Её лицо приблизилось к моему, и наши губы соприкоснулись. Вика всегда была податливо-мягкой, так и её губы, с которыми я мог делать всё, что захочу. Моя женщина никогда не проявляла настойчивости, могла лишь предложить себя, но, почувствовав малейшее недовольство, тут же, как волна, откатывалась назад, пряча за длинными ресницами все желания.
Мне всегда нравилась эта её безусловная покорность и неконфликтность, так почему же в последний месяц стала всё раздражать? Наверное, виной всему нервы и сложившиеся обстоятельства, в которых я чувствовал себя как в клетке, обитой мягким войлоком.
Вот и сейчас, овладевая привлекательным женским телом, я на секунду представил на её месте другую, и в тот же миг получил разрядку. Вика прижалась и радостно выдохнула.
— Почему ты всегда кончаешь после меня? — спросил я её немного позже, когда мы оба приняли душ, и я налил холодное шампанское в бокалы.
— Не знаю, — мягко улыбнулась она и застыла, будто почуяв неладное, а улыбка так и блуждала на губах, будто приклеенная. — А это плохо?
— Нет, это странно, — ответил я.
Сделав большой глоток, и снова посмотрел на Вику. Она любила ходить в халате нараспашку, выставив напоказ бесстыдно-обнажённые части худого, гибкого тела, будто намекавшие: «если хочешь, повторим». Обычно, я был не прочь, но не сегодня!
— Извини, мне надо остаться одному, — произнёс я, понимая, что буду выглядеть в глазах Вики свиньёй, но никогда не любил лгать даже в угоду тому, чтобы не сделать близким больно. — Всё было замечательно!
И зачем я это сморозил? Пошлость и глупость!
— Хорошо, — покорно ответила Вика и, поставив бокал, направилась к дивану, где так и осталась лежать бесформенной кляксой на светлом фоне её платье и бельё.
Я всегда любил смотреть, как та, что принадлежит мне, переодевается. Мягким плавным движением халат соскользнул с плеч и на миг задержавшись на крутом прогибе спины, шёлковым листком соскользнул вниз. Она помедлила, знала что смотрю, хоть и не оглядывалась. А потом наклонилась, так, чтобы я мог видеть всё то, что теряю, подцепила двумя пальцами платье и подняла только его.
Плотное, тёмно-синее оно совсем не подходило жаркой погоде, но выглядела в нём Вика что надо! Натянув одежду, она потянулась за трусиками, скомкав их, кинула в сумочку и закрыла её на застёжку.
— Так и пойдёшь? — нахмурился я. Это было похоже на вызов, и это тревожило посильнее завтрашнего мероприятия, полного фальши.
— Дойду, такси возьму, — пожала она плечами и наклонилась, чтобы чмокнуть в небритую щёку. — Удачи тебе завтра, дорогой! Не провожай!
И вышла, захлопнув дверь квартиры. Провожать я её и не собирался, а вот поговорить после свадьбу стоит. Понятно, Вика ревнует и злится, хотя это очень на неё не похоже.
Я раскачивался в кресле-качалке, стоящей посреди моей студии и смотрел в окно, ни о чём особенно не думая.
Бокал шампанского только взбодрил, но не мог освежить голову, поэтому я схватил бутылку и сделал большой глоток из толстого горла. Хорошая марка, а вкус дерьмо!
Что я имею к своим двадцати восьми годам? Нет, в бизнесе всё более менее гладко, особенно теперь, когда я смогу расшириться благодаря наследству. И не придётся думать, как и чем платить по счетам!
А цена, не так уж она и велика. Подумаешь, жениться надо, да ерунда, не вопрос! Конечно, невеста у меня раздражающая…
Я снова сделал глоток и развернулся в кресле на сто восемьдесят градусов: то, что пришло в голову, мне не понравилось. Снежная раздражает совсем не потому, что у неё на каждое моё слово есть своё мнение, прямо противоположного значения. А потому что она вылезла, как чёрт из табакерки и посмела нарушить мой покой!
Раньше я не задумывался, почему отец расстался с моей матерью. Остыли чувства и всё такое. А недавно, разбирая бумаги, нашёл его записи и понял: из-за страха. Он хотел видеть рядом молодую жену, с которой не чувствуешь приближение старости. Да и не был он старым, но боялся им стать. Настасья, моя мачеха, подстёгивала отца и заставляла чувствовать себя снова молодым…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А потом он узнал о диагнозе и понял, что время мстит ему за эту попытку и стал замаливать грехи молодости. Дочь нашёл, а встретиться с ней так и не решился.
Я тоже не доверяю этой Герде, всё время жду, что она подставит меня, выкинет какой-либо фортель. И ладно бы потому что тупая, так нет, из вредности, должно быть, врождённой.
Отец никогда не упоминал о дочери, до самого конца не говорил, что решил разыскать и оставить девочке наследство. Это, как раз, я прекрасно понимал и не осуждал. Чёрт бы с ними, с деньгами, перебился бы, выкрутился, но условие, по которому я должен буду стать ей нянькой?!
Не нуждается снежная в защите, она колючая, как ёжик, наверное, и мужика-то давно не было. Я закрыл глаза и представил её во всех подробностях.
Вот она обернулась на лестнице и посмотрела в глаза. Они у неё тёмные, как чёрная дыра. Приоткрыла губы, я сделал шаг и поднялся на одну ступень…
Надо было хватать в охапку и всё… Никуда не делась бы, а если бы начала ломаться, то успокоил бы. Видно же, что сама хотела и дала бы, размякла. А губы у неё на вкус солёные…
Я открыл глаза и снова почувствовал готовность идти в бой, в котором обычно всегда побеждаю. Можно было позвонить Вике, чтобы вернулась, но мне не хотелось Вику.
Я полюбил её такой, какой, возможно, она не является. Может мать и права: хотя не представляю, как можно сдерживаться на протяжении нескольких лет. Нет, просто Вика вспылила, услышав о женитьбе. Пусть, остынет после.
Сейчас у меня другие заботы. Я наконец понял, что хотел отец: свести меня и снежную, попробовать, по крайней мере. За четыре года можно и привыкнуть друг к другу. Ну уж нет, вряд ли, слишком у неё язвительный ум.
Я встал и прошёл на кухню, чтобы сварить кофе. Мне предстоит длинная ночь, спать не хотелось, таращиться в потолок не в моих привычках, посмотрю что-нибудь и сяду работать.
Надо бы глянуть бухгалтерский отчёт и прочую лабуду, без которой, однако, и прибыли не будет.
Да, так лучше, чем думать о завтрашнем дне и гадать, что будет дальше и насколько долго мы с Гердой Алексеевной сможем делать вид, что наш брак сможет прожить четыре года.
***
Всё было готово, а, главное, я сама, осталось дождаться приезда свадебных машин.
— Никакого выкупа не будет, — объяснила я тётке, посетовавшей, что подъезд совсем не украшен. — Это пережитки прошлого.
Вскоре в дверь позвонили, и Стася пошла открывать: прибыли ведущий и фотограф.
Первый заранее пояснил, что должен прибыть раньше жениха, чтобы всё организовать, и чтобы я успела сделать несколько фото в домашней обстановке.
— Да какая здесь обстановка! — закатила глаза Стася, когда я быстро ей всё растолковала.
— Не страшно, — сказал своё авторитетное слово ведущий, мужчина средних лет, по выправке и громогласности похожий на отставного майора или подполковника. — Важна хронология. Это — было, а вот это — стало. Через много лет невеста будет пересматривать фото и вспоминать с теплотой даже съёмную квартиру.
— Вам виднее, — пролепетала Стася и обворожительно улыбнулась. Похоже, первая жертва её свадебной охоты уже определена.
— Только ограничимся двумя-тремя фото, — начала было я, на что получила ответ девушки-фотографа: чтобы оставить два-три удачных, придётся отщёлкать полсотни.
Я терпеливо прошла через позирование, понимая, что это только начало. Признаться, фотографироваться я вообще не любила, всё это казалось искусственным, так же далёким от настоящей жизни, как и глянцевые журналы, полные женских советов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Наконец, прибыл основной состав. Как договаривались, в квартиру поднялся Ярослав в сопровождении друга, которого я раньше никогда не видела, и Жанны с мужем.
— Сядьте вот сюда, — подсказала фотограф за минуту до того, как процессия жениха оказалась в комнате.
Ярослав выглядел немного уставшим, но держался бодро, хотя и не улыбался. Я даже порадовалась, что на фото он получится вполне себе ничего, и тут же обругала себя за подобные мысли: какая разница, не буду я всё это пересматривать на самом деле!
