Задумчиво вздохнув, Александр Борисович встал из-за стола и направился к тумбочке, на которой стояли чайник, чашка и банка с растворимым кофе.
Но едва важняк протянул руку к чайнику, как в голову ему пришла новая мысль, да такая, что он даже остановился. Потом укоризненно покачал головой и тихо проговорил:
— Вот черт, как же я раньше не вспомнил? Ведь любовницу Рыцарева зовут Ника Воронова. Это та самая Ника, в которую так беззаветно был влюблен старлей Смирнов. Вот вам и связь!
Турецкий усмехнулся собственной недогадливости и включил чайник.
5
Галя Романова нисколько не преувеличивала, когда описывала красоту Вороновой. Русые волосы, зеленые глаза, бархатные ресницы, тонкая талия и длинные ноги — все было на месте. Хотя милое личико девушки было слегка припухшим ото сна, а волосы слегка растрепанными, ее это нисколько не портило.
Девушка застыла в дверях, удивленно глядя на Турецкого.
— Здравствуйте, Ника, — вежливо поприветствовал он ее.
Девушка сощурилась:
— А вы, простите, кто?
— Следователь Генеральной прокуратуры Турецкий. Александр Борисович.
На изящном личике Вороновой появилась неприятная усмешка.
— Здравствуй, мама, Новый год! — хрипло воскликнула она. — Моя квартира скоро превратится в филиал ментовки! А где Галя?
— Если вы не против, давайте зайдем в квартиру и спокойно обо всем побеседуем, — вежливо сказал Турецкий.
Девушка, однако, не спешила впускать «важняка» в квартиру.
— Вообще-то, мне сегодня нездоровится. Да и в квартире у меня бардак. Слушайте, следователь, может, вы зайдете завтра? Честное слово, я сегодня слегка не в форме.
— Ничего страшного, я ведь не на чай к вам пришел, а по делу.
— Да? — несколько рассеянно произнесла Ника. — Ну, тогда проходите.
Разговор состоялся на кухне. На полке Турецкий заметил початую бутылку коньяка, на столе — два грязных бокала. Ника вела себя немного нервно, ее тонкие пальцы, сжимающие сигарету, слегка подрагивали.
— Да, — сказала она в ответ на вопрос Турецкого, — я была подругой Валентина. Но сколько уже можно терзать меня этими вопросами? Мы с ним расстались, ясно вам? Теперь у меня другой мужчина. Кстати, он может прийти в любой момент. И если он застанет вас у меня, я вам не позавидую.
— Он такой ревнивый?
— Страшно! Сначала он начистит вам физиономию, а уже потом заглянет в ваше удостоверение. — Девушка усмехнулась: — Знаете что? Я даже хочу, чтобы он пришел! Чертовски любопытно будет посмотреть, как он размажет вас по стенке! Это будет как в американском кино, когда ссорятся полицейский и агент ФБР.
— А ваш любовник — агент ФБР?
— Почти, — поежившись, сказала Ника. — К вашему сведению, он работает в ФСБ. Так что, мой вам совет, товарищ следователь, убирайтесь-ка отсюда подобру-поздорову. Иначе мне придется соскребать ваши остатки с пола. Ника нервно хихикнула, а Турецкий сказал:
— Вижу, вы и впрямь неважно себя чувствуете.
— Я же сказала — я больна!
— Но от вашей болезни есть простое и надежное средство. Отбросьте церемонии и воспользуйтесь им.
Зрачки девушки сузились.
— На что это вы намекаете? — сердито спросила она. — Я — порядочная девушка, а не какая-нибудь там алкого…
— Бросьте кривляться, — оборвал ее Александр Борисович. — Возьмите с полки бутылку и опохмелитесь.
Ника хотела было возразить, но, наткнувшись на холодный взгляд Турецкого, вдруг сникла, послушно поднялась со стула, взяла с полки бутылку и, вынув пробку зубами, наполнила грязный бокал до краев.
Выпила она залпом. Вытерла мокрый рот рукавом халата и повернулась к Турецкому. Ее глаза, еще минуту назад подернутые поволокой сна, заблестели. По бледному лицу разлился румянец. Она улыбнулась:
— Теперь я могу говорить с вами на равных. Я, знаете ли, немного перебрала вчера вечером и сегодня совсем ничего не соображала. Вы ведь не считаете это смертным грехом, правда? Я считаю, что девушка может иногда позволить себе расслабиться.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Александр Борисович. — Тут главное не переусердствовать.
— Вот и я о том же! — обрадовалась поддержке девушка. — Может, сварить кофе?
— Нет, спасибо.
— Тогда давайте просто покурим. Вы ведь курите?
— Иногда.
— А я курю много. По утрам кашляю, но ничего не могу с собой поделать. Несколько раз пыталась бросить, но пальцы сами тянутся к пачке. Стоит забыться и — рраз! Сигарета уже дымится у тебя во рту. Просто наваждение какое-то! Вы пытались бросить?
— Пытался.
— С вами такое бывало? Когда сигарета сама оказывается во рту.
— Не помню.
— А со мной это случается постоянно. Вы не против, если я еще налью? А то мне что-то опять нездоровится.
Ника зябко передернула плечами и, расценив молчание Турецкого как разрешение, снова взялась за бутылку.
Александр Борисович смотрел на нее грустным взглядом. «Дело серьезнее, чем я предполагал», — подумал он. А вслух спросил:
— Ваши родители живут в Москве?
— Да, — не поворачиваясь, ответила Ника. — А что?
— Вы часто с ними встречаетесь?
— Редко. Они не вмешиваются в мою жизнь, а я — в их.
«Вот в этом-то и проблема», — подумал Турецкий.
Ника залпом выпила вторую рюмку и снова села за стол.
— Вы только не подумайте, что я такая вульгарная, — сказала она, внимательно глядя на Турецкого. — Просто… скучно жить на белом свете, вот я и пью. С Валентином повеселее было, но он ведь всего лишь мальчишка. Так, ничего серьезного. Только секс. — Ника спохватилась. — Ничего, что я с вами так откровенно, товарищ следователь?
— Ничего, — ответил Турецкий.
Девушка улыбнулась и вдруг сказала:
— Знаете, а мне с вами как-то спокойно. В вас чувствуется сила. С таким мужчиной, как вы, мне бы точно было хорошо. Вы женаты?
— Женат.
— И как?
— Нормально.
— Жене, наверное, не нравится ваша работа? Вы же постоянно имеете дело с преступниками. Или с такими отбросами общества, как я. — Девушка вновь усмехнулась: — Я ведь нигде не работаю, знаете ли. А коньяк и вино пью только французские. Вот, например, эта бутылка, — Ника кивнула в сторону початой бутылки коньяка, — сто баксов стоит. Не слабо, да? А я ее залпом, хлоп — и всё. Вы вот, например, такой коньяк только по праздникам себе позволить можете. А я могу каждый день пить. И знаете, в чем тут фокус?
— В чем?
— В том, что я красива. Да-да, и не смотрите на меня так. Я ведь не для хвастовства это вам говорю. Просто иногда мне кажется: лучше бы я была такой, как все. Тогда бы у меня и здесь, — Ника положила ладонь на сердце, — спокойней было. Не возражаете, если я еще чуть-чуть выпью? Тошно мне что-то.
Александр Борисович не возражал. До сих пор он намеренно не перебивал и не торопил Нику. Ее разговорчивость была ему на руку.
Выпив, Ника закурила. Глаза ее заблестели еще ярче, на щеках выступили красные пятна.
— Зря вы так смотрите, — нетрезво произнесла она. — Вы ведь и сами не лучше их. Как вас зовут, я забыла?
— Александр Борисович.
— Александр Борисович, вы женщин любите?
— Очень.
— А жене изменяете?
— Это личный вопрос, и я не буду на него отвечать, — спокойно сказал Турецкий.
— Значит, изменяете. — Ника глубоко затянулась, не спуская с Турецкого блестящих нервных глаз. — Знаете что? А ведь его из-за меня убили.
Последнюю фразу девушка произнесла негромким, хрипловатым голосом. Турецкий остался спокоен, казалось, эта фраза нисколько его не заинтересовала.
— Вы уверены? — спокойно спросил он.
Ресницы девушки обиженно дрогнули.
— Уверена ли я? Черт возьми, разумеется, уверена! Штырь давно уже обещал с ним разобраться! С той самой драки!
— Штырь дрался с Валентином?
— Да! Это еще было до моего нового хахаля. — Ника мучительно поморщилась: — Господи, какой дурак! Если кого-то и нужно было убить, то моего нынешнего. С Валькой-то у нас давно уже ничего не было. Штырь зря его убил.
— Кто такой этот Штырь?
— Кто? Да местный бандит! Работает в игровом клубе. Тут, неподалеку, за углом. Там мы, кстати, и познакомились. Я тогда пьяная была и повелась на его сказки. А потом никак не могла от него отделаться. Как-то раз Валька увидел нас вместе и набил этому придурку морду. Вот он и отомстил.
— Вы уверены, что это он убил Валентина?
Ника удивленно посмотрела на Турецкого:
— А кто же еще? Я ведь их видела вместе, Вальку и этого.
— Когда?
— Примерно за неделю до того, как Валька пропал. Они сидели в сквере возле клуба, а я проезжала мимо со своим нынешним. Они сидели и о чем-то говорили. У Штыря это называется «базарить». Наверное, «забивали стрелку» для «разборки». Штырь страсть как «разборки» любит. — Аккуратная бровь Ники дрогнула. Она щелчком ногтя сбила с сигареты пепел и продолжила осипшим от волнения голосом: — Когда я узнала, что Валька пропал, я Штырю позвонила… Наговорила ему всяких глупостей, уже не помню каких… Что-то вроде того, что даже после смерти Вальки ему ничего не обломится.
