время их гитарист выпадает из творческого процесса. Солнце, Ю и Тхао сразу забыли о моём присутствии, у них решался вопрос… о каком-то там проигрыше… Надеюсь, не в орлянку.
Дегри распирало любопытство иного рода. Он сразу сообразил, что сломать челюсть можно только с чьей-то посильной помощью, а так как в центре всех последних событий была я, то… И Владис выбыл из строя из-за меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это твой парень, Мари?
— Надеюсь, ты ни с кем не успел поделиться своими выводами? А то смотри, присоединишься в медотсеке к Комаровски, — предупредила я.
Но на самом деле с гордостью ответила бы "да", вот только он не парень. Он мой муж. И я должна ему, по меньшей мере… Одно признание.
Но мои поиски были тщетными… Климов презрительно процедил:
— Бу-ма-га? Маш, ты какая-то… странная.
Анастази и Лайза, мне кажется, вообще не поняли, о чём речь.
И я пошла приставать к Двинятину.
— Мария… Я даже не знаю, чем помочь, — развёл руками он. — В экспедицию мы точно ничего похожего не брали…
Оставалось только одно — опять идти на поклон к Кейсту. И не факт, что у него эта самая бумага найдётся… Я слегка приуныла. К тому же хотелось есть и спать… Словом, отвлеклась на нужды тела, ничем иным я не могу объяснить то, что едва не налетела в пустом коннекторе на Сетмауэра.
— Маша, я слышал, тебе нужна бумага? Вот, возьми… Я записываю на ней… Неважно, возьми.
Я с недоверием уставилась на парня, протягивающего мне белый лист формата стандартного визора:
— Может, у тебя и ручка есть?
— Есть. Ты же её вернёшь?
— Сразу же!
Я схватила у него ручку, чистый белый лист и заорала на весь отсек:
— Кир! Ты лучший, я тебя обожаю!
Получилось немного хрипло… Всё же вчера меня душили, сегодня я… А впрочем, кому какое дело? На радостях я ещё и чмокнула его в щёку, развернулась и на крейсерской скорости ворвалась в каюту. Куда только делись голод и усталость?
И что, казалось бы, сложного в том, чтобы написать собственному мужу пару тёплых строк? Так нет же… Я вся извелась, помня о том, что стереть надпись на бумаге невозможно. Это вам не стандартный носитель… А лист у меня был только один… Я даже посочувствовала всем подследственным, дающим признательные показания… Ну, почти всем. Некоторые говорили просто: "Ты опер, ты и пиши".
Можно начать… с каких-то общих воспоминаний, например: "Андерсен, помнишь, когда мы познакомились, ты был…". Нет, не то! Испортила лист, пришлось отрезать верхнюю часть. Может быть, просто: "Андрей, я тебя люблю"? И что он подумает, получив такую записку из рук Маши Петровой? Что девчонка в него влюбилась, это ясно. Подписаться Мария Афонасьева? Не поверит.
Надо как-то… Ей-ё, я же не могу сказать мужу, как Киру — "Ты лучший", в свете утренних событий поймёт совершенно однозначно.
Никак не предполагала, насколько это трудно… Тут ещё ИИ объявил о начале обеда, пришлось всё прятать — о тотальном контроле я не забыла — и идти. Наскоро похватав из окна раздачи всё, что сегодня давали, я бы с удовольствием вернулась в каюту… Но такими привилегиями обладали только члены экипажа. Так что пришлось лицезреть нескольких студентов — к счастью, не одноклассников — и Юльку с Двинятиным. Они пока ещё старательно шифровались, садясь в разных концах стола.
— Маш, что случилось? — сразу спросила Юлька, устраиваясь с тарелками рядом.
— Что? — неужели я опять прокололась?
— Ты второй день подряд ходишь в комбезе! Это же ненормально, — обличающее ткнула пальцем она. — Рассказывай, что произошло.
Пришлось наскоро врать, что, мол, тренирую волю, потому как на Мьенге для всех форма одежды одна — ассей.
— Ты права, — ненадолго погрустнела Юлька. — Но это же, наоборот, повод почаще менять наряды! Чтобы к ужину надела самое красивое платье!
Пришлось обещать, иначе не отвяжется. А меня ждало недописанное письмо, и, чуть не столкнувшись с Таней и Климовым, я выскочила из столовой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На сытый желудок думалось плохо. Совсем не думалось, зато так спалось… Юлька едва растолкала меня перед ужином. Вот гадство! Переодеваться я отказалась наотрез, лучше поскорей поесть и вернуться к письму, ведь это последняя ночь перед высадкой!
Ни Кейста, ни мужа на ужине не было, с напутственной речью к нам обратился Бен.
