— Благодарю, Танечка, — продолжая улыбаться, выговорил Комаровски. — Всегда ценил твоё обострённое чувство справедливости.
— Прости, Влад, — я сделала вид, что опомнилась, — я не о твоей специализации, а вообще. Твоя работа, безусловно, очень важна как для Земли в целом, так и для этой экспедиции.
— Машуня, не надо оправдываться, хотя… твои канцелярские фразочки очень повеселили, — ответил он.
Думал, моей же монетой. Надеюсь, его проняло в достаточной степени — я не зря упомянула два неизученных вида с Кридона.
— А всё же жаль, что Машка не учится с нами, — сказал Милёшин. — Ребят, может, поговорим с её отцом?
За столом сразу стало шумно. Кто-то кричал, что да, обязательно, кто-то советовал не лезть в чужие семейные обстоятельства, а я смотрела на Комаровски. Тот всё улыбался. И взгляд у него был до странности довольным. Правильную характеристику дала Маша — дебил.
— Остыньте, — отвлёк меня от мыслей голос Сетмауэра. — Маша приняла решение, и все мы должны отнестись к нему уважительно.
— Верно, Кир, — поддержал друга Солнце. — Маша, мы с тобой!
— Спасибо, Кир, спасибо, Солнце, — сказала я им. — Приятного всем аппетита.
И, не доев салат, ушла. Ну не люблю я играть на публику, и без того паршиво от всей этой ситуации.
В каюте меня ждали дневники. И сообщение от Двинятина — о том, что Комаровски прилежно занимается изучением свойств инопланетных растений. Как будто я не знала.
Накопившееся раздражение сбросила привычным способом — позанимавшись растяжкой. Рука побаливала, но вполне терпимо. Конечно, повязку на запястье ещё придётся поносить, но… пару дней. Пожалуй, главным преимуществом Машиного тела можно считать довольно быструю регенерацию. И устойчивость к недосыпу. Пропрыгав почти всю ночь, особой усталости я не ощущала.
Ещё дважды до ужина меня вызывали в капитанский отсек. Проскурин выдал три новых названия неизвестных науке растений с Кридона — муквилетис прямостоячий, утрария узколепестковая и мелколепестник кридониум. Их выписывал Комаровски до киякурру и астрезии.
— Пока мы можем быть уверенными только в том, что юноша прицельно занимается флорой Кридона, — вздохнул он.
Я бы сказала, чем прицельно занимался юноша под носом у своих наставников, но… Маше Петровой таких слов знать не положено.
— Как там тёзка? Пришла в себя?
— Я отпустил её по состоянию здоровья. Медики ввели ей седативный препарат, и… Пусть отдохнёт.
Да-да, конечно. Пусть моё тело отдохнёт в цепких лапах секретчиков. Сейчас там главный Бьорг. Может, и душевный доктор Марк подключится. "Машенька, расскажите нам всё. Вам тут же станет легче." Знаем мы, как вести "горячего" свидетеля.
На ужин меня отконвоировал сам Кейст. В свои планы по моей охране он внёс какие-то коррективы, но коммуникатор всё равно велел не выключать, а биолокационное устройство постоянно держать при себе, даже во время сна.
Поесть я решила поплотнее, чтобы сразу после ужина пару часов поспать. Ночью мне будет не до этого. Юлька, пришедшая через пару минут, решила даже, что это еда для нас обеих. Потом толпой повалили студенты. Дегри сел рядом, но разговаривать со мной не стал. Сообразительный… иногда.
Но на нас никто не обращал внимания, ведь гвоздём программы стала ссора Комаровски и Тулайковой. Парочка темпераментно обменивалась взаимными оскорблениями. Самыми мягкими из которых были "сам ты дурум*", "недопророщенный полузародыш тритикума*" и, что особо запомнилось, "тупорыльник вульгарный". Говорили они громким шёпотом, что позволяло руководству не вмешиваться.
— И часто они так? — поинтересовалась между делом Юлька.
— Бывает, — ответил Солнце с другой стороны стола.
Вот уже второй раз он занимал место прямо напротив меня. Чего хотел? Да ладно, не до него сейчас.
С ужина парочка уходила порознь, причём Лена — едва сдерживая слёзы. А меня до каюты опять ненавязчиво проводили Бен и Йожи — я, наконец-то, познакомилась с тем парнем, имя которого всё забывала спросить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Заблокировала дверь и только собралась прилечь, как из душевой послышались громкие рыдания. Вот ведь… Надо сказать ребятам из экипажа, чтобы звукоизолировали каюты, хоть обратный путь провести спокойно. А то, чувствую, после разоблачения Комаровски мне тут житья не будет.
Спустя полчаса на визор поступил вызов от Тани-Брунгильды.
— Маш, зайди к нам. Лена закрылась в душевой и плачет.
— Ну, Тань, это разве в первый раз? — спросила я устало.
— Нет, но обычно она быстро успокаивается.
Пришлось идти, раз просят. Маша бы наверняка пошла.
Потом мы с Таней долго уговаривали Лену выйти, потом — рассказать, что случилось, потом убеждали, что всё это ерунда, а на самом деле Влад её любит. Тут мне, конечно, пришлось тяжелее всего. Уверенность в том, что единственный, кого любит Влад — это сам Влад, крепла с каждой минутой.
Ну, и в итоге я окончательно в этом убедилась. Когда мы уговорили Лену лечь, и я, смахнув со лба самый натуральный пот, вернулась к себе, он уже ждал. Сидя на моей собственной койке. Ей-ё, нагл не по годам!
— Ты каютой не ошибся? — непринуждённо спросила я, опускаясь на Юлькино место.
— Как я мог ошибиться, когда ты сама меня пригласила? — Влад улыбнулся своей дебильной улыбкой. — Ай-ай, Маша, нехорошо… Приглашаешь, а потом опаздываешь. Впрочем, за все те милые слова, сказанные обо мне моей Леночке, я даже не буду тебя наказывать.
Н а к а з ы в а т ь??!
— Владис, ты не в себе, — сказала я, впадая в холодное бешенство.
И забыв даже о том, что действительно сделала всё для этой встречи, собралась просто вышвырнуть щенка из каюты. В этот момент я и почувствовала неладное. Тело снова не подчинялось мне. Правда, как-то странно. Частично. Отказали ноги ниже колен. Встать я не смогла, и, глядя прямо перед собой, поняла — вот оно. Он использовал своё зелье.
— Все мы иногда бываем в ком-то другом, — ответил Комаровски философски.
Он что…? Знает?! Не может быть. Мария, без паники. Всё под контролем. Кроме ног. Холодок бесчувствия полз всё выше, распространившись уже до середины бёдер.
— Как ты это сделал?
— Что? Машка, уже действует! — вдруг обрадовался он. — Отлично!
— Как ты это сделал? — повторила я.
— Прекрасно, астрезия в сочетании с мелколепестником вызывает любопытство! Замечательный эффект!
— Как ты это сделал? — я усилила интонацию.
— А, в это раз — через кожу, я же помню, что у тебя повреждено горло, — отмахнулся он. — Ну, давай, задавай свои вопросы! Самому любопытно!
То есть были и другие "разы"?!
— А как — через кожу?
— Да на входную панель нанёс каплю, что тебя всякая ерунда заботит? Хотя, знаешь, даже это после твоих постоянных слёз и "не надо" уже разнообразие.
Сказать, что я удивилась, значило не сказать ничего. Ну… Маша! Да я сама её прибью, когда вернусь!
— И ты не побоялся прийти сюда, зная, что весь корабль под контролем ИИ?
— Ох, какая проблема! Машка, я думал, тебя занимает что-то посерьёзнее.
Не может быть! Неужели он сумел отключить каюту от ИИ? Ей-ё, а коммуникатор у меня включён?!
— И всё-таки?
— Вот останься ты в нашем классе, не задавала бы глупых вопросов. Я ещё в школе сделал глушилку, а недавно внёс ряд усовершенствований. Маш, ну спрашивай! Спрашивай!
А ты отвечай на вопросы чётко и по существу, мразь учёная!
— Аркаше ты тоже давал астрезию с мелколепестником?
— Да я что, похож на идиота? Вас не так много, чтобы дважды тестировать один препарат.
Вот… Цензура. Цензура. Цензура.
— То есть ты регулярно ставишь опыты на одноклассниках? Без их ведома?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Маш, ну а что делать? С тех пор, как у Катьки Одинцовой пошла сыпь на Acrimonius ruber Magnus, все отказывают даже брать что-либо у меня из рук. Друзья, называются!
— Акри… Что? — переспросила я, теряя контроль над всей нижней половиной тела.
