– Вполне. Дас ист фантастиш! Ист дас мёглих? Ист![21]
– Так, поизгалялись, перейдем на прозу.
– А напоследок вот вам розу! – Сергей протянул режиссеру короткую розу. «Какой же я молодец, – подумал он, – что не подарил розу Изольде».
– Перерыв! Полчаса. Оставьте нас с Изольдой Викторовной. Где Константин Сергеевич? А вас, господин главный инженер, я позову.
– Признаться, я растерян, – заявил Ненашевиньш главрежу и приме. – Пьесу знает изнутри. Вижу, его роль. И внешность, и голос, и вообще дар. Чутье на текст, на партнера. Импровизирует легко, даже изящно. Удивительно, как щедра наша страна на таланты.
– Наша, – поправила Андриса Крутицкая. – Не посягай на наших. У вас свои: Артмане, Паулс, Лиепа…
– Они и ваши, Изольда Викторовна, – огрызнулся Ненашевиньш.
– Конечно, а то чьи же? Все они наши! Зачем отделились?
– Изольдочка, мы отвлеклись, – вернул Консер приму в лоно театра.
– Так как Попсуев? – спросил Андрис. – Потянет?
– Чего гадать? – сказала Крутицкая, подумав: «А что, если Сергею вообще играть эту роль? Одному, без Буздеева?» – Всё равно Буздеев никакой. И станет ли каким надо? А Попсуев – вылитый Сирано. Опыт есть, играл в институтском театре. Пьесу еще ребенком выучил, после нее фехтовальщиком стал.
– Ну, а как мне быть с вашими рекомендациями, Изольда Викторовна и Константин Сергеевич? Кто мне напел в мой горький час сомнений, брать или не брать Буздеева на роль: на него, мол, зритель прет, дамы западают, внебрачных детей одиннадцать…
– Деток хватает, – подтвердил Консер.
– Советуете мне их всех выпустить на сцену в первом действии? Ладно, делать нечего. Где главный инженер человеческих душ? Попробуем.
Когда Попсуев явился на репетицию, Ненашевиньш ограничился одним вопросом:
– А как вы видите роль Сирано, что в ней главное?
Сергей, не задумываясь, ответил:
– Главное в Сирано – я, потому что я – Сирано. И тогда, и сейчас. Мы с ним одно и то же.
Труппа живо отреагировала на это заявление прозелита и нестандартное решение режиссера, но сдержалась от колкостей. Лейтмотивом ее смешанных чувств стало неопределенное «посмотрим». Что же касается Ненашева, он воспринял эту нежданную весть с раздумьями: Попсуев прекрасно командовал театральным тылом, что было при его молодости и простодушии просто удивительно. Вдруг и правда войдет в труппу, надо тогда срочно искать замену. Плохо, если не войдет. Уронит планку театра и его, заслуженного работника РэФэ, скомпрометирует в глазах культурной общественности.
По здравом размышлении Ненашев хлопнул рюмку-другую и решил не перечить брату, главрежу и приме и (на всякий случай) велел поместить в окно объявление о вакансии главного инженера. В голове Ильи Борисовича тут же возник блестящий проект, суливший ему неплохую выгоду, который он обмыл еще парой рюмок французского коньяка.
После репетиции Крутицкая (в этот вечер она была не занята) поймала Попсуева на выходе из театра, увлекла в сквер Героев революции, усадила на скамейку под сиреневым кустом и с восторгом предалась фантазиям о предстоящей премьере, попутно делясь секретами своего профмастерства.
– Сережа, поздравляю! Проба прошла прекрасно. Андрис доволен. Я сотворила очередное чудо, тебя. Не тяни одеяло на себя, не мешай партнерам являть свой гений на сцене. Хотя нет, мешай. Мне ты всё равно не помешаешь. И не кипи на сцене, зрителя подводи к кипению.
Попсуев выслушал монолог покровительницы не без чувства благодарности и молча кивал, соглашаясь с ней. Он поймал себя на том, что его эмоции повторяют переживания трехлетней давности, когда он триумфально выступил на инженерной диспетчерской и поймал удивленный взгляд Несмеяны.
Из сквера парочка направилась в ресторан «Центральный». Изольда Викторовна чувствовала себя на верху блаженства. Никогда еще ей не было так легко и радостно. Глаза актрисы сияли, и Сергей не мог не отметить чистоты и ясности этого сияния. «Да тут всё нешуточно», – подумал он. После плотного ужина будущая звезда сцены удостоилась чести быть принятой в доме примы.
Там всё прошло на ура, вот только одно наблюдение, сказанное Сергеем, не дало Изольде забыться крепким сном:
– Я уверен, кузина, в себе, и тебя не подведу, но айн момент смущает. Из фехтовального опыта знаю: самый коварный соперник «чайник», новичок. Так может ткнуть, что потом с воспалением надкостницы под хирургический нож пойдешь…
«Да нет, – всё же успокоила себя актриса. – Какой новичок? Столько лет уже пробовал себя в разных жанрах. Станем ближе, обучу его всем тонкостям ремесла». Изольда не хотела признаться самой себе, что ближе стать им уже и нельзя, и так дальше некуда. А когда Сергей стал называть ее, как Сирано Роксану, «кузиной», в ее душе родились такие теплые чувства к нему, какие она могла испытать разве что к собственному дитяти, которого у нее, как у всякой великой актрисы, не было.
По старой привычке Попсуев встал рано, потихоньку покинул жилище Изольды и направился домой. «Чего же Таньке сказать?» – вяло соображал он. Чувствовал ли он что-то похожее на раскаяние? Нет, и удивлялся себе, почему не чувствовал. «Наверняка беспокоилась, где я. Ну и что? Я уже два месяца дома ночую через день, пора привыкнуть…»
– Это я, – сказал он, позвонив в дверь.
Дверь открылась. Похоже, Татьяна не ложилась спать. Не сказав ни слова, она скрылась в спальне. Попсуев прошел на кухню, включил чайник. Зашла Татьяна, встала перед окном и, глядя во двор, стала задавать бессмысленные вопросы.
– Нагулялся? Что будем делать? Что молчишь? Когда ты вчера…
– Позвонили?
– … пошел к Изольде домой, я поняла, что тебе не нужен больше наш дом.
Попсуев ничего не ответил. Попил чай. Прошелся по квартире, побросал в сумку нужные ему вещи и сказал:
– Живи тут, а я на дачу. Днями репетировать буду, роль предложили.
На дачу Сергей не поехал, поселился в театральном подвале, в своей мастерской. Там можно было какое-то время жить, экономя время на пути с дачи в театр и обратно, да и нервы.
Из «Записок» Попсуева«…неужели семья разрушает человека? Ведь очень многие мужчины и женщины вступают в брак целомудренными. Я, конечно, не святой, да и Татьяна, но помыслы-то у нас были чистые! Во всяком случае, у Таньки. Как в оптике при сложении двух световых волн возникает чередование темных и светлых полос, так и в семье даже супругов-ангелов ожидают не только светлые, но и окаянные дни. Разойдись они, уже чистыми не останутся. Или всё же человек разрушает семью? И как это я дошел до этой мысли? Или до дела?..»
Его клинок неуловимВопреки опасениям Ненашева, на премьере «Сирано из Гаскони» был аншлаг. Билеты, конечно, уже не по удесятеренной, а по двойной цене, разошлись в три дня. На ТВ накануне прошла информация о спектакле, а в «Вечерке» Кирилл Шебутной пообещал нежинцам незабываемое зрелище и истинное эстетическое удовольствие от просмотра бессмертной комедии Эдмона Ростана. Журналист доверительно сообщил, что на спектакле будет столичный гость – народный артист РФ Григорий Барабанщиков, знакомый зрителям по многим киноролям. Шебутной перечислил ведущих артистов, занятых в спектакле, но вместо Попсуева назвал некоего Эркюля Савиньена, гастролера из графства Керси (Франция), потомка русских эмигрантов первой волны. Так, кстати, было указано и в театральных программках и афишах. (Как оказалось потом, Илья Борисович выплатил Савиньену сумму, достаточную для покрытия скромных нужд чуть ли не половины труппы.)
Перед спектаклем Крутицкая спросила Консера:
– А ты в курсе, что вечером будет сам Барабанщиков?
– Откуда знаешь? – напрягся главреж.
– Разведка донесла. В том месяце делегация от московских театров была. Вот там нашелся человек, который устроил это. Вчера в «Вечерке» написали. Говорят, он из аэропорта прямиком в театр придет.
– Ну, это честь! Это же после Петра Горина эталон Сирано. Изольд очка, не подкачай.
– Ха! Думаешь, он меня едет смотреть? Зачем ему еще одна Роксана? Ему Бержерак нужен, у него Бержерак в груди. Как и у Попсуева, – в раздумьях добавила актриса.
– Умыкнут у нас Попсуева, – с деланной скорбью произнес Консер. – Оправится ли от этого удара провинция?
– Ты, я гляжу, лицемер хлеще Ненашева.
– Учителя, – вздохнул Костя, взглянув на портрет тезки. – Великие учителя! Интересно, откуда он, народный, узнал об артисте из народа?
– От народа, от кого же еще.
– Сдается мне, у этого народа женское лицо. Изоль-дочка, шерше ля фам[22], конкурентки завелись.
– Но это же отлично!
– Да ты прямо сама Сирано в юбке.
– А ты сомневался?
Несмотря на то, что Сергей мог мобилизоваться перед соревнованиями и экзаменами, ночь перед премьерой он спал плохо. Уже целый месяц Попсуева обуревали мысли, что зря ввязался в эту романтическую историю. Он никак не мог понять: изменился ли его взгляд на де Бержерака или он сам «не тянет» своим нутром на эту роль. К тому же в нем с каждым днем росла необъяснимая тревога, которая (он знал это) никогда не приходила к нему попусту, а всегда несла неприятность или беду. От этого в Попсуеве росло раздражение и неудовлетворенность. Последние репетиции и прогон, однако, прошли гладко.
