Вся внутренность Успенского собора стояла еще у Серафимы перед глазами: громадный, уходящий вверх иконостас, колонны, тусклый блеск позолоты, куда ни кинешь взгляд, что-то «индийское», определила она, когда вышла на площадь к Красному крыльцу. Грановитая палата ее немного утомила и не прибавила ничего нового к тому, с чем она выходила из Успенского собора.
— Так мы "под машину"? — спросил ее Теркин.
Они уже миновали темный проход под мостом, ведущий от Троицких ворог к башне «Кутафье», направляясь к Тестову.
Он прижимал локтем ее руку и заглядывал ей под шляпу, такую же темную, с большими полями, как и та, что погибла со всем остальным добром на пароходе
"Сильвестр".
У него на душе осталось от Кремля усиленное чувство того, что он «русак». Оно всегда сидело у него в глубине, а тут всплыло так же сильно, как и от картин Поволжья. Никогда не жилось ему так смело, как в это утро. Под рукой его билось сердце женщины, отдавшей ему красоту, молодость, честь, всю будущность. И не смущало его то, что он среди бела дня идет об руку с беглой мужней женой. Кто бы ни встретился с ними, он не побоится ни за себя, ни за беглянку. стр.142
Вот сейчас будут они сидеть в трактире, в общей зале, слушать «машину», есть расстегаи на миру: смотри, кто хочет.
— Под машину! — задорно повторила Серафима и остановила его перед большими воротами. — Погляди,
Вася, какая эта Москва характерная! Прелесть!
И так им обоим сделалось молодо, что они готовы были пуститься назад по липовой аллее в горелки.
Снизу от экзерциргауза грузно скакал с форейтером зеленый вагон конки, грохотал и звенел, так же задорно и ухарски, как и они оба чувствовали себя в ту минуту.
— А позавтракаем, — подхватил Теркин, — сейчас сядем на конку и в Сокольники. Видишь, вон станция.
Завтрак их "под машиной" затянулся до третьего часа. Было все так же жарко, когда они, пройдя подъезд, остановились у станции поджидать вагона к Сухаревке и дальше до Сокольников.
На Теркине был светлый пиджак нараспашку. В правом боковом кармане лежал бумажник с несколькими нужными письмами, одной распиской, книжкой пароходных рейсов его «Товарищества» и рублей до четырехсот деньгами.
Еще у Тестова Серафима заметила ему:
— Вася, смотри, как у тебя бумажник отдулся.
— Ничего! — небрежно заметил он. — Я еще не помню, чтобы меня обокрали. А я ли не езжал!..
Подполз вагон снизу. Дожидалось несколько человек.
Только что Теркин вошел в вагон и Серафима за ним следом, как их спереди и сзади стеснили в узком проходе вагона: спереди напирал приземистый мужчина в чуйке и картузе, вроде лавочника; сзади оттеснили
Серафиму двое молодых парней, смахивающих на рабочих.
— Что вы толкаетесь!.. С ума сошли! — крикнул Теркин.
Чуйка пролезла мимо него на заднюю площадку.
— Садись! Место есть! — сказал Теркин Серафиме и почему-то инстинктивно схватился за боковой карман.
Бумажник его выхватили.
— Держи!.. Жулики! Бумажник! — крикнул он тотчас же и бросился из вагона. стр.142
Вышла суматоха. Многие видели, как два парня побежали на Тверскую. Чуйка исчезла, должно быть, юркнула в ворота дома Московского трактира.
— Городовой! — крикнул Теркин, не растерявшись.
Городового близко не оказалось.
XXXVII
— Вот не угодно ли просмотреть фотографии известных карманщиков?
Офицер положил перед Теркиным на подоконник большой, уже потрепанный альбом и лениво пошел в другую комнату.
Теркин присел на стул и откинул покрышку альбома.
Позади его у стола, где сидел другой полицейский офицер, шло разбирательство. Хриплый мужской голос раздавался вперемежку с женским, молодым, жирным и высоким.
— Ах, как не стыдно так говорить! — жалобно протянул женский голос.
— А то как же? — зло перебил мужской. — Известно, платье ты заложила… Небось где оно нашлось? В портерной?
— Иван Дорофеич! Бога вы не боитесь!.. У вас девушки и без того точно колодницы какие! Господи!
Раздалось всхлипывание.
— Мели еще! Паскуда!
— Постойте, любезнейший! — проговорил голос полицейского.
Не оглядываясь, Теркин понял, кто тут тягался перед "поручиком", — содержатель «дешевого» дома с своей «девушкой», откуда-нибудь из Пильникова или от Яузского моста. Он слыхал про эти места, но сам никогда там не бывал.
Разбирательство мешало ему уйти в рассматривание фотографий московских карманников. Да он и не надеялся найти портрет жулика, что выхватил у него бумажник два дня назад.
Лицо и телесный склад того, видом лавочника, который толкал его спереди, достаточно врезались ему в память: рябинки по щекам, бородка с проседью, круглые ноздри; кажется, в одном ухе сережка. Но он ли выхватил у него бумажник или один из тех парней, что напирали сзади? А тех он не мог бы распознать, не стр.144 кривя душой; помнит только лиловую рубаху навыпуск одного из них, и только.
Да и вообще он ни крошечки не верит в успех дознания и поисков. Он даже не очень охотно давал показание в участке, где продиктовал текст заявления, появившегося на другой день в газетах. А сегодня, когда он подал новое письменное заявление начальнику сыскной полиции, вон в той большой комнате, ему хотелось сказать:
"Извините за беспокойство. Ведь из этого ничего не выйдет".
Начальник задал ему два-три вопроса строгим голосом, с унылым взглядом человека, которому такая «пустяковина», как кража из пиджака четырехсот рублей, нимало не занимательна.
И потом, когда он говорил с офицером, пригласившим его ознакомиться с альбомом известных карманников и других воров, ему еще яснее стало, что "ничего из этого не выйдет".
— У вас и документы были в бумажнике? — спросил его офицер. — Паспорт?
— Паспорта не было; но два-три письма деловых… И расписка одна…
— Денежная?
— Да, денежная.
Офицер усмехнулся и посмотрел вбок.
— Видите… У здешних жуликов бывает иногда такая повадка. Деньги они прикарманят, а ежели бумаги, паспорты и другое что — в почтовый ящик опустят, который поближе.
— Честность, значит, есть… своего рода джентльменство.
— Как видите.
— А на этот раз они не рассудили так поступить?
— Почтовое ведомство нам препроводит… коли что найдется в ящиках.
Все это говорилось тоном совершенного равнодушия.
Теркин глядел на офицера и думал, какая ему, должно быть, тоска на этой постылой службе…
Воспитывался он, наверно, в юнкерском училище, вышел в драгуны, по службе не повезло, куда же идти?.. В полицию. Смыслил он в лошадях, в хорошей езде, книжки почитывал, барышень умел смешить, ну, в картишки… А тут надо интересоваться нравами и повадками "господ жуликов", принимать к сердцу всякую стр.145 обывательскую неприятность, постоянно работать головой, изощрять свою память и наблюдательность. Тосчища!
Альбом, развернутый перед Теркиным на подоконнике, держался не в особенном порядке. Нижние карточки плохо сидели в своих отверстиях, не шли сплошными рядами, а с промежутками. Но все-таки было много всякого народа: мужчин, женщин, скверно и франтовато одетых, бородатых и совсем безбородых, с скопческими лицами, смуглых и белобрысых. И фамилии показывали, что тут стеклись воры и карманники с разных русских окраин: мелькали польские, немецкие, еврейские, хохлацкие фамилии.
На одной фамилии Теркин остановился.
— Кашица, — прочел он вслух.
Такой фамилии он еще никогда не слыхал.
Карманник Кашица снят был в шапке и в чуйке с мерлушковым воротником. И, вглядываясь в него, Теркин подумал:
"А ведь тот был в этом роде".
Сходство с жуликом, толкавшим ею в вагон конки, показалось ему довольно близким: как будто есть и рябины, и бородка такого же рисунка; в глазах что-то, оставившее след в памяти.
Больше минуты вглядывался он в лицо Кашицы… И похож и не похож!..
— Ну, что?.. Не признали никого? — раздался сзади молодой басистый голос поручика.
Теркин обернулся.
— С одним как будто есть сходство. И фамилия у него такая курьезная, — Кашица.
— Очень может быть… коли он на свободе… Это узнать не трудно.
Теркин встал.
— Нет, поручик, положительно утверждать не могу…
Если бы дошло до судебного разбирательства не присягну…
— Уж это ваше дело!..
Теркину пришла мысль о сыщике.
— Всего бы лучше… — сказал он вполголоса, — на сыщика руку наложить. Хороший процент ему…
— Без сыщика и не обойдется… — уклончиво ответил офицер и спросил, поворачиваясь на каблуках: — Адрес ваш изволили оставить?
— Как же! стр.146
Он дал адрес меблированных комнат, откуда сегодня же они должны были переехать за город.
Потянуло поскорее уйти из душных низких комнат сыскного отделения, разом "поставить крест" на своей потере, хотя, ввиду близких больших платежей, деньги на карманные расходы были бы весьма и весьма не лишние.
