и не высказалась.
Жаль, что еще один человек сильный духом пал. Сколько нас таких? Недовольных и побежденных? Хотя, о Бог мой, что есть человек перед тем, кто носит одежду из чистой энергии, выдыхает огонь и одним касанием обжигает печатью.
— Ты думала, что здесь пропасть? Рыжая, это балкон…
Слова Итана долетели сквозь шум в ушах. И все же добились своего. Моей злости до красной пелены в глазах.
Я сжала кулаки, на которые я тут же оперлась, упав лицом вперед. Колени ударились о настоящий, вполне материальный пол. Они ощущали все — холод, прочность, боль, но мозг отказывался принимать действительное. Я едва держалась, чтобы не вскочить и накинуться с кулаками на все еще улыбающегося тана. Он думал, что это смешно, думал, гад, что это весело. Я продолжала смотреть вниз, стоя на коленях на стеклянном полу. На коленях перед таном!! Одно это ввергла меня в дрожь.
Но я ничего не могла изменить.
Сердце билось о грудную клетку, словно умалишенный о стены. Больно, тупо, до крови. Дыхание восстанавливалось, но теперь оно жгло. Злость застилала глаза. Слепая ярость на глупую шутку накатывала волнами. От них тошнило.
— Это за идиота, рыжая, — добил этот идиот.
Итан пошел дальше, мимо меня, мимо задыхающейся от собственной слабости одной недочеловечки. Потому что почему я? Прицепился ко мне как банный лист и не оторвать.
— Будь ты проклят, Итан, — сказала на выдохе.
И будь проклята я. За свой язык! За свое недержание. За ненормальные вспышки гнева.
Волосы продолжали скрывать лицо. Закрытые глаза обещали быстрому восстановлению, я надеялась перебороть страх высоты. Чем быстрее, тем лучше. — О, мама… — открыла я глаза. Самообман — плохая штука. Потому что ни фига не работает.
— Как я уже говорил. Это не поможет. Мы прокляты. Мы все обречены. Ты сама не видишь, что с нами происходит? Не пройдет и десятка лет, когда мы все сдохнем.
— Я тебя не понимаю…
Слова выходили неохотно, вяло и через силу Глаза рассматривали широкую спину Итана Ласкиса, который так и стоял — спиной ко мне и лицом к ветру. На мой ответ он обернулся. Мне тут же захотелось встать. Немедленно! Что мне удалось сделать со второго раза.
— Правда? — он изогнул бровь в недоумении. — Ты мне не кажешься глупой.
— А кем я тебе кажусь? Игрушкой? Можно делать что захочется? — огрызнулась я
— За свои слова надо отвечать. А иногда говорить “спасибо”, -было мне невозмутимым.
Голос его не подводил. Нет, он владел им безупречно. Но глаза…
Ими управлять было невозможно. И теперь его желтые зрачки двигались, словно волны. Они испытывали чистый интерес. Они всегда мне казались отдельной частью таносов, порочно красивые и живые.
— А еще заслужить его, — просипела в ответ.
— А ты заслужила? Эту помощь! Мою помощь, — отчеканил он зло.
Я растерялась. От напускной невозмутимости не осталось и следа. Жесткий вопрос эхом ударился о пол и зазвенел в ушах.
От моей злости не осталось ничего, как и от других эмоций, кроме страха. Страх недооценить врага. А еще я испытала что-то вроде восторга. Грацией спины, манерой поставленной речи. Я помнила его приказы. Помнила его силу. Помнила ярость воды от проигрыша, ее поражение и принятие силы другого. Не такого большого, но не менее свирепого.
Человек перед таном ничто, когда последний поражает даже природу.
Воспоминания нахлынули разом.
Как меня выворачивало. Как крутило спиралью. Как я чувствовала собственную кровь. А еще слышала природу. Последний до сих пор оставался загадкой.
— Расскажи мне, — более спокойно велел Итан. Именно велел.
— О чем? — я правда не хотела вывести его из себя. Что именно мне надо рассказывать?
— То, что напридумала ментору час назад. Расскажи правду.
Он хотел услышать как я умирала? Или что я вообще могла умереть и не закончила? Сам хочет закончить?
— Нечего добавить и я бы не стала ничего придумывать, — ответила я на вызов. Я не глупа, если я иду танком и напролом, то чистой правдой. Может местами безумной, горькой и больной, но именно правдой. Иначе не выжить. Любая ложь рано или поздно откроется.
— Верю, — кивнул он, продолжая стоять чуть поодаль.
Я рассмотрела край. Теперь, в свете других мыслей и воспоминаний, страх высоты не так съедал нутро, не туманил мозги и глаза. Теперь я смогла увидеть этот балкон. Самый настоящий, чёртов балкон. Он расстилался на всю ширину коридора и даже за его пределы, не имел бортиков, но уходил так далеко, что упасть невозможно.
Он был похож больше на лётную площадку для личного аэротана ректора.
Как же я испугалась…
Дура!
— Но мне нужна другая правда. И немного подробностей.
— Зачем?
— Надо! — было лаконичным.
— Мне тоже много чего надо, — состроить рожицу не составило труда.
Для начала можно, чтобы меня оставили в покое.
Реакция Итана не заставила себя ждать. С грацией хищника он сделал пару шагов и оказался совсем рядом. Так, что аура щипала голые участки кожи. В глазах напротив плескался интерес удвоенный на желание. Чего? Мне не стоит этого знать.
— Ты мне дерзишь?
Его опасная близость давила, сжимала горло, воздух снова едва поступал в легкие. Я бы поддалась и отодвинулась, но в таком случае тан посчитает это за страх.
— Ты не тронешь меня, — сказала я истину. Глаза в глаза. Таносы брезгуют такими прикосновениями. Никогда и ни перед какими обстоятельствами это не изменится.
— А кому это надо? — повел он бровью, не отрывая взгляд. Буду честна с собой, я немного растерялась.
— Зачем тогда ты подошел? Между нами расстояние в ладонь, — не нашлась сказать другую ерунду, кроме правды.
— Всего ладонь? — уголок рта вновь поднялся. — Почему ты со мной на ты? — Итан так резко поменял тему, что я едва поспевала за его мыслями.
— Нельзя?
— Мы это уже обсуждали.
— Считай, я глупая и не помню.
— Ты такая и есть… — теперь он усмехался вовсю.
— Выскочка! — процедила сквозь зубы зло. Слова отскакивали охотно и тем самым становилось страшно.
— Рыжая бестолочь, — его брови сошлись на переносице. И снова он задел то самое, после которого я не могла сдерживаться. Из-за цвета волос мои комплексы возросли в разы. Потому что они привлекали внимание.
— Мелкий засранец.
Никто не видел где гуляет моя любовь к жизни? Наверное спряталась вместе с здравым умом. Потому что только больной на голову будет дразнить хищника. Последний как раз показал свои отточенные зубы. Так почему мой рот еще открыт, а язык послушно в точности повторяет больные мысли?
— Мне стоит пугаться? — потому что вид таноса
