– Готова, отче.
– Да, будет так! Прими прямо сейчас…
– Ничего не понимаю, – пробормотал Лёнька. – Ни речки, ни глубокого пруда поблизости не наблюдается…. Ну, и?
– Обленились нынче господа инквизиторы, – осуждающе покачав головой, пояснил бородач в фартуке. – Дойти до реки? Ноги же устанут. Потом ещё утопленницу надо будет вылавливать баграми. Откачивать. Допрашивать…. Зачем? Они, догадливые, и здесь всё сделают. То бишь, вольют – насильно, понятное дело – в женщину речную водицу вон из того пузатого кувшина, что стоит на помосте. Если после этого девица останется жива, то отпустят восвояси. Не извиняясь, конечно…. Только я что-то сомневаюсь. То есть, сомневаюсь, что Таннекен не помрёт. Больно, уж, сосуд объёмный. Да и наполнен, как заведено, до самых краёв.
«Действительно, объёмный. Спора нет», – мысленно согласился с соседом Макаров. – «Литров, наверное, на тридцать пять. Может, и на все сорок. Да и девица тоненькая и субтильная вся из себя…».
Женщина покорно, не оказывая ни малейшего сопротивления, легла на длинный топчан-скамью. Здоровенные солдаты ловко связали ей руки-ноги и надёжно пристегнули худенькое тельце – несколькими широкими кожаными ремнями – к топчану. После этого стражникам снизу передали некий светло-серый грушеобразный предмет.
«Клизма?», – засомневался Лёнька. – «А из чего, интересно, она сделана? Резины, по идее, ещё не изобрели…. Может, судя по характерному цвету, из какого-нибудь специального войлока?».
– Начинайте! – неловко махнул старческой рукой Гранвелла. – Пусть восторжествует истина!
Один стражник разжал коротким кинжалом Таннекен зубы, а другой, предварительно набрав воды из кувшина, поднёс тонкую часть грушеобразного предмета ко рту женщины и принялся размеренно нажимать-надавливать ладонями на «щёки» войлочной клизмы.
– Выводите лысого злодея! – велел глашатай. – На колесо его! Привязывайте!
– А-а-а! – раздалось через несколько минут. – Больно! А-а-а!
Послышался противный для слуха треск.
– Суставы и сухожилия трещат, – печально вздохнув Франк.
Размеренно заскрипело – это пыточное колесо (примерно трёхметрового диаметра), провернулось примерно на одну пятую оборота, вознося очередного подозреваемого в ереси наверх.
– Чтобы почтенным зрителям было лучше видно, – невозмутимо пояснил бородач. – Инквизиторы, они очень любезны и предусмотрительны…
Обладатель кудрявого рыжего парика коротко и доходчиво объяснил суть церковных претензий. Оказалось, что кто-то из добрых горожан случайно увидел в доме ткача ван Роста Новый завет (естественно, конформистского содержания), изданный богопротивным Иоанном Целем. Увидел и, как полагается, сообщил – кому и следует сообщать. Тому, которому – веками повелось. Не нами придумано, не нам и отменять. Велено – доносить? Велено. Доносим. Чётко и исправно. Роздыху не ведая и не зная. Мать вашу, нашу и всех прочих дам и господ. Упакованных дам и господ, любезно уточняю. С придыханием – уточняю. С придыханием вечно-голодного степного (лесного?), волка, мать вашу, уточняю…
– Не виноват я, – с трудом переводя дыханье, вещал наивный ван Рост, распятый на пыточном колесе. – Подарили мне эту книгу на весенней ярмарке. Кха-кха. Подарили…. Но я её не читал. Ни единого разочка. Господом Богом нашим клянусь…
– Почему – не читал? – с медовым елеем в голосе уточнил тучный инквизитор, сидящий по левую руку от Гранвеллы.
– Не умею я читать. Зачем ткачу – грамота? Так, маета одна. А книжку эту я использовал только при разжигании камина…. Сами посмотрите! Там же половины страниц не хватает…
– Не дерзи, еретик! – густым басом прикрикнул третий, тощий и костистый монах. – Совсем, понимаешь, разбаловались. Никакого почтения к Святой Инквизиции. Совесть и страх потеряли…. Признавайся, злыдень, у кого купил сей сонм ересей Лютеровых?
– Я не покупал. Мне, действительно, подарили…. Кха-кха-кха!
– Кто – подарил? Отвечай, исчадье Ада!
– Ярмарка была. Торговая. Весенняя. Птички весело чирикали. Кха-кха…. Два монаха-премонстранта[33] продавали индульгенции, освобождающие от грехов прошлых и будущих. Я купил две. Кха-кха…. Одну – за пять флоринов – за прошлые грехи. Другую – за три полновесных дуката – за грехи будущие. Кха-кха…. Монахи очень обрадовались. Много шутили и улыбались. Даже эту книгу мне подарили. Совершенно бесплатно…
– Это точно были премонстранты? – засомневался бас. – Не врёшь, морда лысая, кандальная? Или же путаешь? Может, заблуждаешься?
– Нет, не путаю. Это были монахи-премонстранты, продающие Святые индульгенции. Облачены в чёрные рясы, поверх которых были наброшены белые кружевные рубахи. Кха-кха…
– Молчать, безумец! – взвыл глашатай. – Молчать!
«Обыкновенная классическая подстава», – мысленно поморщился Макаров. – «Втюхали простаку, суки кружевные, запретную книженцию, да и сообщили об этом вышестоящему начальству. Из знаменитой серии: – «Знаковые мероприятия надо готовить загодя, чтобы комар носа не подточил. Достоверность – превыше всего…». Как там вещал тощий басовитый инквизитор? Мол: – «Совсем, понимаешь, разбаловались. Совесть и страх потеряли…». Так и подмывает добавить: – «Сталина на вас нет!». Да, как же тесен Мир. Вернее, Миры…».
– Готов ли ты, подлый еретик, пройти испытанье железом? – после короткого совещания с коллегами, проскрипел Гранвелла.
– Согласен, отче. Кхы-кхы…, – глухо прокашлял ван Рост. – Готов…
– Да, будет так! Обвиняемый в ереси приговаривается к сорока пяти ударам железным прутом – в область, где его ноги срастаются с туловищем. Выживет, значит, не виновен. Помрёт – еретик! Последнее слово…
– Сорок пять ударов? – тихонько переспросил сосед-бородач. – Многовато будет. Многовато…. И я, клянусь Богом, такого не пережил бы. Даже не смотря на многие слои подкожного жира, смягчающего удары. Бедный ткач…. Кому он мешал? Работал, как проклятый, по пятнадцать часов в день. Детей приучал к труду. Жену любил. Шлюх обходил стороной. Эх, жизнь наша – жестянка…
– Прощай, моя прекрасная, добрая и верная Луиза! – выкрикнул обречённый на верную смерть, и затянул – слабым и чуть подрагивающим голосом – песню:
Ты. Как мелодия злая, волшебная.Ты – как святая и злая – вода…Капает – с Неба. Как приз – от волшебника.Капает – с Неба. Всегда….
И лишь дожди – в перубленной памяти.Грозы и молнии – в пьяном бреду.Гром на завалинке старенькой заверти.Хвастайтесь кто-то. А я – не смогу.
Ты. Только ты. Перублены – просеки.Тихий закат. И забытый – причал.Тихая роща. Забытые – сосенки.Тихий причал, как начало – начал.
Всё ещё будет. Как мелкие – капельки.Этого странного, право, дождя…Кто-то сказал, что грехи мы отплакали.Он всё соврал. Он соврал – навсегда.
Кто-то сказал. А мы – отдуваемся.Кто-то сказал, и пропала – стезя.Солнце взошло. Оно – улыбается.Правильно всё. Без Любви нам – нельзя.
Правильно всё. И арбузною – корочкойТлеет заветный – закат.Всё возвратится – щедрою сторицей.Лет эдак тридцать – назад.
Всё возвратится – коль так тебе хочется.Всё разорвётся – на тысячу мук.Что впереди? Лишь оно, одиночество.Мир, он сплетён из – вечных – разлук…
Мир – он сплетён. Начинайте же заново.Новый виток. Как порыв нежных рук.Сердце – как Мир – безнадёжно изранено.Жизнь состоит – из новых разлук…
Сердце – как Мир – безнадёжно изранено.Жизнь состоит – из новых разлук…
– Молчать, тварь! – зычно скомандовал кардинальский глашатай. – Приступаем!
Рослый ландскнехт, приторно улыбаясь, взял в руки длинный-длинный металлический прут.
Взмах, свист железного прута, рассекающего средневековый голландский воздух, смачный звук удара, разрывающего нежную человеческую плоть на составные части, громкий вопль, наполненный ощущением непереносимой боли.
Взмах, свист, шлепок, вопль. Взмах, свист, шлепок, вопль. Взмах, свист, шлепок, вопль…
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, – мёртвым голосом считал бородатый сосед справа. – Четырнадцать, пятнадцать…
Взмах, свист, шлепок, тишина. Взмах, свист, шлепок, тишина…
– Всё, он умер, – чуть слышно всхлипнул Франк ван Либеке. – Жалко. Красивую песенку спел ткач перед смертью.
Со стороны низенького помоста раздались странные звуки, слегка напоминающие серию глухих хлопков новогодних петард.
– И наша мечтательная Таннекен распрощалась с жизнью, – обыденно пояснил бородатый сосед. – Жалко. Словно весёлая птичка-синичка, не выдержав лютых злых морозов, померла.
«Мочевой пузырь у барышни лопнул», – предположил Лёнька. – «Вот же, суки в рясах. Ничего, мы ещё посчитаемся, твари в митрах…».
– Слава Господу нашему! – картинно воздев руки, известил кардинальский глашатай. – Да, будут прокляты еретики и ведьмы!
