сфоткаю!
– Это сосна, Ко-оля!
Мальчишка уже не слышал – убежал, пристроился с фотоаппаратом, прильнув к видоискателю, покрутил дальномер… И вдруг увидел сразу за сосной человека! Незнакомого, длинного, в надвинутой на самые глаза кепке. Незнакомец стоял прямо за сосной… и вдруг исчез – убежал, спрятался?
– Что еще за человек? – удивленно переспросил Тынис. – Ну, рыбак, наверное… или охотник. А что прятался – это тебе показа-алось. Да и вообще, мало ли кто по лесу ходит.
Лиина фыркнула:
– Ты еще скажи – он за нами следил! Книжки про шпионов в вашей библиотеке есть?
– Вот дураки! – ухмыльнулся Сорокин. – Не охотник это, а браконьер! Потому и прятался. Июнь нынче – охота запрещена, не сезон.
– Так это да, может быть. – Тынис согласно кивнул и подошел к Коле. – А как он выглядел? Во что был одет? С ружьем был? Молодой или старый?
– Да не разглядел я, – растерянно заморгал мальчишка. – Длинный такой, в кепке… Одет: темные штаны и крутка такая же… сапоги… Про ружье не скажу даже…
– Вот! – Мишка Сорокин презрительно сплюнул и покачал головой. – Самое главное-то и не разглядел. Эх ты, отличник!
* * *
– Вкусный у вас чай, Валя… – Ревякин улыбнулся и смущенно забарабанил пальцами по столу.
Докторша улыбнулась:
– Это хороший, грузинский… Игнат… Мы же с тобою на «ты»!
– Да-да, я помню…
– А ты все о работе…
– Такая работа… сама понимаешь… – Чуть покраснев, гость виновато развел руками… едва не опрокинув сахарницу.
– Хорошо – не опрокинул, – улыбнулась хозяйка. – А то бы поссорились.
– Это соль – к ссоре… – Игнат почесал подбородок… и с ужасом осознал, что не брился уже второй день! Конечно, не бородища до пояса, но щетина заметная…
– Еще чаю?
– А? Да-да… если можно…
– Да можно.
Валентина поставила на плитку чайник и склонила голову набок:
– Тебе так идет… Легкая такая небритость… Как у Хемингуэя!
– У Хемингуэя вообще борода! – вдруг засмеялся Ревякин. – Я бы сказал – бородища…
Встав, Игнат подошел к книжному шкафу с беспорядочно расставленными книгами – Маяковский, Салтыков-Щедрин, Чехов…
– Ого – Ильф и Петров!
– Три года назад в Ленинграде купила, – снимая чайник, пояснила докторша. – На курсах была, и вот повезло – на Невском. Правда, очередь пришлось отстоять, но вот купила!
– А это что за журналы? – Рядом, на полке, за томиками сочинений Ильфа и Петрова, стопочкой лежали квадратные цветные журнальчики…
Игнат взял один, пролистал…
– Ого! Они еще и с пластинками, что ли?
– С пластинками, – разливая чай, подтвердила хозяйка. – Это «Кругозор», журнал новый. Недавно начали выпускать, а пластинки можно на обычном проигрывателе слушать.
– Тоже в Ленинграде купила?
– Нет, это здесь – библиотечные. Правда, не всем его на дом дают… А хочешь, послушаем? – Валентина поставила чайник на круглую асбестовую салфетку и, не дожидаясь ответа, наклонилась, вытащив из кучи сложенных в углу вещей небольшой чемоданчик – портативный проигрыватель «Юбилейный», элегантный, коричневый, со встроенным в крышку динамиком.
– А ну-ка… Игнат, ты как к Магомаеву относишься?
– Вообще-то я в музыке не силен, – честно признался Ревякин. – Одну «Летка-енку» знаю. Но о Магомаеве слышал…
– Ну, вот… Тут можно так слушать, не вырезая пластинки…
Зашипела по гибкой пластинке игла… послышался голос диктора:
– Встречи с Муслимом Магомаевым всегда приятны…
Затем зазвучала песня – «Гульнара»:
Гульнара, потерял давно покой я и сон,
Гульнара, я глазами озорными пленен…
– Как тебе песня, Игнат?
– Приятная…
– А… хотите наливки? У меня есть, вкусная…
– А д-давайте…
Валентина достала из шкафа бутылочку и две рюмки толстого темно-голубого стекла, разлила. Выпили.
Гульнара-а…
– А ты почему не приглашаешь меня танцевать?
– Так… Приглашаю… Ой! Песня-то уже кончилась!
– А мы снова поставим… оп…
Гульнара-а, потерял давно покой я и сон…
«Какая она тоненькая, хрупкая… – обнимая женщину, подумал Ревякин. – И еще очень красивая»…
Тонкая ткань футболки… жар тела… и глаза… и щека касалась щеки… и губы – так близко-близко…
Кто первый сделал порыв… наверное, сразу оба… Словно проскочила искра! Сомкнулись в поцелуе губы – жарком, томном… Руки Игната залезли Валентине под футболку, ощутили невыразимо шелковистую кожу…
Прикрыв глаза, женщина застонала и, казалось, отпрянула.
– Игнат… мы же взрослые люди…
Гульнара, потерял давно покой я и сон…
– …и будем делать все, что хотим!
Гульнара, я глазами озорными пленен…
Полетела на пол сброшенная одежда…
Гульнара-а-а-а…
* * *
К Возгрину туристы дотопали к вечеру, на удивление не так уж и поздно – часов в шесть. Ручей, разрушенная деревянная ферма, и на пригорке – с полдюжины заброшенных изб с серебристыми, крытыми осиновой дранкой крышами. Избы стояли просторно, без всякого намека на улицу: их как хотели, так и ставили. Всюду наблюдалась картина полного запустения: брошенные огороды густо заросли сорняком, покосились, а где и упали, заборы, окна в домах – либо без стекол и даже без рам, либо забиты досками.
– И у нас такая деревня… была… – покусав губы, тихо произнесла Кротова. – Я маленькая еще была, когда переехали… Но помню. Нет, силком-то переезжать не заставляли… Просто дорогу перестали грейдеровать, тракторы перестали ездить. Всех коров с фермы в большую деревню Онисимово перевели… Почту да начальную школу еще раньше закрыли. Потом и подстанцию отрубили – при керосинке сиди! А в Озерске жилье давали – квартиры в бараках… Кто-то уже и в новые дома переехал…
– Так разве же это плохо, Света? – Резников встал рядом, расчехлил новенькую дорогущую зеркалку «Зенит-4» – предмет зависти всех фотолюбителей СССР! И как только ему удалось такой купить, даже за большие деньги? Впрочем, слово «купить» тут не очень-то подходило. Не купить, а достать – так вернее!
С завистью покосившись на «Зенит», Женька Колесникова вытащила казенный «ФЭД» и тоже сфотографировала деревню, надо сказать, довольно живописную, окруженную березовой рощицей, зарослями ивы, рябины и вербы.
– Что же в этом плохого – в цивилизацию? – сделав пару снимков, продолжал Анатолий Иванович. – Сами говорите, квартиры дали. Да в городе и свет, и почта, и школа… А сейчас вон новые дома строятся, как грибы… И квартиры будут, постепенно – всем! Теплоцентраль, ванная, телевизор!
– Так-то оно так. – Светка снова вздохнула. – Да ведь в Озерске-то все казенное, а там было свое. Что смогли, перевезли – баню вот, хлев… И все же каждое лето в старую деревню ездим! Сначала на автобусе, потом – десять километров пешком… Там ведь транспорта нет
