— Слушай, что ты ей написал в записке своей? — вдруг спохватилась она. — Перескажи подробно!
Север пересказал.
— Ну, ты идиот! — возмутилась Лида, сверкая глазами. — Ты полный идиот! Да разве можно писать такое полусумасшедшей больной девчонке?! Ну хочешь бросить — уйди так, сообщи просто… Мягко как-нибудь… А это!.. Да ты знаешь, что будет, когда она проснется и прочитает?! Она же повесится! Вчера ей духу не хватило — сегодня хватит! Сейчас же беги, уничтожь записку!
— А как же…
— Все, что хочешь сказать, — скажешь на словах! Не рассыплешься! Эх ты, Север! Крутой! Погубишь ведь девку! Неужели ни капельки не жалко?! Милку твою! Нежную, любящую, несчастную, больную! Неужели не жалко?! Ведь потеряешь ее! Ты…
Дальше Север не слушал. Он вскочил и кинулся вон. Лида права. Прочитав записку, Мила повесится не раздумывая. Ждать, объясняться, пытаться примириться не станет. Она и так считает себя кругом виноватой, а узнав, что муж жив, что оскорблен, что намеренно изменил ей из-за ее выходки… Север отчетливо представил себе мысли Милы: я предала его, смертельно обидела, подумает она, унизила до последней степени и теперь потеряла. Сама потеряла. А значит, все кончено. В том числе и жизнь…
Север мчался по улице, не чуя под собой ног. Боже, лишиться Милки! Насовсем, навсегда лишиться!.. Не просто поиграть в задетое самолюбие, покрасоваться собственной высокой нравственностью, пофорсить уязвленной добродетелью, демонстративно сходив налево, а потерять Милку безвозвратно, по-настоящему! Единственную женщину, которая нужна, которая, собственно, составляет всю твою жизнь и без которой не видишь смысла ни в чем!.. И потерять ее?! Невозможно, немыслимо, нестерпимо!.. Ой, только бы успеть! Господи, не допусти ее гибели, Господи!
35
Мила проснулась со странным ощущением легкости в голове. Только почему-то легкость эта не радовала. Голова казалась пустым стеклянным шаром, готовым расколоться от любого неловкого движения. И вообще состояние опустошенности захватило Милу целиком. Ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Словно она уже умерла.
Девушка приподнялась в постели. Что-то произошло… Память отказывалась воспроизводить картины минувших суток. Но ведь что-то произошло. Что-то очень плохое. Что-то катастрофическое…
Вдруг словно обожгло: Север погиб! И тотчас отступило: нет, не погиб, он утром приходил… Или это был его призрак? А если приходил сам, живой, то где он сейчас?!
Мила вскочила, накинула халат, пробежалась по комнате. Водка… Стакан… Почему один?! Они же всегда пьют вместе! А что под стаканом? Записка? Записка…
Она схватила клочок бумаги, жадно, со страхом впилась в выведенные любимой рукой злые строчки. Дочитала до конца, перечитала еще раз. И упала на стул, точно ей колени подрубили.
Вспомнила… Все вспомнила. Визит Тенгиза, черную весть, принесенную им, садизм и злобную радость насильника… «Приют любви», кучку подонков, которых развлекала, заходясь истеричным омерзительным счастьем… И возвращение Севера — к пьяной, осквернившей себя жене, лепечущей что-то жалкое о своей неминуемой близкой смерти…
Милу передернуло. Стыд, безудержный стыд пронзил ее острой, физически ощутимой болью. Успокаивало одно: Север больше не придет. Ей не надо будет корчиться перед ним, пытаясь оправдать свой позор и не находя оправданий. Хотя если б он пришел… если б все же пришел, она готова принять любые унижения, лишь бы он остался… Она готова простить ему Машку… Да черт с ней, с Машкой! Пусть трахнет хоть сотню Машек, только потом пусть приходит обратно, домой… Она даже хотела, чтобы Север отчаянно загулял по бабам — это облегчит тяжесть ее собственной вины… Но нет, он не такой. Наверняка он и к Машке-то отправился, желая поставить точку в отношениях с ней, с Милой, кончить эти отношения раз и навсегда. Похоже на него… А слова в записке про любовь, про будущее — только слова. Он хочет успокоить ее, хочет сохранить ей жизнь. Но зачем ей теперь жизнь?
«А вот если б он вернулся, я бы больше никогда…» — подумала Мила и вдруг вскрикнула от ужаса. Неожиданно она поняла: даже если Север вернется, ее все равно будет неудержимо тянуть на панель. Что-то окончательно сдвинулось в мозгу, что-то сломалось в хрупком сознании девушки, темный инстинкт хлестнул через край, заполонив собою все… Мила почувствовала: бороться с этим инстинктом она теперь не сможет, его власть многократно усилилась после пережитого. Девушка ужаснулась. Болезнь словно издевалась над ней…
Больше ждать было нечего. Мила сняла пояс от халата, сделана петлю. Говорят, их мылят… Она сходила в ванную, густо намылила враз ставшую заскорузлой удавку. Вернулась, влезла на стол, освободила от люстры крюк. Словно нарочно Север недавно укрепил этот крюк. Выдержит. Мила привязала к нему веревку, захлестнула петлей горло. Теперь, если прыгнуть вперед, результат гарантирован.
«Прости, Север! — мысленно взмолилась девушка. — Я очень тебя любила, но мы встретились слишком поздно… Если не умру сейчас, то буду обречена постоянно предавать тебя… Или намять о тебе, если ты оставил меня навсегда… И то, и другое одинаково невыносимо. Прости и прощай!»
Она сделала шаг в пустоту.
36
Север мчался по улице, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг. Неожиданно чьи-то крепкие руки сгребли его за грудки и остановили, резко дернув. Север яростно развернулся. Перед ним стоял Рамаз, бывший телохранитель Кунадзе, подстреленный в кафе еще на той, первой «стрелке» со Столетником.
— Что случилось, Север? Где все наши?! — взволнованно воскликнул грузин. — Сунулся к Тенгизу — квартира опечатана… Позвонил дяде Дато — никто не отвечает. И у батоно Вахтанга — тоже… Где они все, Север?!
— Ты что, с луны свалился?! — бешено крикнул Белов. — Ничего не знаешь?!
— Я на родине был, в Грузии, — смутился Рамаз. — Долго был… Тяжело там, страшно… Хочу родню сюда перевезти, жить есть где. Но что тут случилось?!
— Все убиты! Ваш семейный бизнес целиком захватил Столетник. Тенгиз пытался достать его в загородном особняке, но нас предали. Окружили и ударили сзади. Легли лучшие бойцы группировки. Мы с Чеканом выжили чудом. Тенгиз тоже спасся, но куда-то исчез — видно, прячется. Мой тебе совет, Рамаз, — спасайся. Уноси отсюда ноги. Столетник и тебя прикончит. А теперь извини — спешу!
— Нет, подожди! — Рамаз снова схватил его за грудки. — А как вы с Витькой остались живы, объясни мне!
— Говорю же, случайно! Чудом! Пусти, Рамаз, я действительно спешу! — Север мягко попытался освободиться.
— Ну нет! — грузин неожиданно щелкнул пальцами левой руки. Тотчас неизвестно откуда возникли еще двое. Они как клещами сжали предплечья Белова.
— Вы и есть предатели — ты и Чекан! — крикнул Рамаз. — Сейчас мы тебя отвезем кое-куда и поговорим по душам!
— Да пусти, дурак! — рванулся Север. — Не предавали мы никого — сами едва ушли! Предателей я знаю — это Юрка Клещ и еще четверо! Но они уже убиты! Пусти, я тороплюсь!
— Легко валить на мертвых! — усмехнулся грузин. — Тащите его в машину, ребята!
— Вот что, Рамазик, — произнес Север тихо и жутко. — Если ты меня сию минуту не отпустишь — тебе не жить. И ублюдкам твоим, — он кивнул на державших его парней, — тоже не жить.
— Еще угрожает, грязная русская свинья! — Рамаз с размаху врезал ему под дых. — Тащите его, братья! Мы ему устроим шашлык по-кавказски!
— Молись, Рамазик… — прохрипел скорчившийся Север. — И вы оба молитесь… Мразь черножопая…
37
Нога Милы повисла над пустотой. Еще движение — и тело задергается в петле. Впрочем, дергаться оно будет недолго, мельком подумала девушка. Не так уж это и страшно, как казалось. Несколько коротких секунд боли — и все. Никаких мучений, никаких угрызений совести, никаких сомнений или призрачных надежд. Вечный покой…
Она уже подалась вперед, готовая ринуться в бездну, но вдруг резко ударил по перепонкам телефонный звонок. Мила с трудом удержала равновесие. «Кто это звонит? А если Север? Нет, не надо с ним говорить, не надо, не о чем! Все уже решено, ничего не изменишь, не хочу слышать его голос, слишком больно, нет!!!» Но искушение оказалось сильнее…
Мила сняла с шеи петлю, слезла со стола, подошла к телефону.
— Алло? — хрипло сказала она в трубку.
— Алло, Милка? — раздался деланно веселый голос Лиды. — Подруга, ты уже проснулась? У тебя все в порядке?
— Проснулась… И скоро опять усну… — прошептала Мила.
— А Север у нас только что был, — продолжала Лида, словно не обращая внимания на откровенный намек собеседницы. — Он домой побежал. Волнуется… Его еще нет?
— Нет. Он что-нибудь рассказывал?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… про меня.
— А что он должен был рассказывать? — притворно удивилась Лида.
