Так Кейт болтала о райской жизни в Виндзоре, об охоте в Грейт-парке, о бале в Гринвиче и банкете в Хэмптоне.
— Помнишь, как мы плыли мимо Хэмптона, Дамаск, и говорили о большом дворце?
— Я хорошо это помню, — ответила я. Мне никогда не забыть кардинала, стоявшего рядом с королем на проплывающей мимо нашей пристани барке.
У Кейт была еще одна новость для нас. Она скоро родит ребенка. Лорд Ремус был в восторге. Он уже не верил в такую возможность; но его красивая, умная Кейт способна на все. Он не может наглядеться на нее, восхищаясь ее грацией и красотой. Кейт упивалась этим. Она смеялась и весело флиртовала со своим мужем. И только со мной она могла говорить свободно.
Кейт сказала, что ей хочется побывать в своей старой комнате, и я пошла с ней. Когда мы пришли и она закрыла дверь, ее первый вопрос был:
— Дамаск, ты видела его? Он приходил хоть раз? Мне не надо было спрашивать, кого она имеет в виду. Я сказала:
— Конечно, нет, он не вернулся.
— Он ушел, потому что я вышла замуж. Он сказал мне, что сразу уйдет и не вернется, пока не будет готов к этому. Что он хотел этим сказать, Дамаск?
— Ты его знала лучше меня.
— Да. Я думаю, что по-своему он любил меня. — Кейт взглянула на меня. — Ты ревнуешь, Дамаск. Ты всегда хотела его, да? Не отрицай. Я понимаю. Он был не такой, как все, — отличался от других. Никогда нельзя было понять, святой он или дьявол.
— Я никогда не думала об этом.
— Нет, ты всегда считала его святым, да? Ты слишком открыто его обожала. Ты в нем не сомневалась, как я. Он должен был убеждать меня. Тебя он уже завоевал. Поэтому он любил меня, но мне это не подходило.
— Ты хотела богатства. Я это хорошо знаю.
— Смотри, каким счастливым я сделала мужа. Ребенок. Он никогда не думал, что сможет… в таком возрасте. Он так горд. Господи, как он вышагиваем! Что касается меня — я — чудо; я такое же чудо для Ремуса, как Бруно для монахов Аббатства. Мне нравится быть чудом. Поэтому я очень хорошо понимаю Бруно. Я чувствую так же, как он. И я понимаю его горькое разочарование.
— Но ты недостаточно его любила, чтобы выйти за него замуж.
Она печально улыбнулась:
— Вообрази меня женой бедняка… если сможешь. Я согласилась, что не могу.
— Ты не можешь быть счастливой, — сказала я.
— Я всегда чувствую себя счастливой, когда получаю то, чего хочу, — резко ответила она.
* * *
Кезая становилась все более и более странной. Я поговорила о ней с отцом.
— Бедная женщина, — сказал он, — она платит за свои грехи.
Меня всегда трогало отношение отца к людям, ибо я не встречала никого, кто был таким добрым и так жалел грешников.
Однажды одна из служанок пришла ко мне и сообщила, что Кезая исчезла. В эту ночь она не ночевала у себя. И сначала я подумала, что, она нашла себе любовника, но потом засомневалась, так как до родов осталось всего около месяца. Я встревожилась, и какое-то внутреннее чутье подсказало мне пойти в лачугу ведьмы в лесу.
Кезая была там.
Матушка Солтер пригласила меня войти. Я почувствовала странную дрожь, как всегда, когда попадала в ее дом. Он был невелик — одна комната внизу, из которой наверх вела маленькая винтовая лестница. Здесь не было свободного места: кабалистические знаки на стенах и на бутылках, в которых старуха держала свои настойки. На полках стояли горшки с мазями, с балок свисали пучки целебных трав и каких-то незнакомых мне растений. Всегда горел огонь, а над ним на цепи висел весь в саже котел. По обе стороны очага стояли два табурета, и, когда бы я ни пришла, матушка Солтер всегда сидела на одном из них.
Требовалось большое мужество прийти сюда; больные приходили, чтобы излечиться, а влюбленные — за любовным напитком; я набралась смелости, потому что очень волновалась за Кезаю.
Матушка Солтер указала на свободное сиденье возле огня и улыбнулась мне. Она была очень старой, но глаза ее были живые и молодые. Маленькие и темные, они напоминали глаза обезьяны, окруженные морщинками, лукавые и знающие.
Я сказала:
— Я беспокоюсь за Кезаю.
Она ткнула пальцем в потолок. Я вздохнула с облегчением.
— Значит, Кезая здесь.
Матушка Солтер улыбнулась мне и кивнула.
— Ее время уже близко, — сказала она.
— Так скоро?
— Ребенок просится в мир. Она придет раньше времени.
— Это будет девочка?
Матушка Солтер не ответила. Она была вещунья и часто правильно предсказывала пол ребенка.
— А Кезая?
Матушка Солтер покачала головой:
— Ее время на исходе.
— Вы можете спасти ее.
— Нет, ведь пришло ее время.
— Этого не может быть! — воскликнула я. — Вы можете что-нибудь сделать.
Она усмехнулась, и мне стало не по себе. В усмешке, приоткрывшей почерневшие зубы, было что-то недоброе. Потом старуха встала и знаком позвала меня. Она стала подниматься по винтовой лестнице, и я последовала за ней.
Я вошла в комнату с маленьким зарешеченным окном. Хотя было темно, я узнала фигуру, лежащую на соломенном тюфяке.
— Кезая, — позвала я и опустилась на колени рядом с постелью.
— Ты пришла, малышка Дамми, — прошептала Кезая.
— Да, я здесь, Кезая. Я испугалась за тебя. Я не знала, что с тобой случилось.
— Ничего уже не случится со мной на этой земле, малышка.
— Что за глупые слова, — сказала я резко. — С тобой все будет хорошо… и как только ты родишь малыша…
— Ролф Уивер собирался убить меня, — промолвила Кезая. — А теперь меня убьет его ребенок. Но что это был за мужчина! И такой человек пошел на корм червям, куда и я скоро отправлюсь.
— Что за разговоры! — воскликнула я возмущенно. Матушка Солтер фыркнула. Она стояла рядом и взирала на нас, как ястреб.
— Кезая, — позвала я. — Не уходи. Я буду ухаживать за тобой. Буду ухаживать за ребенком…
Кезая схватила меня за руку. Ее рука была горячей.
— Ты присмотришь за ребенком, Дамми? Ты присмотришь за моей малышкой? Ты обещаешь мне?
— Я обещаю тебе, Кезая, мы присмотрим за ребенком.
— И ее будут воспитывать как маленькую леди. Она будет сидеть за столом, где сидели вы с госпожой Кейт и мистером Рупертом. Как бы я хотела это увидеть. И было бы хорошо, если бы она училась по книгам, как мой мальчик. Но он так и не посмотрел на меня. Он не захотел признать меня своей матерью. Он не верит этому. Я хочу, чтобы она была леди. Я буду звать ее моя маленькая Хани. Я хорошо это помню… Ролф был рядом, и никогда мне не было так хорошо, а в окно доносился запах жимолости… в этот день и был зачат мой ребенок. Жимолость, сладкая и липучая. Я назову ее Хани-медовая.
И тут я поняла, что Кезая часть моей жизни, и, если ее не станет, я потеряю эту часть. В детстве после отца я любила Кезаю, и даже матушка никогда не была мне так близка.
