Он наблюдал за ней очень спокойно, даже участливо. Придется сильно постараться, чтобы увидеть в нем хоть какую-то угрозу, потому что пока он ведет себя вполне разумно и вовсе не пытается ее соблазнить. Любой хозяин мог бы оказывать такое внимание своему гостю, брошенному друзьями на произвол судьбы.
Тем не менее, все ее инстинкты кричали, что нужно бежать, да только бежать было некуда. Дафна знала, что он рядом, чувствовала его взгляд и с тревогой понимала, что внутри зарождаются странные ощущения.
— У меня есть кое-что для вас, — произнес вдруг он. — Небольшой подарок.
Она удивленно повернулась к нему.
— Не думаю…
— Ш-ш. — Каслфорд взял ее руку, повернул ладонью кверху и уронил в ладонь что-то маленькое и твердое, слегка передвинув свечу, и тут в ночи родилась новая звезда.
Он положил ей в руку бриллиант, причем большой.
— Превосходнейшей чистоты, как вы и хотели бы, — заметил он.
— Я не просила никаких… — Дафна забыла, что собиралась сказать. Она просто должна была взять бриллиант и поднести его к свету. Чистота камня ошеломила ее, но, несмотря на всю его красоту, еще сильнее ее отвлекало тепло руки Каслфорда на ее ладони.
Его прикосновение было таким приятным, таким интимным и человечным… Следовало бы убрать руку, но Дафна не шевелилась. Осторожная, но решительная поддержка словно оберегала ее. А что, если повернуть ладонь и соединить их вместе?
Она положила бриллиант на стол. Пляшущие отблески свечи заставляли его сверкать.
— Я не могу этого принять. Вы и сами понимаете, что не могу.
Он потянулся к камню другой рукой и невольно наклонился к ней еще ближе. Длинные пальцы почти рассеянно перевернули бриллиант. Дафна тоже уставилась на камень, изо всех сил стараясь не смотреть на красивое, но опасное лицо.
— Чего вы боитесь, миссис Джойс? Если бы я хотел купить вас, придумал бы что-нибудь получше.
Сегодня неприличный намек ее не разозлил, а очаровал. Причина, конечно, в выпитом вине.
Каслфорд придвинулся еще ближе.
— Боитесь скандала? Не думаю. Вы слишком сдержанны, чтобы чересчур об этом беспокоиться, и вы вряд ли будете настолько неосторожны, чтобы стать жертвой сплетен.
— Я больше не боюсь скандалов. Вот в юности они меня страшно пугали, управляли мной. Зрелость дарит новый взгляд на эти вещи.
— Тогда чего же вы боитесь?
— Не притворяйтесь, что не знаете.
— Неделю назад я бы сказал, что вы боитесь меня, но сейчас думаю, уж не себя ли вы на самом деле так боитесь?
Дафна не решалась повернуть голову, потому что он мог заметить, как сильно ее поразила его проницательность. Кроме того, он был настолько близко, что его дыхание овевало ей ухо. Каслфорд сам повернул ее ладонь и плотно переплел пальцы, удерживая Дафну.
Дыхание в груди трепетало, не находя выхода. Дафне хотелось закрыть глаза и отдаться на волю приятного возбуждения.
— Я вас не боюсь. — Она имела в виду боязнь не в том смысле, что он может физически ей навредить. Прямо сейчас, сегодня ночью, с этими звездами над головой и дразнящим речным ветерком, с выпитым вином, сделавшим ее беспечной, с разлитой в воздухе любовью все важные причины, по которым следовало сопротивляться искушению, казались частью какого-то далекого постороннего мира.
— Может быть, вы боитесь самого наслаждения, боитесь утратить свою осмотрительность и самообладание?.. — Он шептал на ушко так тихо, что слова казались ее собственными мыслями. И его дыхание, такое близкое, превратилось в неотразимый соблазн.
А барка все плавала от берега к берегу — и будет плавать, пока Каслфорд не даст команду. И друзья не вернутся до тех пор, пока это не произойдет. Они будут погружены в супружеское блаженство, подогретое вином и ночью, и звездами, и любовью, до тех пор, пока барка не направится прямо вверх по реке.
Зародившееся где-то внутри чувственное желание пресекало все попытки одернуть себя. Вместо этого в голове возникла предательская мысль: стоит ему выиграть в его игре, и он потеряет к ней всякий интерес, значит, уступить — это вовсе не глупо. Сопротивление только подогревает его влечение. Но больше всего ее ослабляла ноющая боль внутри, заставляя забывать, почему она так долго себе в этом отказывала.
Почти незаметный поцелуй в ладонь. Пустяк, потрясший Дафну до основания. Еще один, в плечо, и рука скользит, опуская шаль, и еще один поцелуй обжигает обнажившуюся кожу. Каслфорд обнял Дафну за плечи и снова поцеловал, на этот раз в шею.
Да помогут ей небеса, но она жадно наслаждалась этими ощущениями, даже глаза закрыла, полностью отдаваясь блаженству. Поцелуи, поцелуи — в шею, в плечо, в волосы, они делали с ней что-то невообразимое, совершенно восхитительное. Выпитое вино разрушило главную линию обороны, а эти мелкие соблазны уничтожали остатки.
Она не стала сопротивляться, когда руки его скользнули ниже и притянули ее к себе, не стала сопротивляться и тогда, когда его рот прильнул к ее губам. Она радовалась, что наслаждение не увлекло ее в какую-то неземную даль, потому что. Дафна хотела чувствовать все. Она прижималась к его сухим теплым губам и блаженствовала, чувствуя, как по телу растекается трепет.
Дурные предчувствия не могли устоять под этим чувственным натиском. Они утонули в эйфории, рожденной интимностью, восторгом и наслаждением, ошеломительным наслаждением. Каждое новое ощущение было сильнее, чем предыдущее, у Дафны перехватывало дыхание, она жаждала еще.
Ее любовник знает, что делает. Эта жалкая мысль возникла в сознании, когда Дафна подчинилась его искусным поцелуям, его губам, языку и даже зубам, и всплыла снова, когда Каслфорд начал ее ласкать. Его руки знали, как двигаться. Дафна с нетерпением ждала, когда его мужское естество прижмется к ее телу, но едва это произошло, она поняла, что распутно вожделеет еще более непристойных прикосновений.
Его рука скользнула вверх, задев грудь. Возбуждение, смешанное с предвкушением, пронзило Дафну насквозь, опустилось вниз и разлилось там в самых неприличных местах. Рука помедлила, прежде чем лечь ей на грудь. Дафна задрожала. Минута тянулась мучительно. Так долго, что ей хотелось то ли зарыдать, то ли начать его проклинать, И наконец… наконец от ласки, которой она так жаждала, затрепетало все ее тело.
Дафна наслаждалась этим трепетом, наслаждалась тем, как безжалостно Каслфорд сводит ее с ума. Наслаждение усиливалось с каждым его прикосновением. Она понимала, что самообладание ускользает от нее, что она подчиняется желаниям своего тела и его требованию достичь завершения.
В каком-то сумеречном состоянии, находясь в чувственном оцепенении, она послушно встала, когда поднялся Каслфорд, и пошла с ним прочь от стола, от кушетки, вниз по какой-то лестнице. В темноте на палубе, там, куда едва достигал свет фонарей, он остановился перед парусиновым навесом. На корме виднелся силуэт павильона.
