Снимок получился мастерский. Немного поработав ретушью, поиграв со светом и тенью, просидев ночку-другую за монтажным столом, фотохудожник добился поразительного эффекта: всадник стал кентавром, настоящим кентавром! И поскольку прямого монтажа не было, просто момент был схвачен в движении, в динамике, когда тело всадника словно слилось с телом животного… фото смотрелось с такой достоверностью, что стало кочевать с выставки на выставку, радуя автора удивлением публики, завистью коллег, призами, новыми заказами и гонорарами.
Сначала Вася хотел было разобраться с мастером объектива, но его подружки, видевшие фото «кентавра», приходили в такой раж и возбуждение, что… В конце концов Вася и сам рассмотрел снимок и, пробормотав нечто вроде «И чего спьяну не бывает», разыскал-таки фотографа и заказал ему экземпляр для себя — огромный, в полстены. Его он и повесил в спальне, напротив кровати.
И не ошибся! Вид рельефной мускулатуры, переходящей в тело жеребца, производил на дам-с такое впечатление, будто они лицезрели верхом не Васю, а могучий напряженный пенис! Глаза подруг влажнели и подергивались поволокой, словно у натуральных кобылок при виде породистого жеребца; самые настойчивые требовали играть с ними «в лошадки» и брать их исключительно «коньком»: становились к нему спиной, выгибались, подставляя «жеребчику» голые попки. Популярность Монаха и соответственно его табунчик стали расти в какой-то геометрической прогрессии.
Пацаны тоже привыкли называть его Кентавром; из книжки же он узнал, что настоящие кентавры водились с героями, были мудры и бесстрашны. Эту версию он и рассказывал всем и каждому. Ну а поскольку прозвище Монах подходило Василию, как дворняжке слоновьи «причиндалы», то он и стал Кентавром…
…Автрахан внимательно выслушал рассказ. Все ясно-понятно, кроме одного: если Кукла — овца, случайно попавшая в чужие разборки, то как там оказался этот?..
— Выяснили, как убили Снегова?
— «Стрелкой», — выступил вперед незаметный мужчина лет пятидесяти.
— Что за «стрелка»?
— Это из арсенала диверсантов. Очень высокого уровня. Выпускается из небольшой трубки размером с авторучку. Бесшумна. Смерть мгновенна.
— Видел. В кино. «Ошибка резидента» называется.
— С тех пор оружие существенно усовершенствовали. Сама «стрелка» может легко пробить на расстоянии в десять-пятнадцать метров даже черепную кость, но все же удобнее — в мягкие ткани. В течение минуты-двух «стрелка», изготовленная из специального материала, полностью исчезает. Обнаружить ее невозможно, как и следы яда. Врачи уверенно констатируют смерть от сердечного приступа.
Автархан напряженно задумался. Чувство утраты словно притупилось — все вытеснило холодное желание мести.
— Кто может быть вооружен таким оружием?
— Хотя оно и не афишируется, сейчас — кто угодно. Деньги покупают все.
— Стрелял этот парень, к которому подсела пацанка?
— Еще не выяснили, но скорее всего, да. Разговор у них был очень напряженный…
— Так, — произнес тихо Автархан. — Так. Я хочу, чтобы вы нашли их. И парня и девку. Нашли и уничтожили! Еще лучше — захватить! И вызовите Ливана. Я хочу, чтобы их смерть не была легкой, как яд… Яд покажется им раем! — Мужчина замолчал, добавил едва слышно:
— Яд жизни. Круг мироздания.
Глава 18
Вперед и вверх! Этот немудреный девиз пришел на память Гончарову мгновенно: в горах «вперед и вверх» часто означало единственную возможность выжить.
Закрепиться на высотке, чтобы тебя уже не могли обойти, и ждать, когда подойдут «вертушки»… Они могли и не подойти. Тогда… «Мертвые сраму не имут». Попадать к «духам» живым для спецназовца означало лишь обречь себя на бесконечно долгие муки. Поэтому дрались насмерть. И — выживали.
В темноте Олег крепко схватил девчонку за запястье и рванулся ко входу на второй этаж. Там была такая же паника и неразбериха, как и внизу. Свет… Он так много значил в жизни людей, что его перестали замечать. Вернее, замечают, когда он исчезает.
В здании Гончаров ориентировался неплохо: все эти старые дома однотипны. Черная лестница, с нее можно выбраться вниз, на улицу, позади здания. Но вниз как раз нельзя: перехватят. Вверх. Вперед и вверх!
Замок на чердак был крепким, зато запор — хлипким: от первого же рывка гнилая древесина хрупнула, скоба вывернулась. Олег и Аля поднялись по скрипучей и местами такой же ненадежной деревянной .лестнице на чердак, выбрались через слуховое оконце на крышу.
— А на воле-то как хорошо, — улыбнулся Олег, пародируя хрестоматийного Вовочку, вернувшегося из швейцарской ссылки.
Девушка посмотрела на него; на лице ее застыла странная улыбка, словно она способна была сейчас или рассмеяться, или расплакаться. Но ей казалось, что слез уже нет. Как и выхода. Выхода нет. Только один. Аля встала и, словно слепая, побрела к краю крыши. Один шаг — и все кончится. Все. Она двинулась быстрее…
— А вот этого не надо. — Гончаров перехватил девушку, развернул к себе лицом.
— Пусти меня. Я устала. Наверное, меня не ждали в этом мире. Никто. Если я уйду, всем будет легче.
В ее взгляде усталость и безразличие… И еще — страх.
— Прекрати бояться, слышишь, перестань, — тряхнул ее Гончаров.
Она смотрела на него слишком спокойно:
— Я не боюсь. Ничего.
— Не лги. Ты очень боишься. А от страха умирают. Этого нельзя. Нужно выжить.
— Зачем?
— Назло!
— Я не хочу выживать назло…
— Аленка… Сейчас не время и не место читать нотации. Но ты должна понять!
Радость тех, кто желает тебе зла, смерти, есть еще большее зло! Понимаешь! Нельзя погибать! Нужно выжить!
— Я устала, — произнесла девочка совсем жалобно, — губы ее дернулись. — Я устала!
— На этот раз она почтив выкрикнула фразу, тело ее напряглось…
Не раздумывая ни о чем, Гончаров с маху влепил ей пощечину. На мгновение Аля застыла, вдруг разом обмякла в его руках; Олег ее не удерживал, и девушка опустилась на настил крыши. Слезы хлынули разом, девушка раскачивалась из стороны в сторону, причитая:
— Почему… Почему вы меня бьете… Почему… — Она хлюпала носом и всхлипывала, переводя дыхание, словно маленький ребенок; эффектная девушка исчезла, осталась обиженная, растерянная девчонка, глядевшая на мужчину с недоверием и… надеждой.
Олег облегченно вздохнул: истерики теперь не будет. Спросил буднично:
— У тебя платок есть?
— Что?
— Платок. Носовой. Лучше — чистый.
Девушка огляделась, возвращаясь в реальный мир.
— Платок? Должен быть. Почему мы на крыше?
— Залезли.
Алена щелкнула замком сумочки.
— Ого! — только и произнес Олег, извлекая оттуда пистолет. — Откуда такое богатство?
— От верблюда.
— Тоже хорошо. — Понюхал ствол, хмыкнул, отщелкнул обойму, вставил на место.
Заглянул еще раз в сумочку, вынул глушитель, еще раз осмотрел ствол пистолета, произнес едва слышно:
— Резьба стандартная. Фабричная. — Привернул металлическую трубку к стволу. — И где же такие верблюды водятся?
— Где-где…
— А вот продолжать не надо. Оставим вопросы до лучших времен. Как и ответы на них. — Помолчал, глядя на небо в сиреневых проблесках маяков служебных машин. — Если ответы, конечно, будут.
— А если нет?
— На нэт и суда нэт, — развел руками Гончаров. Прислушался к суете внизу. — Однако засиделись мы здесь, милая барышня. Пора отчаливать.
— Далеко?
— Жизнь покажет.
— И когда она это покажет?
Олег не ответил. Тихонько подобрался к краю крыши и осторожно заглянул за парапет.
— Ну что там? — еле слышно спросила девочка.
— Как в песне. «Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху кинули в черный „воронок“…» — с чувством пропел Гончаров.
— Идем?
— Рано. Пока вяжут пехоту, пока строят посетителей… Генералов понаехало…
Он двинулся к яме люка. Остановился, опустился на крышу.
— Присаживайся. Отдыхать будем.
— Так, может, в самый раз — проскочим?
— Или не проскочим. Запомни, милая барышня: ожидание — просто другая сторона стремительности, натиска, напора. И неизвестно, что требует большей воли.
Куришь?
— Иногда.
— Тебе прикурить?
— Ага, Если можно.
— Еще как можно. Даже нужно. Только огонек прикрывай, ладно?
— Да.
Олег накрылся полой пиджака, чиркнул кремнем. Вынул изо рта сигарету, подал девушке, другой с удовольствием затянулся сам:
— Нигде так не курится, как ночью, на свежем воздухе, в компании хорошенькой девочки и на крыше!
— Я хорошенькая?
— Алена, ты просто красавица. У меня не было времени сказать это раньше. — Олег затянулся, выдохнул, щурясь от дыма; — Слушай, а может, тебе сдаться?
— Как это — сдаться? Ты же сам сказал…
— Нет, я в прямом смысле: пойти и сдаться ментам. Хотя… из пистолета ты стреляла, и, судя по всему, метко… Аля только свела губы.
