Взошло ласковое ярко-жёлтое солнце.
Сзади послышался бодрый перестук копыт и любопытное сопенье.
– Наша сладкая и беспокойная парочка пробудилась ото сна, – ворчливо пробормотал Лёнька. – Сейчас, наверняка, устроят шумный кавардак и распугают всю рыбу. Не исключено, что даже захотят принять утренние водные процедуры. С них станется…
Он обернулся – к месту рыбалки, как и предполагалось, приближались, труся рядышком, Иеф и Тит Шнуффий.
Впрочем, пёс и ослик безобразничать и шуметь не стали. Наоборот, остановившись на берегу, стали с интересом, практически молча, наблюдать за творческим процессом. Только когда из вод канала извлекалась очередная добыча, раздавалось тихое восторженное тявканье, издаваемое впечатлительным Шнуффием. Иеф же, как существо более хладнокровное и благоразумное, ограничивался лишь активным шевелением длинными ушами.
– Молодцы, ребятки. Идеальные зрители. Всё правильно понимаете, – скупо похвалил Даниленко. – Ага, клюнуло что-то по-настоящему серьёзное. Как тянет, зараза! Как тянет! Удилище согнулось в крутую дугу. Как бы не сломалось…. Эх, сошла! Похоже, что зубастая рыбина перекусила-таки бечёвку.
– Гав! – огорчённо гавкнул Тит Бибул.
– И я про то же. Жалко – до слёз. Ничего, у меня в загашнике имеется запасной крючок. Сейчас реанимируем снасть и продолжим…
Неожиданно со стороны Брюгге послышался далёкий неясный шум.
– Похоже, что там образовалась погоня, – откладывая удочку в сторону и поднимаясь на ноги, насторожился Тиль. – Слышишь, кто-то истошно вопит? Что-то похожее на: – «Стой! Ату!»? Впрочем, подождём со скоропалительными выводами.
Шум погони приближался. Через пару-тройку минут уже можно было разобрать отдельные мужские крики:
– Лови! Хватай ведьму!
– Я её не вижу! Как будто провалилась сквозь землю…
– Где она?
– По берегу! За мной! Быстрее…
Раздалось тревожное шуршанье, громко хрустнула сухая ветка, и из кустарника чертополоха, примыкающего к прибрежным камышам, «вынырнула» светловолосая девица в длинном средневековом платье простолюдинки – растрёпанная, краснощёкая, запыхавшаяся.
«Вчерашняя симпатичная певунья», – пронеслось в Лёнькиной голове. – «То бишь, трепетный идеал женской красоты из недавнего сна…. А глаза – бездонные, огромные и совершенно-беззащитные. Кто же так напугал прекрасную незнакомку?».
– Помогите, п-пожалуйста, – остановившись, негромко выдохнула девушка. – Спрячьте м-меня. Ради Бога…
– Гав? – басовито удивился Тит Бибул, мол: – «Что за дела? Зачем рыбу пугать? Делать больше нечего?».
– Молчать, Шнуффий, – вполголоса велел Тиль. – Сиди спокойно и не дёргайся. И ты, Иеф, не отсвечивай без отдельной команды. Теперь по делу, – переключился на белобрысую беглянку. – Прячься за выворотень на берегу. Быстрее…. Прямо на песок ложись. Плашмя. Попу убери и ноги вытяни. Молодец, ничего не заметно…. Ламме, возьми вон тот большой камень и зашвырни его в канал – как можно дальше. Желательно за камыши…
Макаров, не задавая лишних вопросов, обхватил ладонями указанный гранитный валун (в котором было килограмм тридцать пять), оторвал его от земли, переложил на грудь, примерился и, ловко крутнувшись верхней частью туловища, зашвырнул в канал.
По округе разнёсся звуковой коктейль – громкий хлопок, напоминавший звук ружейного выстрела, вслед за которым прозвучал не менее громкий всплеск.
«Метров на восемнадцать-двадцать улетела каменюка. Неплохо. Молодец», – похвалил сам себя Леонид и тут же загрустил: – «Только, вот, перестарался немного. То бишь, громко пукнул от излишнего усердия. Девица, наверняка, всё слышала. Нехорошо получилось. Некультурно…».
Тиль, тем временем, оперативно перебазировался – вместе с холщовым мешком – к коряжине, уселся на толстый ствол спиной к каналу и, достав из мешка приличного язя, а из ножен – кинжал, принялся сосредоточенно потрошить рыбину.
Послышалось тяжёлое дыханье, длинно зашуршало, и из кустов чертополоха на полянку выскочили – друг за другом – трое простоволосых мужичков в чёрных рясах.
«Те ещё субчики», – мысленно поморщился Лёнька. – «Упитанные, мордатые, с уверенным блеском в глазах. Типичные хозяева жизни, образно выражаясь…. А поверх чёрных ряс наброшены светло-серые кружевные рубахи. Когда-то белые, надо понимать. Только давно нестиранные. Смешно смотрится, мать их. Клоуны натуральные. Только злобные и несмешные, с увесистыми дубинами в руках…. Может, предварительно отобрав дубины, надавать им по мордасам? В том смысле, что по-взрослому надавать, без дураков? Или же хребтины всем троим переломать, а мёртвые тела утопить в канале? Чтобы было неповадно – пугать молоденьких и симпатичных девушек?».
– Кхы-кхы-кхы! – словно бы «прочитав» мысли напарника, демонстративно закашлялся Даниленко, мол: – «Отставить – строить планы активных боевых действий! Стоять, молчать и ни во что не вмешиваться! Так тебя и растак…».
– Где она? – слегка отдышавшись, спросил один из мужичков – тот, что был пониже остальных, с лёгкой рыжиной в тёмно-русых волосах.
– О, братья-премонстранты! – прекратив счищать с язя крупную золотистую чешую, восхищённо обрадовался Тиль. – С самого утра в богоугодных трудах? Много ли индульгенций продали? Извините, но помочь вам в этом важном деле не сможем. Мы – бедные бродячие циркачи. И на продовольствие-то денег толком не хватает. Вот, рыбку – от голода и полной безысходности – ловим. Ещё раз прошу прошения, но ваши чудесные индульгенции – по шесть флоринов за штуку – нам не по карману. Да и по два флорина дороговато будет. Не гневайтесь, родимые…
– Прекращай болтать, клоун! – от души рявкнул рыжеволосый. – Отвечай, бродяга!
– Чего отвечать-то?
– Где она?
– Да, кто она-то? Никак не могу взять в толк, о ком вы спрашиваете, уважаемый.
– Ведьма! Куда подевалась молоденькая светловолосая ведьма?
– Вы, наверное, имеете в виду несчастную белобрысую дурочку? – понимающе закивал головой Даниленко. – Утопилась, бедняжка. Мир праху её. То есть, косточкам…
– Как это – утопилась? – угрожающе поигрывая длинной и толстой палкой, вмешался в разговор черноволосый монах-премонстрант. – Когда? Ты, циркач, нам морочишь головы?
– Не смею морочить. Не смею…. Когда утопилась? Да, совсем недавно. Я только занялся пойманной рыбой, а тут – она…. Ламме, подтверди, пожалуйста.
– Подтверждаю, – почтительно спрятав ладони за спину, промямлил Лёнька. – Разбежалась и, не вымолвив ни единого словечка, прыгнула в канал. Вон, – мотнул головой, – до сих пор круги расходятся во все стороны. Всю рыбу нам, мерзавка, распугала…
Собственно, руки за спину он спрятал не из-за лицемерного уважительного почтения, а ради элементарной предосторожности – дабы они, то есть, руки, не спрашивая у хозяина разрешения, не обрушились бы на головы незваных гостей. Уже случались аналогичные прецеденты. Пусть, и в другом Мире.
– Действительно, круги, – принялись переговариваться между собой монахи. – Бросилась в воду? Такая сумасбродка запросто могла…
– Бросилась, а дальше? – нахмурился третий, длинный и худющий премонстрант. – Что было дальше? Выныривала?
– Круги расходятся из одного места? – подчёркнуто-равнодушным голосом уточнил Макаров.
– Э-э-э…. Кажется, из одного.
– Вот, и я о том же. Если бы выныривала, то и круги расходились бы из разных мест. Верно, ведь? Ушла под воду, словно тяжеленный камень. Из серии: – «Святость святая и непорочная…». Так что, слуги Божьи, ошиблись вы на этот раз. Никакая это и не ведьма, а самая обыкновенная девчонка. В том плане, что была…. Ай-яй-яй! Загубили Душу безвинную…
– Дерзим? – подступая, рассердился черноволосый. – Тебя, пузан, давно дубиной не охаживали? Э-э…. Ты что это? Отдай!
– Хрык! – раздался громкий треск.
– Надо же, сломалась, – небрежно отбрасывая половинки сломанной палки в разные стороны, почти искренне удивился Леонид. – Я только ею слегка прикоснулся к коленке, а она и развалилась. Наверное, была трухлявой…. Ну, чего надо от меня, Божий человечек?
– Н-ничего, – черноволосый, громко сглотнув слюну, торопливо отступил от берега канала метров на десять, после чего обиженно заблажил: – А, вдруг, циркачи всё врут? Знаю я их, бродяг неприкаянных…. Вон стоит их драный фургон. Может, там ведьма и спряталась?
– Проверьте, уважаемые, – добросердечно улыбаясь, любезно предложил Тиль. – Не вопрос. То есть, Бог вам в помощь. Прошу.
– И проверим. На всякий случай…
Черноволосый и худющий направились к фургончику, а их рыжеватый предводитель остался на месте – стоял в сторонке, картинно опираясь на массивную дубину, и с ярко-выраженным недоверием посматривал на циркачей. То бишь, на всех, включая Иефа и Тита Шнуффия, старательно изображавших из себя молчаливые скульптуры.
– Р-ры! – донеслось от повозки. – Р-ры-ры-ры!
