Смешно, но Влад повёлся.
— Товарищ капитан…
— Да, сынок?
— Я… больше не буду… Клянусь! Отпустите меня на АстразетаРай!
Задержка эмоционального развития? Застрял в десятилетнем возрасте? Нет, одной психокоррекции мало. Вернусь, заставлю всех его учителей переквалификацию пройти! А родители, спрашивается, куда смотрели?!
Мы с каперангом переглянулись и по молчаливому согласию не стали затягивать представление.
— Хочешь побывать в Раю? Все препараты — мне, — приказал Кейст. — Если с девчонки упадёт хоть один волосок, найду и убью. Понятно? Ну!
Конечно, Комаровски выдал все свои "зелья". Некоторые были в шприц-капельницах, некоторые — в аэрозольных флаконах. Дозы подбирал уже Юджин, тестируя эффект на самом изобретателе. А я ушла в каюту. Спать.
Всё-таки отдыхать иногда надо, а до Мьенга всего сутки. Я даже Юльке записку на визоре оставила, чтоб не будила. Не тут-то было. Поспать удалось каких-то четыре часа. Сначала пришёл Двинятин, мол, его ко мне отправил Кейст. Юлька — и та объявилась позже! Рассказала ему вкратце, что к чему. Потом прибежала Лена с вопросом, где её ненаглядный Владис. Почему ко мне? Интуиция? А может, она просто знала, что Комаровски будет ставить опыты на мне? И в лоб не спросишь…
Отговорилась тем, что не знаю, и всю ночь провела с Солнцем. Теперь отловить бы Солнце и предупредить… Хотя это тебе, Маша, не Дегри, готовый подхватить игру с полуслова. Надоело. Как мне всё надоело! И ведь ещё целый месяц пасти этот детсад на лоне девственно чистой природы Мьенга.
Выпроводила Лену, пришёл вызов в капитанский отсек. Проскурин хотел меня видеть. Или, скорее, Бьорг желал, чтобы я отчиталась лично ему. Отчиталась. Выслушала порцию похвалы и строгое внушение, чтобы впредь была осторожней. Поинтересовалась, как дела у тела. Оказалось, что Маша дала показания, и теперь у секретчиков есть превосходный повод не выпустить Комаровски из своих загребущих рук. Но я всё равно не отступлюсь. Я обещала, и на психокоррекцию его доставлю.
Ну… а потом я шла обратно через отсек экипажа. И случайно столкнулась с мужем. Точнее, с закрывающейся дверью его каюты. И что меня дёрнуло скользнуть в исчезающую щель? Уж точно, не благоразумие.
— Мелкая? Что тебе? — с какой-то неприязнью спросил Андерсен.
Он стоял в полумраке каюты, и я подумала, что если подойду, то точно увижу… Как радужка сливается со зрачком.
— Я хотела сказать… Спасибо, Андрей.
— Сказала? А теперь иди.
Да… Я понимаю, он устал. Я тоже устала. И, в конце концов, чуть не умерла! Могу я сделать то, о чём так сожалела на пороге небытия? И я шагнула вперед.
— У тебя такие необычные глаза… Можно мне… Просто, когда я думала, что умру, я вспомнила… О твоих глазах.
Он удивился. Нет, правда, я помнила это выражение его лица и чуть не ляпнула: "О, как тогда, в Тристре!". Вместо этого у меня вырвалось:
— Ненавижу секретчиков…
— Я тоже, — сказал он, отводя взгляд. — Ладно, садись. Ела?
— Не хочется…
Он не ответил, просто вытащил из личного холодильника тарелку и поставил передо мной. Посмотрел так требовательно, что я… Взяла ложку и стала есть.
— В чём душа держится… — вполголоса проворчал Андерсен, — как тебя только на службу взяли…
— У меня… отец на Мьенге… пропал. Сама вызвалась, — ответила я.
В отношении Маши это же правда.
— Эх, и дура… малолетняя… — протянул муж. — Как же ты… Ты ж не умеешь ничего! Машка, ведь…
— Умею, — возразила я. — Теоретически…
— Да у меня жена была… Знаешь, какая? Умная, с опытом, шестнадцать лет службы в УВБЗ, и ту… Отравили. Ты ж цыплёнок против неё, а всё туда же… — сказал он с горечью.
Так хотелось признаться ему, что жива… Что это я… Так ведь не поверит.
— Я… сочувствую. Очень. Ты из-за этого сам не свой?
— Мы… с ней… полгода не виделись. А потом мне сообщили, что погибла. На посту. И героически. И похороны уже завтра. Я не хочу, чтоб с тобой случилось так же! — рявкнул он мне прямо в лицо.
Хорошо, что уже убрала тарелку в утилизатор…
— Ты… любил её? — спросила я с нехорошим любопытством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Любил? Не знаю… — честно ответил он. — Просто без неё мне… Не знаю.
И замолчал. Может, зря я тогда выбрала работу? Или надо было пройти через всё это, чтобы понять… И я обещала себе, что обязательно… Обязательно — выживу или нет — он узнает, как мне дорог.
— Я… Думаю, ей было бы приятно.
— Ей уже никогда не будет приятно! Вообще никак не будет!!!
Андерсен вскочил и стал расхаживать туда — сюда. Теперь я видела, что он не просто зол, он — в бешенстве. И что сказать, как успокоить — не знала. А его словно прорвало:
— Убийцу даже не ищут! С начальничком её говорил, так он на секретчиков ссылается. Не велено, мол, дело под контролем секретной службы! Прихожу после похорон домой, а там встречают. И ласково так — вали отсюда, твой отпуск закончен!
Гады. Ну, чего-то такого и следовало ожидать, но чтоб так…
— Угрожали?
— Что ты. Предупреждали, чтоб в дела покойной супруги не лез, а её… и хоронили в закрытом гробу… — он сел рядом со мной, откинулся к стенке и прикрыл глаза.
— Андрей…
Если б я знала, что будет так тяжело.
— Ты понимаешь, что и с тобой может быть так же? — спросил он устало.
Ещё как понимаю… Здесь, на корабле, у меня, оказывается, был тот, кто прикрывал мне спину, пока я с удивлявшей меня теперь беспечностью устраивала ловлю на живца. Там, в Раю… Я останусь одна. С противником, не в пример серьёзней задержавшегося в детстве гения… С неизвестностью.
И, возможно, я никогда больше… Ей-ё, да что со мной такое?! Хватит рассуждать, он нужен мне, это ясно. А раз так…
— Андрей, посмотри на меня.
— Даже не думай, — ответил он, не открывая глаз.
— Не думать — о чём? — спросила я с ехидцей.
— Мелкая… — начал он угрожающе.
А я повернулась и положила руку ему на грудь. Сердце билось размеренно и гулко. Это даже хорошо, что Машка не привлекает его так… как я. Здесь и сейчас. Второй рукой провела по небритой щеке. Он поймал ладонь возле самого уголка губ.
— Зачем?
— На тот случай, если не вернусь, — честно ответила я.
— Только попробуй! — рявкнул он, резким движением подминая под себя.
Его глаза оказались так близко, что я смогла рассмотреть и зрачок, и черешневую радужку… И поняла, что опять теряю связь с реальностью. Мне было всё равно, что щетина колется и царапает нежную Машину кожу. Всё равно, что Андерсен не был нежен. Мне не были нужны его ласки. Нужен был он, весь, целиком и без остатка.
Комбез полетел на пол, бельё следом, и прижавшись к нему всем не своим телом, я даже застонала… Всё было… правдой, всё — по настоящему, я жива, а он… Он — мой мужчина. И когда я, наконец, получила его, не успев даже толком насытиться вкусом последнего поцелуя, не удержалась. Вцепилась руками в плечи, обхватила ногами и кричала. Громко и от каждого движения. Подаваясь навстречу изо всех сил. Ускоряясь вместе с ним, сбивая дыхание вместе с ним, снова чувствуя невероятно-сладкое напряжение, прошивающее каждый нерв. Когда взрыв сверхновой потряс мою вселенную, показалось, что Андерсен остановился. Я открыла глаза, перед которыми ещё плавали цветные круги, и хрипло прошептала:
— Не тормози.
Его мышцы напряглись, и он снова задвигался, догоняя меня. Я ловила малейшие отголоски наслаждения, но на самом деле… Хотелось, чтоб ему было так же хорошо, как мне. Но… Зная, что гарантированно сводит его с ума, сознательно не сделала. Нельзя… Подумает ещё, что одна Маша мистическим образом передала свой опыт другой. Последний рывок, короткий вдох и тихий стон сквозь сжатые губы… Мой… Меня накрыло второй раз лишь от осознания, что он… Он тоже…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тяжёлое тело перекатилось на бок, я еле успела выдернуть из-под него ногу. Потянулась поцеловать… и замерла, услышав размеренное дыхание. Андерсен спал.
Я всё сделала правильно. Не только для себя, для него. Ему была нужна эта разрядка, не меньше, чем мне желание снова быть с ним. С моих похорон прошла неделя. Сколько он спал за эти дни, если упал… вот так?