– Всегда готов! – Попсуев вскинул руку, как пионер, и уселся на диван. – Ждать прогона вам не надо, уверяют нас гонады!
– Грубовато, но верно! – воскликнула Изольда, повернула ключик в двери, разделась и продемонстрировала себя так, как может продемонстрировать только народная, многими не раз любимая актриса, в конце выдохнув с блаженной улыбкой Попсуеву на ушко: —Душка.
«А Костик старичок», – с грустью, но без сожаления констатировала она, сыто разглядывая Сергея как вкусное, но пока только продегустированное блюдо.
Всё равно премьера СираноЗа несколько дней Попсуев вполне освоился в роли любовника актрисы. Ему нравилось пикироваться с ней по всяким пустякам, так как всякое слово, сказанное против, возбуждало Изольду.
– Как я понимаю Огюстину! – вздохнула Крутицкая, прихорашиваясь у зеркала.
– Кто такая? – Сергей листал альбом с фотографиями актрисы. – Огюстина кто?
– Огюстина Броан, французская актриса. Свой рабочий день начинала с молитвы Богородице: «О Мария, зачатая без греха, сделай так, чтобы я могла грешить без зачатия!»
– И как? – усмехнулся Попсуев. – Грешила?
– Грешила, – снова вздохнула прима. – Не смотри на меня так, бесстыдник! Довольно, пора на Голгофу идти!
– Раз Мария разрешила, с одобренья и грешила… Когда премьера?
– Седьмого ноября.
– Что, другого дня не нашлось? – спросил Попсуев. – Порнушку в красный день календаря казать.
– День как день, – пожала плечами Изольда Викторовна. – Не ко мне вопрос. И какая порнушка? Эротика! Плесни-ка еще в бокал.
– Ну да. Искусству плевать на всё, что не искусство, – сказал Попсуев.
– Не хами.
– Я скот, ничтожество, я хам. Со мною погрузимся в яму. Вот только кто же вы, мадам, отдавшись на диване хаму?
Изольда как кошка бросилась на Сергея, но тот увернулся от ногтей, подтолкнул ее в зад, так что она упала на диван, после чего поклонился и вышел.
– Сволочь! – проводила его восторженным восклицанием актриса. «Вот кого надо в директора!»
Изольда Викторовна была довольна: закрутить мужика, чтоб он был «всегда готов» и на иголки отвечал стихами, нужен талант. И не только его, а и ее. Прима была уверена, что с ее талантом (и, разумеется, красотой) в Современном театре «рулит» она, а не Костик с Ненашевым и всякие Кошмарики!
Но что бы ни думали о себе примы и режиссеры, судьба постановок не всегда решается в их кабинетах и будуарах, и даже не в отделах культуры. После того, как общественность узнала о том, что одиозная премьера назначена на 7 ноября, возник скандал. Пенсионеры, среди которых было немало заслуженных, уважаемых и влиятельных в недавнем прошлом людей, подали жалобы на лицедеев во все доступные им инстанции и иск в суд, а также устроили перед зданием театра митинг, позабавивший СМИ. Не дожидаясь вердикта суда, отреагировали заоблачные выси. Оттуда прогремело: «С премьерой повременить!
Выборы на носу! Ставьте альтернативную версию, без новаций! А через год делайте что хотите».
Для постановки «альтернативного» «Сирано де Бержерака» из Латвии пригласили известного в театральных кругах режиссера Андриса Ненашевиньша. Для Кошмарика это стало шоком, но он ничего не мог поделать, так как пригласил латыша кто-то из недоступных ему международных сфер.
В театре поначалу поразились необыкновенному сходству Ненашевиныиа с Ильей Борисовичем, но оказалось, что Андрис – младший брат директора, Ненашев Андрей Борисович. Отличить братьев можно было по перстенькам: у «латыша» была печатка на безымянном пальце левой руки, а у «сибиряка» на безымянном правой. Да, и Андрис, в отличие от бархатно-журчащего брата, обладал удивительно звучным, басовитым голосом, за который его иногда называли «Рижским Товстоноговым».
Ненашевиньш привез режиссерский сценарий, отчего у Кошмарика помимо Консера в театре появились еще два субъекта ненависти – братья Ненашевы. Чутко реагирующий на неприязнь коллег Андрей Борисович заметил Илье Борисовичу: «Этот Кошмарик ненавидит нас братской любовью!»
Вскоре в театре узнали о том, что премьеры «Всё равно» не будет, но «Сирано» всё равно поставят. И что сценарий повторяет пьесу Ростана, сокращенную на треть за счет второстепенных (по мнению режиссера) сцен. Часть артистов сникла, а другая (большая) воспрянула духом. Роксану по-прежнему играла одна Крутицкая, ей не составило труда перенести акцент «с плоти на душу», разве что пришлось облачиться в платье, а вот с Сирано у Ненашевиньша возникли проблемы. Два молодых артиста, игравшие в первой редакции больше телом, нежели словами и мимикой, были еще чересчур зелены для этой роли (хотя Сирано был тоже молодой человек), им явно не хватало сценического опыта, но еще больше жизненного, а по большому счету харизмы великого поэта-дуэлянта.
Перебрав всех потенциально подходящих актеров, Ненашевиньш остановился на заслуженном артисте России Буздееве, хотя Консер предупредил его, что пятидесятилетний мастер подвержен запоям, из которых его нельзя вытащить неделями. Однако делать было нечего, и Буздеева утвердили на эту роль, несмотря на то, что он был грузноват для много голодавшего аскетичного Сирано и шпагой фехтовал как энтомолог булавкой.
– У нас есть мастер клинка, – сказала Крутицкая, – он может подучить Буздеева.
– Ничего, обучу сам, – отклонил предложение Ненашевиньш, – название для нашей постановки есть. Главный герой хоть и парижанин, но в нем столько гасконского, что подойдет «Сирано из Гаскони».
Главная роль главного инженераПеред репетицией в воскресное утро Ненашевиньш сильно нервничал. Буздеев явно не справляется с ролью. «И впрямь под стать пузатым урнам пивной бочонок Монфлери! И заменить некем! Вот же труппа! Никого из достойных актеров в этом амплуа! Пригласить Барабанщикова из Москвы? Дополнительные расходы, где взять? Надо с Ильей покумекать».
– Где Буздеев? – раздраженно спросил он.
– Где Буздеев? Буздеев где? – понеслось и затихло; Буздеева не было нигде.
– Буздеев в вытрезвителе, – шепнул на ухо режиссеру помощник.
– Что?! В каком вытрезвителе?! – пробасил режиссер.
– На Писаревской.
– Что за Писаревская? У нас сцена в Бургундском отеле!
– Он сейчас в Вермутьском. Так у нас зовут вытрезвитель Центрального района на Писаревской.
И тут из ложи послышалось:
– Как истый пьяница, я должен в самом деле / Бургундское вино в Бургундском пить отеле!
Андрис с интересом взглянул в сторону звучного голоса, но никого не увидел. Голос продолжил: – Вот Русильонское мускатное вино.
– Это что там за шутник? – задал риторический вопрос Ненашевиньш. – И долго Буздеев будет на Писаревской?
Никто не ответил. Режиссер развел руками, не зная, что сказать. Обстановка накалилась.
– А пусть Буздеева заменит Попсуев, – вдруг предложила Изольда Викторовна, – пока тот протрезвеет. Текст знает, причем всю пьесу. И взгляд на Сирано свой.
– Он что, театральное окончил? Какое? Когда?
– Нет, энергетический институт, московский.
– А, пролеткульт… С выражением говорит? Или с выражениями?
– В театральной студии сыграл несколько ролей. Гаева в «Вишневом саде», Арбенина…
– Арбенина? Хм… И где он?
Попсуев перешагнул из ложи в зал и направился к Ненашевиньшу.
– Ага, вот он. «Кто этот Сирано?» – задал вопрос Андрис, проверяя знание Попсуевым текста.
– «Преинтересный малый, – ответил Попсуев строчками из пьесы – Головорез, отчаянный храбрец…»
– «Да кто ваш покровитель?» – произнес режиссер еще одну реплику, но Сергей и на нее ответил по тексту:
– «Никто».
– A-а, хорошо! Слова знаете. Шпагу в руках держали? Ладно, подучим.
– Так это он сам учил нас фехтовать, – сказала Крутицкая.
– Вот как! – удивился режиссер. – Возьмите шпагу. Махнемся.
– Махнемся. Крепче держите.
– Что ж не нападаете?
– Жду нападения от вас. Я к вашим услугам.
– Ну, держитесь!
– Держусь, – пробормотал Попсуев и внезапным скользящим ударом выбил шпагу из рук Андриса.
– Мастер!
– Старший. Удар кроазе называется, классика, правда в спортивном, а не в сценическом фехтовании. Пальцам не больно? «Скажу вам не тая: / Мне надоели эти разговоры. / Ступайте! Или нет, – еще один вопрос! / Что вы так пристально глядите на мой нос?»
– Ты глянь! У вас даже нос вырос от этой реплики! Достаточно. Текст знаете. Говорят, у вас свой взгляд на пьесу?
– Чтобы не гнать по сцене дикие аллюры, готов я к тексту предложить купюры, – произнес Сергей.
– Что-что? Купюры? Самому Ростану?!
– Лишь для того, чтоб выделить Роксану… – Попсуев указал на Крутицкую, та сделала книксен. – …Начнем по-грибоедовски с отцов: подсократим в отеле трусов и глупцов. Довольно будет одного Вальвера…
– А вместо шпаги револьвера, – вдохновился на экспромт и режиссер. – Я понял… Да вы, как погляжу я, утопист!
