И вот так я оказалась стоящей на тротуаре перед отделением полиции, прикасаясь пальцами к нижней губе и вновь переживая краткий поцелуй Миранды. Это чувство возвращалось ко мне в самые странные моменты весь день: когда я чистила зубы, надевала носки, застегивала пиджак, включала левый поворотник. Раз за разом этот поцелуй проигрывался в моем сознании, принося приступ боли и крошечный импульс того останавливающего сердце момента. Воспоминание об этом было почти столь же разрушительным, как и сам процесс, особенно теперь.
Я встряхнулась и с усилием сделала шаг вперед.
«Сосредоточься».
Я разберусь со всей этой сбивающей с толку новой информацией позже, когда смогу действительно справиться с ней. Я подумаю об этом, когда моя сексуальная неудовлетворенность, наконец, рассеется – когда-нибудь в следующем столетии.
Мне пришлось силком тащить себя на испытание этого дня номер два.
Прогулка к станции не была долгой. Всего лишь через улицу от отделения полиции. Но я шла неторопливо, собираясь с силами по мере приближения.
«Ты чертовски трудно работала, чтобы получить уважение этих людей. Ты – лучшая в том, что ты делаешь. Просто войди туда и напомни им, почему ты – Шеф, а они – нет. Дипломатично объясни им. Расскажи, что их безопасность – твой приоритет. Они прислушаются к голосу разума».
Я вошла через гараж, отметив расползающееся ржавое пятно, портящее безупречный блеск Машины Один, и бросающееся в глаза отсутствие Машины Два (как и пятен бензина от нее). В этом году бюджет был смехотворно мал. Денег от графства и штата едва хватило, чтобы сохранить крышу над нашими головами. Финансирование было опасно недостаточным. Несмотря на обширные усилия по поиску средств, их хватало только или на повышение жалования для всех, или капитальный ремонт Машины Один, и, делая выбор между тем, что все мои люди будут живы и здоровы, и тем, что все они будут в ярости, я решила, что смогу пережить несколько холодных приемов и редких истерик.
Не только Один была древней и в ужасном состоянии – наши насосы брандспойтов тоже дышали на ладан. Пожарная лестница была хрупкой, и создавалось впечатление, что она в любую минуту может переломиться надвое. Даже стоять на лестнице, изготовленной восемнадцать лет назад, было опасным делом.
Несомненно, все мои парни заслужили повышение зарплаты. Но, по совести, я не могла позволить нашему оборудованию продолжать оставаться в столь плохом состоянии. Это было небезопасно. В конечном счете, кто-то может пострадать, если мы не будем вкладывать капитал, серьезные суммы наличных в модернизацию. Это было жестокое решение, но я не стану извиняться за него. Если же и после этого кто-то из моих ребят не сможет увидеть причину, ну, тогда они увидят дверь. «Или ее увижу я», – с сожалением подумалось мне.
Критическим взглядом я тщательно осмотрела оборудование, аккуратно разложенное на полках, висящих на задней стене. Сам гараж был безупречен: все лежало на своих местах, люди, работающие с оборудованием в задней части помещения, знали свое дело. Никакой лени здесь. Была я за рулем или нет, мои люди точно знали, чего от них ожидают.
- Где Два?
Мой вопрос был адресован паре ног, торчащих из-под Машины Один. Ничего необычного. Нужно было постоянно что-то менять, подтягивать или регулировать в этом старом динозавре.
- Так где Два? – повторила я.
Резкий глухой стук и неразборчивые ругательства раздались из-под машины, а следом за ними выкатился Дэнни, которого парни прозвали Коротышкой по очевидным причинам. Он вперился в меня взглядом, потирая лоб, его лицо с тонкими, чуть заостренными чертами было покрыто маслом.
- Я думал, мы договорились, что больше ты так делать не будешь.
Я пожала плечами.
- Прости. Меня это развлекает. Где Два?
Дэнни сел, вытащил из заднего кармана тряпку и начал вытирать руки от масла.
- Автомобиль Эдди Кихо опять загорелся.
- Что? Третий раз за месяц. И он все еще ездит на этой куче хлама? Разве мы не выдавали ему предписание?
Дэнни фыркнул.
- Дважды выдавали. Но, если ты думаешь, что это заставит его сменить машину, ты спятила. Сама знаешь, что он – старый скупец.
Он хихикнула. Полуулыбка сделала его слишком острые черты лица более мягкими, но когда я улыбнулась в ответ, эта улыбка исчезла, и Дэнни торопливо огляделся по сторонам.
«Ой! Вот как, Коротышка? Не хочешь, чтобы кто-то заметил, как ты разговариваешь с врагом братства, а?»
Я знала, что жена Коротышки только что обнаружила, что беременна третьим ребенком, и что он волновался о зарплате. Мой переход к «управленческому» способу мышления, должно быть, казался предательством тощему молодому человеку, который трудился, чтобы одеть, прокормить и дать крышу над головой своему семейству. Как я могла объяснить, что я тоже присматриваю за его семьей, но по-своему? Кого будут обвинять, если однажды он не вернется домой? Все это ляжет на мои плечи.
Я уже открыла было рот – оправдания вертелись у меня на кончике языка, – но была прервана резким, пронзительным воплем тревоги.
***
Ничто из того, что можно увидеть по ТВ, не способно подготовить вас к реальному пожару. Рев пламени пробирает до костей, нервы все время на пределе. И запах... Надежные, твердые вещества – пластмасса, древесина, металл – сжимаются и размягчаются от высокой температуры, испуская вредные, выбивающие слезы из глаз, пары. Жар просто невыносимый. Волны воздуха, пульсируя, выходят наружу, оставляя тебя в гигантском удушающем пузыре – хуже, чем забраться под влажное шерстяное одеяло в разгар летнего дня. Огненные вспышки, сверкая, взлетают вверх, танцуют, разгораясь, вырываются на свежий воздух. Даже просто наблюдать, как что-то горит – уже терзающий опыт. Рискнуть войти в этот водоворот, мешанину дыма и непереносимо высокой температуры – дело смертельно опасное. Хороший пожарный должен являть собой странное сочетание спокойствия и дерзости, методичности и опрометчивости, героя и камикадзе. Я видела эго, питаемые огнем. Сначала тебе кажется, что ты – супермен. Но в конце, когда огонь уже уничтожен, жар уменьшается, и остаются только удушливые волны, исходящие от обгоревших останков здания, ты излучаешь смирение.
Ты молишься о том, чтобы никогда больше не просеивать лужи, заполненные промокшим пеплом и обугленными остатками предметов, которые раньше были нежно любимым имуществом нынешних погорельцев, обнаруживая искаженные, оплавленные и частично уничтоженные формы, бывшие некогда расческами, или мишками Тедди, или лампами. Ты молишься о том, чтобы если уж это случится снова, потеряно было только имущество. Я была свидетелем горя такого долгого и жуткого, криков настолько страшных, что казалось, будто скорбевших могло буквально физически разорвать на части болью потери, столь невыносима она была. Не описать это чувство бессилия, когда независимо от того, что ты делаешь, от того, как сильно ты стараешься, чтобы предотвратить это, жизни потеряны. Даже самый молодой и наиболее безрассудный среди нас чувствует суть конца, смерти в такие моменты, и мы осознаем, что даже у супермена есть предел.
