Служанка принесла мне записку, в которой матушка Солтер просила к ней прийти.
Когда я появилась, старуха, как обычно, сидела на своем месте у очага, Рекин лежал у ее ног, покрытый сажей котел кипел над огнем.
Матушка Солтер поднялась и направилась к винтовой лестнице. Я пошла за ней. На кровати под простыней лежало тело. На простыне ветка розмарина. Я ахнула, старуха кивнула в ответ.
— Все было так, как я и предсказывала, — тихо сказала она.
— О, бедная моя Кезая! — Голос мой дрожал, старуха положила руку мне на плечо. Пальцы ее были костлявые, ногти, как когти.
Я спросила:
— А ребенок?
Она стала спускаться вниз. В углу комнаты стояла кроватка, которую я не заметила, когда вошла. В ней лежал ребенок. Я удивленно уставилась на малыша. Матушка Солтер тихонько подтолкнула меня к кроватке.
— Возьми ее на руки, — сказала она. — Она твоя.
— Девочка, — прошептала я.
— А разве я не говорила?
Я взяла ребенка на руки. Она была незапеленатая, только завернутая в шаль. Личико было розовое, сморщенное; ее беспомощность наполнила меня жалостью и любовью.
Старуха забрала от меня девочку.
— Не сейчас, — сказала она. — Не сейчас. Я буду воспитывать ее. Когда придет время, она будет твоя. — Она положила ребенка в кроватку и повернулась ко мне. Ее ногти впились в мою руку:
— Не забудь о своем обещании.
Я покачала головой. Потом вдруг почувствовала, что плачу. Я не знала, о ком я плачу, — то ли о Кезае, чья жизнь закончилась, то ли о ребенке, чья жизнь только начиналась.
— Она ведь была еще молодой, — сказала я.
— Ее время пришло.
— Но так быстро.
— Она прожила хорошую жизнь. Но любила шалости. Она не могла отказать мужчине. Так и должно было случиться. Мужчины являлись для нее смыслом существования. В ее судьбе записано, что они принесут ей смерть.
— Этот человек… отец ее ребенка… я ненавидела его.
— Да, добрая моя госпожа, — сказала старуха, — но как мы можем знать, кто наши отцы?
— Я знаю, кто мой отец! — ответила я.
— Ах, да, ты, а кто еще? Кезая и не ведала, кто ее отец и ее мать тоже. Моя дочка была такая же, как Кезая. Видишь ли, они обе не могли отказать мужчинам, обе умерли при родах. Ты добрая госпожа и такой же воспитаешь Хани. — Старуха Солтер стиснула мою руку. — Ты должна, правда? Ты не посмеешь сделать иначе? Помни, ты дала слово. И если ты не сдержишь его, моя маленькая славная госпожа, тебя будет преследовать всю жизнь проклятие Кезаи и, что еще хуже, матушки Солтер.
— У меня и в мыслях нет не сдержать обещания. Я исполню его. Я хочу, чтобы ребенок был со мной. Отец сказал, что я могу ее воспитывать как своего ребенка.
— И ты должна захотеть. Но не сейчас… Она еще маленькая и останется со мной, но придет время и я отдам ее тебе.
Старуха принесла ветку розмарина, которую сунула мне в руку.
— Помни, — сказала она.
Я покинула лачугу ведьмы, горюя о Кезае, вспоминая многочисленные происшествия моего детства, и в то же время думая о малышке, как буду счастлива, когда у меня будет ребенок, о котором буду заботиться. Я очень хотела иметь собственных детей. Я подумала, может быть, отец прав, говоря, что я должна выйти замуж.
ТЕНЬ ТОПОРА
Слуга Ремуса принес письмо от Кейт. В нем содержалась ее просьба, и скорее приказ.
Мы ужинали в большом зале за длинным столом, за которым всегда находилось место для путников. Каждый день появлялся кто-нибудь со стертыми ногами, утомленный или голодный. О доброте адвоката Фарланда, который никому никогда не отказывал в приюте, знали все. Беседы за столом обычно были интересными, потому что, как говорил отец, за разговором услышишь новые вести. В кухне всегда висела солонина, у Клемента постоянно был запас пирогов. После своего сада матушка больше всего любила кладовую и кухню. Фактически одно помогало другому. Она сушила травы, смешивала их, экспериментировала с ними и радовалась результатам так же, как радовалась, вырастив новый сорт роз.
Было шесть часов, мы ужинали при широко открытых дверях, на дворе стояло раннее лето. Мы сидели за столом, когда вошел слуга и доложил, что человек у ворот хочет видеть отца.
Отец сразу поднялся и вышел. Он вернулся с мужчиной, который, судя по одежде, был священником. Отец выглядел довольным: он всегда радовался возможности проявить гостеприимство…
Гостя звали Эймос Кармен. Оказалось, что они когда-то знали друг друга, и возобновленное знакомство обоим доставило удовольствие. Эймоса Кармена не посадили за стол там, где обычно сидели посетители, ему поставили прибор рядом с отцом, чтобы они могли поговорить. Оба в одно и то же время жили в аббатстве Святого Бруно и хотели стать монахами. Эймос стал священником, а отец обрел семью.
Когда Эймос стал говорить об изменениях, происходящих в церкви, я увидела, что отец забеспокоился. И хотя он доверял всем сидящим за столом, были еще слуги, а в те дни так легко было выдать себя. Вызвать подозрение словом или делом в том, что ты не считаешь короля главой церкви, означало верную смерть. Отец поменял тему разговора, и я думаю, что гость понял, почему, ибо немедленно поддержал ее, и мы стали обсуждать применение трав, по поводу которых Эймос Кармен сделал матушке комплимент: ему понравилось, как использовались травы в пирогах, которые нам подавали.
Было необычно видеть матушку оживленной. Обычно она сияла, когда за нашим столом сидел ученый-садовод.
— Удивительно, — говорила она, — как мало используют цветы и травы, которые растут на лугах и в садах. Ведь они цветут, чтобы их собирали, они могут придать особый вкус блюдам. Примула и ноготки — замечательная приправа к пирогам и пирожным.
— Я вижу, — ответил с улыбкой Эймос, — что вам нет равных в искусстве кулинарии.
Матушка улыбнулась, и у нее появились ямочки на щеках. Ей приятнее были комплименты ее саду и хозяйству, чем ее внешности, хотя она до сих пор еще прекрасно выглядела.
Отец сказал:
— Она лучшая домохозяйка в Англии. Я брошу вызов любому, кто будет отрицать это. Ведь когда у Дамаск насморк и, кажется, ничто уже не помогает, ее мать дает ей сок лютика, выпив который, она начинает так чихать, что голова сразу прочищается. А я помню, когда у меня были волдыри на ногах, она вылечила их… это тоже был лютик, да?
— Да! — ответила матушка, — Действительно, травы, корни и цветы могут многому научить.
Так мы беседовали о травах, облегчающих боль и употребляемых в пищу. Во время этого разговора принесли письмо от Кейт.
Ее слуги в ярких ливреях были великолепны! По сравнению с ними наши выглядели незаметными. Одно послание было адресовано матушке и отцу, другое мне.
