позиции сверху). Вы шли из кафе в обнимку, шатаясь, горланя на разные лады: «Руби уже на рельсах! Руби уже на рельсах!», хохоча и матерясь невпопад. Руби тошнило. Посреди ночи ты взял такси и первый раз отвез ее до дому.
Повторить такое с другими женщинами ты и помыслить не решался. Теперь ты знаешь: не повторится уже никогда. Ну а сам ты понемногу привык. Человек ко всему привыкает. Только один раз ты вновь испугался по-настоящему.
Вы занимались любовью под грохот проносящегося над вами поезда. Ты никогда не мог определить, сколько времени прошло. Но в этот раз ты понял, что грохот и лязг не кончаются, что они и не закончатся. Тебе было уже не до любви. Ты кричал о своей догадке, но Руби, конечно, не могла тебя слышать. Ты понял, что над вами мчится кольцевая, ваша закольцованная электричка, первый вагон которой соединен с последним. Но пульс колес стал реже, зашипела гидравлика и поезд остановился. Головы высунулись в приоткрытые окна.
Ты нашел это место. Это небольшая полянка в глубине парка, недалеко от той железнодорожной насыпи. Ее не пересекают тропинки, нет проплешин, вытоптанных кроссовками любителей барбекю. Мало кто находит это место, ты же бываешь здесь не часто, и в промежутках следы твои успевают зарасти. Ты достаешь из пластикового пакета бутылку из-под пепси с водопроводной водой.
Ты поливаешь клумбы, которые называешь мемориалом Руби. Руби называла себя Звезда Любви. В тот последний вечер на рельсах она раскинула руки и ноги как Морская Звезда. Но она была Звездой Любви и хотела, чтобы ты похоронил ее как Звезду. Молодец, ты выполнил ее волю. Ты сделал все, как она просила: Клумба Левой Ноги, Клумба Левой руки, Клумба Головы, Клумба Правой Руки, Клумба Правой Ноги. В середине Клумба Сердца. Для Клумбы Сердца ты выбрал рубиновые голландские тюльпаны. Первое время, приходя на мемориал, ты падал на колени, ронял лицо в землю, еле прикрытую проросшей травкой, и рыдал в голос. Но все проходит. Две мокрые дорожки от глаз к подбородку, ты улыбнулся воспоминаниям дней безумных, положил пустую бутылку обратно в пакет и направился к центральной аллее, приговаривая: «Эх, Руби, Руби».
ДЮРАЛЕЙ
В этот тихий февральский вечер рискну предложить моим читателям свой рассказ «Дюралей» — этно-эротический этюд на современные темы.
I
Андрею П. (имя вымышленное) встретился он в жизни дважды, оба раза при обстоятельствах по-своему примечательных. Первый раз вот так: ехал Андрей в метро, подъезжал уже к своей остановке. В вагоне бузила развеселая компания таджиков. Не слишком рослые, плохо одетые и очень подвижные, они вскрикивали что-то на своем наречии, что-то смешное, видимо: другие хохотали, хватаясь за животы, вскакивали с мест в возбуждении, срывали друг с друга шерстяные шапочки.
Нескромное поведение гостей столицы, будучи неприятно одним (хмурились и ворчали), развлекало скучающих других (улыбались). Мужчина в серой куртке на меху был в стане хмурых, он молча вертел головой, как немолодая сова, и вдруг гаркнул: «Разыгрались, чурканы? По ебальникам давно не били вас, мудачье?» Пассажиры повернули головы, некоторые даже раскрыли рты. Дама в пальто с каракулевым воротником улыбнулась и пожурила: молодец, мол, но нельзя ли было обойтись без непарламентских выражений. «Нельзя», — буркнул он и онемел вновь, будто и не он кричал. Что до таджиков, то они на мгновение замерли в недоумении (думаю, кстати, что они просто не поняли), ну а потом веселье продолжилось с удвоенной интенсивностью.
Андрея поступок мужчины впечатлил, определенно вызвал симпатию и — в то же время — несколько озадачил. Да, ведут себя как дома, и это бесит, но лучше ли вот так орать на весь вагон матом в присутствии женщин и детей? Андрей давно уже «разучился спросить о погоде без мата», но в присутствии «дам» понижал голос. Но не это смущало. Бросить вызов шести молодым и возбужденным мужчинам… «Что это? Уверенность в себе? Русское безрассудство?» — докапывался Андрей, в душе завидуя решимости. «Конечно, — взвешивал Андрей, — таджики (на самом деле они были киргизами) вели себя не агрессивно, пассажиров не задирали, но кто знает, что у чурок на уме? Тем более обкуренные какие-то».
Таджики, мужчина и Андрей П. вышли на конечной. Андрей тронул его за плечо, представился журналистом. В начале нулевых он действительно работал в газете «Расист». Это был таблоид, желтое издание на плохой бумаге, раскупали на лету. Подзаголовок у него был «Ироническое издание для неполиткорректных», в основном там были перепечатанные с сайтов «падонков» анекдоты, смонтированные в фотошопе коллажи и забористые стишки. В редакции работала парочка профессионалов — они могли часами спорить между собой о какой-нибудь гаплогруппе в геномах представителей разных народов и народностей, чья метафизическая совместимость с русскими была предметом особого исследования. Они распечатывали на принтере АЗ какую-то статистику этнической преступности и, кажется, входили в какую-то языческую организацию. Остальные были по части выпить и побалаболить. К ним относился и Андрей П. Через год газетку прикрыли. Там работалось весело, он вспоминал те времена с удовольствием и рассказывал о них охотно.
Мужчину звали Степаном. Горцы как ни в чем не бывало продолжали резвиться аки дети малые на платформе. «Бесы», — покачал большой головой Степан, отвернулся и как будто потерял к ним всякий интерес. На улице, у палаточки с пивом и сосисками, Андрей разговорил его. Степан рассказывал — хоть записывай. Слово за слово из недр его сознания вытягивались по цепочке гротескные уличные сценки, подредактированные школьные воспоминания, ненавязчивые обобщения, новости. Бородатые анекдоты — и те исходили из уст облагороженными: интонация и мимика реанимировали их.
Зарисовки из жизни «зверьков» и «чехов» удавались особенно.
— Ты в Чечне воевал? — догадался Андрей.
Степан поставил пластиковый стакан на столик.
— Я — мент, — сказал он.
Разговор разладился. Андрей не любил чурканов, но ментов он любил еще меньше.
II
Полгода спустя Андрей П., внезапно настигнутый голодом посреди улицы Миклухо-Маклая, завернул отужинать в кафе Galileo. Хорошее место, кстати. Недорого и порции от души. Многолюдно: юноши и девушки всех оттенков кожи, русская речь мешается со всеми возможными и невозможными языками — кафе на территории кампуса РУДН, Университета дружбы народов.
Андрей сел за столик с двумя желтокожими сестричками. Они
