лейтенант флота барон Александр Штромберг и поручик Николай Рогачёв, как установило следствие, состоявшие членами «Народной воли», были повешены за организацию подпольных военных кружков в армейских частях.
По делу «Второго «Первого марта» Особым присутствием Правительствующего Сената под председательством сенатора Петра Антоновича Дейера руководители и организаторы террористической фракции «Народной воли» студенты В.Д. Генералов, В.С. Осипанов, А.И. Ульянов, П.И. Андреюшкин, П.Я. Шевырёв были приговорены к смертной казни за участие в покушении на императора Александра III и повешены в Шлиссельбургской крепости в 1887 году.[38]
Александр III сначала повелел схваченных с поличным и признавших свою вину в попытке «цареубийства» террористов повесить без проведения следствия и каких-либо судебных процедур. Императора с трудом отговорили от этой вполне справедливой, но чересчур решительной меры. Из опасения общественных волнений суд решено было всё-таки провести.
Кстати, с процессуальной точки зрения это дело действительно представляло из себя одно сплошное нарушение уголовного и уголовно-процессуального законодательства: от подлогов и оформления жандармских протоколов задним числом до незаконных арестов и содержания подозреваемых под стражей, но, к сожалению, к этому времени результаты судебной реформы 1864 года, существенно ограничивавшие полномочия полиции, были уже отменены. Практика оспаривания полицейских постановлений у мировых судей также была признана не оправдавшей себя, благодаря чему полицейский беспредел развернулся в совершенно новых, ранее невиданных масштабах.
Европейские СМИ, которые начинают играть всё бóльшую роль в организации международной поддержки российского революционного движения, обращают особое внимание на деспотизм царского режима. Так, созданная когда-то парижскими коммунарами газета «Le Cri du Peuple», которая, как и большинство либеральных французских изданий (её корреспонденты в своих статьях русских иначе как «кровавыми варварами» не называют), подробно описывает казнь «отважных борцов за свободу и равенство народа», не забывая обратить внимание своих читателей на физические страдания цареубийц Александра Ульянова и Петра Шевырёва, которые были вынуждены наблюдать смертельную агонию своих товарищей, казнённых первыми, – эшафот был рассчитан только на троих приговорённых. Ещё одна французская газета – на сей раз консервативная «Revue des Deux Mondes» – в своём обзоре за 1878 год отнесла к главным фигурам, потрясшим европейское общественное мнение, российского почётного канцлера князя А.М. Горчакова, что вполне объяснимо, и… террористку-народницу В.И. Засулич. Интервью петербургского корреспондента лондонской «TIME» с Верой Засулич выходит на первой полосе газеты.
Так что нам придётся на время забыть о том, как в столице свободной Французской Республики того времени казнят с помощью «гуманной», во всех смыслах этого слова, гильотины[39].
В определённый момент ожесточение всех противоборствующих сторон становится критичным, смертные приговоры будут массово выноситься военно-окружными судами, в том числе и женщинам, и несовершеннолетним преступникам:
– малолетний член националистической организации дашнаков Агасеньянц вместе с группой подельников был приговорён к смертной казни за убийство бакинского губернатора князя М.А. Накашидзе, который был обвинён революционерами в «Бакинской резне» – организованном властями вооружённом конфликте армянского населения и закавказских тюрков-шиитов, проживавших в Баку;
– 17-летний рабочий Тевзадзе за убийство известного тифлисского кондитера А.И. Алиханова был казнён через повешенье[40].
Кроме дочери бывшего губернатора Петербурга Л.Н. Перовского – Софьи – приговорены к повешению Геся Гельфман, которая получила отсрочку исполнения смертной казни из-за беременности (по закону беременных казнить нельзя: ещё не рождённый ребёнок, как известно, ни в чём не виноват), позднее она умерла в крепости от гнойного заражения брюшной полости, и Зинаида Коноплянникова, которая перед казнью будет декламировать стихи А.С. Пушкина с эшафота:
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья…
В мае 1908 года в газете «Русь» было опубликовано следующее сообщение: «Херсон. 8 мая. Сегодня на стрельбищном поле казнены через повешение двадцать крестьян, осуждённых военно-окружным судом за разбойное нападение на усадьбу землевладельца Лубенко в Елисаветградском уезде».
Находясь под впечатлением только что полученного чудовищного известия, Лев Николаевич Толстой решил продиктовать текст в фонограф:
«Нет, это невозможно! Нельзя так жить! Нельзя так жить! Нельзя и нельзя. Каждый день столько смертных приговоров, столько казней. Нынче пять, завтра семь, нынче двадцать мужиков повешено, двадцать смертей… А в Думе продолжаются разговоры о Финляндии, о приезде королей, и всем кажется, что это так и должно быть…», а 12 мая потрясённый писатель оставляет новую дневниковую запись: «Вчера мне было особенно мучительно тяжело от известия о 20 повешенных крестьянах. Я начал диктовать в фонограф, но не смог продолжать». Вскоре по этому мрачному поводу появится его статья «Не могу молчать», в которой Лев Николаевич саркастически заметит: «О казнях, повешениях, убийствах, бомбах пишут и говорят теперь, как прежде говорили о погоде. Дети играют в повешение. Почти дети, гимназисты идут с готовностью убить на экспроприации, как раньше шли на охоту. Перебить крупных землевладельцев для того, чтобы завладеть их землями, представляется теперь многим людям самым верным разрешением земельного вопроса».
Эта публицистическая статья была одновременно напечатана в популярных газетах «Русские ведомости», «Слово», «Речь», «Современное слово», которые за это были сразу же оштрафованы властями, чуть позднее она вышла в переводах практически во всех центральных европейских СМИ. Один севастопольский издатель вообще додумался расклеить номера своей газеты с этой публикацией Льва Толстого на стенах домов как прокламацию, за что и был арестован полицией.
Позднее изданная в подпольной типографии в Туле в виде брошюры статья «Не могу молчать» пополнила внушительный полицейский список нелегальных произведений писателя, запрещённых российской цензурой.
Глава 3. Закон насилия и закон любви
Писатель, когда он пишет, отражает жизнь, но не сразу и не всегда точно. Он говорит то, что понимает, а понимать его научил опыт других людей.
В.Б. Шкловский
В сентябре 1882 года семья Толстых вновь становится объектом полицейской слежки: секретным приказом Московского обер-полицмейстера А.А. Козлова № 422 от 28 сентября 1882 года на основании циркуляра Департамента государственной полиции № 1202 «О вредной деятельности графа Льва Толстого и члена Географического общества Александра Пругавина[41] вследствие сношения их с сектантами» за Толстыми был учреждён негласный полицейский надзор (Карякин В.Н. Московская «охранка» о Л.Н. Толстом и толстовцах // Голос минувшего. 1918. № 4–6. С. 289). Основной причиной тому послужила крайняя обеспокоенность полицейского и церковного начальства общественной деятельностью Льва Николаевича, связанной с его демонстративной поддержкой различных раскольников, в том числе гонимых евангельских христиан («пашковцев») – секты, в которой, как ни странно, состояли многие представители высшего света и аристократии, молокан, духоборов, скопцов и др.
Л.Н. Толстой в своём рабочем кабинете в Ясной Поляне. © РИА «Новости»
По докладам полицейских осведомителей, в общину к раскольникам вошли граф
