«Ты-то тоже отрезал, двадцать лет тому назад...» – подумал Баринов.
А что ему оставалось делать, если мать посадила его на диван рядом с собой, руку ему на голову доверительно положила и сказала:
– Сынок, первая любовь – это как болезнь. Она проходит. Пройдет и у тебя...
– Мам, тычто? У нас с Гусей все серьезно! – Он попытался вынырнуть из-под материнской руки.
– Подожди, Илюша. Подожди. – Мать тянула. – Ты не знаешь... Мне бабушка звонила и рассказала все про Гусю... твою...
Тамара Викентьевна терпеть не могла, когда сын произносил это ненормальное кукольное имя – Гуся, как будто морскую свинку звал! Идея отвадить Илью от девчонки – дочки деревенского учителя – пришла ей в голову сразу же, как только она узнала, что сын влюбился. Вот только этого им для фамилии не хватало – простушки деревенской. Бабка, правда, говорила что-то, что они ленинградские, просто живут много лет в Карелии. Но не это было главное. Родниться надо грамотно. Она вот, дочь профессора, замужем за сыном адмирала. Это справедливо. Адочь учителя пусть выходит замуж за сына инженера. И это тоже справедливо.
Понятно, что всего этого нельзя было говорить Илье. Характер у него был такой, что мог не пожалеть отца-матери. Поэтому и придумала Тамара Викентьевна ход, который должен был сломать планы сына.
– Я долго не говорила тебе, думала – сам поймешь. Жаль тебя и твоих чувств, но она совсем не такая, за какую себя выдает...
Илья не хотел слушать мать, но она была хорошей актрисой и сыграла свою роль замечательно. Преподнесла Илье новость так, что у него не осталось сомнений: Гуся обманула его.
– Я позвоню бабушке! Сейчас же! – завопил Илья Баринов.
– Конечно, позвони. – Тамара Викентьевна подтолкнула его к столику с телефоном. Пока заказывали разговор с Карелией, пока ждали соединения с абонентом, у Ильи от услышанного голова пошла кругом. Наконец раздался длинный звонок – междугородняя.
– Ба, привет! Это Илья. – Он спешил. – Ба, про Ингу... то, что мать сейчас мне сказала... Это... Это правда?
– Здравствуй, Илюшенька!
Бабушке он доверял и ждал, что сейчас она скажет ему, что все это просто слухи и сплетни. Но бабушка этого не сказала. Наоборот, она сказала то, о чем заранее договорилась с Тамарой и что отодвинуло его от Гуси навсегда:
– Что шлюха она? Так это каждый знает! Она, Илюшенька, аборт сделала. Я вот переживаю – не от тебя ли?..
Он не дослушал тогда бабушку. Тихо положил трубку на рычаг. Ушел в свою комнату и лег на узенький подростковый диванчик. Что он мог сказать на это? Что у них с Гусей даже мыслей не было о взрослых отношениях? Но и не верить бабушке Илья не мог. Она никогда не обманывала его. А в деревне – все на виду. Шило в мешке не утаишь. Значит, в Гусе он ошибся... Но когда она стала такой? Когда успела? Обманывала? Скрывала свое настоящее «я»? Видимо, так...
Он пролежал до утра с открытыми глазами, изучая узор на обоях. Мать несколько раз заходила к нему, трогала за руку, но он нервно дергал плечом, и она уходила. А утром проснулся с лютой ненавистью в сердце к самым близким людям – маме и бабушке. Желчи подлил отец, которому мать ночью рассказала об удачно проведенной операции:
– Ну что, сынок? Из-за бабы расстроился? Не бери в голову! Все они такие...
Последнюю фразу услышала Тамара Викентьевна, вошедшая в комнату, и такую молнию метнула в благоверного, что он сжался под ее взглядом.
Отца за эти его непарламентские выражения Илья в тот момент возненавидел. Молча выслушал и ушел в свою комнату. Там он достал из ящика письменного стола большую стопку писем, чистый лист бумаги и замер, кусая кончик шариковой ручки зубами...
Через какое-то время он собрался и ушел из дома.
Тамара Викентьевна смотрела в окно, кутаясь в теплый махровый халат. Илья решительно шагал в сторону автобусной остановки.
– Глупостей бы не наделал... – сказала она, обращаясь к главе семейства Бариновых, который лениво читал газету, попивая душистый чай.
– Куда он денется с подводной лодки? – уронил в ответ Баринов-старший.
И правда, куда ты денешься с подводной лодки? Никуда. Пока не встанет она у родного причала. Или не очень родного.
Про свою ложь Тамара Викентьевна рассказала совсем недавно. Не Илье – невестке своей, Аллочке. Решила ей преподать урок самопожертвования: вот-де как все получилось в жизни, как спасали Илюшеньку от неравного брака, так что цените, Алла Константиновна, и хвост свой на родню не поднимайте.
А Аллочка по простоте душевной вывалила все на голову мужу в одном из скандалов, когда ей очень хотелось задеть ненавистную «свеклу», – так она называла свою свекровку, Тамару Викентьевну.
Баринов тогда лицом побелел так, что жена испугалась. Он схватил Аллу за ворот блузки – пуговицы с нее полетели на пол – и страшно сказал:
– Вот с этого самого места – со всеми интимными подробностями. И попробуй о чем умолчать...
Алла, размазывая слезы обиды по лицу, выложила мужу все как на духу. То, что он услышал, убило его. Он и так уже три года жил как таракан. Когда вернулись с Севера, дорога у него с его семьей была одна – в родительскую квартиру жены. Он предложил снимать жилье, но Алла Константиновна уперлась. Мол, и так сейчас придется на подножный корм перейти – зарплаты-то северные на Севере остались, да пока Баринов что-то найдет – с голоду можно будет умереть. Да и у родителей было «просторно»: брат Аллы с семьей выехал в квартиру, доставшуюся им по наследству от бабки с дедом, сестра ушла к мужу, обеспеченному жильем, и Клавдия Васильевна с Константином Дмитричем вековали вдвоем. Ну и что, что хрущоба! Зато трехкомнатная.
А что оставалось делать? В квартире Бариновых для старшего сына не было выделено ни одного квадратного метра. Сам дурак, поддался на уговоры и выписался. Можно было бы, наверное, решить проблемы через суд, но судиться с родителями и младшим братом... Нет уж. Как-нибудь обойдемся без подлостей.
* * *
...Тогда Баринов собрался резко и наведался тем же вечером к родителям. Разговор был коротким.
«Была ложь? Была! Но это была ложь во спасение, тебя же, дурака, спасали от нищеты и убогости!» – услышал Баринов в ответ.
Он ничего не сказал.
Вышел из дому – дверью не хлопнул, тихо притворил. Сел на заплеванной лестнице на оставленную кем-то газетку и просидел до темноты, слушая, как переругиваются за дверью родители, как небрежно бросает им через губу младший брат любимую в семье поговорку: «Куда он денется?»
И правда, куда он денется... Куда тут денешься, когда жизнь почти прожита, когда на руках больной сын, из-за которого – жена на двести процентов уверена – Баринов тоже никуда не денется...
В этот день он впервые зверски напился дома. До этого случалось, но в компании подводников, так что никто не знал и не видел, а тут – на глазах у изумленных тещи с тестем, у жены и детей.
