– Мне нравится жить на острове, – говорит Кэллум. – Это здорово. Но я не в восторге оттого, что живу в доме тещи. Для меня тут чересчур строго и чисто. Я вырос в доме, где было шестеро мальчишек.
– Так у вас пятеро братьев?
Наверняка хоть один из них холост. А что, это вариант! Может быть, у Кэллума есть брат-близнец? Отлично! В такси она не ошиблась. Она лишь немного перепутала братьев, что вполне объяснимо.
– Угу. Я самый младший. Теперь все уже давно обзавелись женами и детьми. Представляете, у моих родителей шестнадцать внуков! Джейк – самый маленький из них.
Ну вот, опять облом. Холостых мужчин не существует в природе. Вымерли как вид. Их разобрали еще в начале девяностых.
– Пятнадцать двоюродных братьев и сестер – вот здорово!
Кэллум наливает Софи белого совиньона. Потом отпивает из своего бокала и одобрительно причмокивает:
– Даже профан вроде меня понимает, что это действительно хорошее вино.
– Меня обучали с рождения. На каникулах родители обычно возили меня в Европу и учили правильно дегустировать вина.
– А нас родители возили в трейлере в пригород на шашлыки. Вы, наверное, росли избалованной маленькой принцессой?
– Если бы мне под матрас положили горошину, я не уснула бы ни на секунду.
Нет, вряд ли Кэллум испытывает к ней влечение. Просто муж красавицы Грейс настолько счастлив в браке, что может позволить себе полюбезничать с обыкновенной, ничем не примечательной незамужней гостьей.
Софи опускает взгляд на ребенка и делает то, что частенько делают женщины. Она задает не умеющему разговаривать младенцу вопрос, предназначенный для других людей:
– Ну и на кого же ты похож, Джейк? На маму или на папу?
Наклонившись вперед и глядя на сына, Кэллум услужливо отвечает Софи. Она ощущает запах его лосьона после бритья.
– Надеюсь, Джейк пойдет в Грейс, а не в меня. Пожалуй, пока он не похож ни на одного из нас. Мне кажется, он напоминает старую обезьянку.
– Маленькую такую, да?
Софи по-обезьяньи показывает зубы и издает стрекочущие звуки. Ребенок смотрит на нее блуждающими темными глазками, и вдруг уголки его рта неуверенно кривятся в попытке улыбнуться.
– Неужели это была улыбка? – Кэллум подается вперед, прижимаясь плечом к руке Софи. – Похоже, наш малыш впервые улыбнулся!
Взгляд Джейка перемещается на Кэллума, и он улыбается отцу широкой кривой улыбкой. Тот от восторга едва не сваливается со стула.
– Привет, дружок! И совсем ты не похож на обезьянку! Ничего подобного, ты у нас просто красавчик!
В груди у Софи щемит от нежности.
В этот момент входит Грейс с гигантским блюдом еды.
Кэллум обнимает жену за талию:
– Джейк нам улыбнулся! Жаль, ты не видела. Софи скорчила рожицу, и он впервые улыбнулся! Софи, изобразите еще раз обезьянку.
Чувствуя себя полной идиоткой, Софи без энтузиазма выполняет его просьбу, думая: «Представляю, как Грейс расстроена тем, что не видела первую улыбку своего сынишки».
Однако Джейка, очевидно, все это уже утомило, и он начинает капризничать. Когда Грейс наклоняется к нему, он запрокидывает головку, издавая пронзительный вопль.
– Ну вот, – произносит Грейс.
Софи ожидает, что мать возьмет у нее ребенка, но та лишь холодно улыбается и садится с другой стороны стола, указывая на блюдо.
– Всего лишь несколько закусок. Роллы с тунцом и овощами, брускетта и яйца, фаршированные копченой семгой. Ну и еще так, по мелочам.
– Господи, – неуверенно произносит Софи.
Ребенок продолжает плакать, и она храбро пытается укачать его, но толку от этого мало.
– Давайте заберу его, чтобы вы смогли нормально поесть, – говорит Кэллум. Он небрежно подхватывает сына и кладет себе на широкое плечо, похлопывая маленькую попку в подгузнике. Немного похныкав, малыш замолкает. Кэллум гладит пушистый затылок Джейка со словами: – Тебе придется потом улыбнуться маме, а иначе она решит, что мы все придумали.
Грейс даже не смотрит на малыша. Софи повидала разных молодых мам: одержимых в своей любви к ребенку, легкомысленных и равнодушных, слезливых и напуганных, а также изможденных, упорно твердящих о том, сколько часов им удалось поспать прошлой ночью. Но Грейс как будто не подходит ни к одной из этих категорий. Она похожа на женщину, изображающую мать в рекламе увлажняющего крема. В сущности, думает Софи, она очень странная.
И принимается нахваливать хозяйку:
– Угощение выглядит просто восхитительно, Грейс. И как только вы все успеваете с новорожденным? У меня есть подруги, которые рассказывают, что им некогда даже одеться утром, или сходить в туалет, или причесаться!
– Ну что вы, это не так уж и сложно.
– В семье Грейс очень серьезно относятся к еде, – поясняет Кэллум и откусывает больше половины фаршированного яйца. – В каждой семье обязательно есть какое-то увлечение. У нас, например, это музыка. А у вас какое, Софи?
– Даже не знаю. Хотя нет, знаю. Мы гедонисты. Мы очень серьезно относимся к тому, чтобы получать от жизни удовольствие. Мои родители всегда заранее и весьма педантично планируют выходные, дабы получить максимум удовольствия.
– Это здорово, – говорит Кэллум. – А мои родители начинают нервничать, если дела слишком долго идут хорошо.
– Какая противоположность гедонизму? – спрашивает Грейс. – Полагаю, мазохизм. Это как раз относится к моей матери. Она планирует свою жизнь так, чтобы получить максимум мучений.
Она улыбается Софи, складывая пополам ломтик ветчины прошутто и заворачивая его в вяленый помидор. И вовсе даже Грейс не странная, а абсолютно нормальная. Софи, очевидно, просто необъективно относится к ней из-за ее красоты. Красивые люди, скорее всего, страдают из-за ужасной дискриминации, как и все прочие другие меньшинства. Софи следует расценивать красоту Грейс как некий недостаток, наподобие внезапного румянца. Ха-ха, очень смешно.
– Если не ошибаюсь, ваша мама сейчас путешествует по миру, да? – спрашивает Софи. – По-моему, не очень похоже на проявление мазохизма.
– Послушать ее, так повсюду слишком грязно, слишком дорого, слишком жарко – или просто не так, как она привыкла. Она сейчас упивается какими-то экзотическими, интернациональными страданиями.
– Кажется, он уснул. – Кэллум слегка поворачивает плечо, чтобы показать им розовое личико спящего Джейка. – Я уложу его в кроватку.
– Нет-нет, – говорит Грейс. – Я сама.
Она забирает сына и надолго уходит из гостиной. Кэллум вновь наполняет бокал Софи и начинает расспрашивать о ее музыкальных пристрастиях. «Ковбой Джанкис» вызывают у него искреннее одобрение, «Перл Джем» – недоумение, а при упоминании Шанайи Твейн собеседник слегка кривит губы. Когда Софи признается, что обожает саундтрек к «Титанику», Кэллум корчит рожу и, подавившись глотком вина, машет руками, чтобы она остановилась.
Когда Грейс входит в комнату, они дружно смеются, но моментально останавливаются и поворачиваются к ней с нарочитыми улыбками, чтобы она поняла: им весело, но не слишком.
– «Титаник», – невнятно объясняет Софи.
– Боюсь, музыкальные вкусы нашей гостьи несколько меня шокировали, – говорит Кэллум.
– Ах, а я вот в музыке вообще ничего не понимаю, – усаживаясь рядом, произносит Грейс.
– Неправда, – откликается Кэллум.
– Нет, правда. – Грейс вновь поднимается. – Сейчас принесу горячее.
– Садись! – говорит Кэллум. – Я сам принесу. Ты и так весь день крутишься как белка в колесе.
– Давайте я вам помогу! – предлагает Софи и привстает со стула.
– Не стоит. – Грейс осаживает их, как расшалившихся щенков. – Сидите уж. Общайтесь!
И они остаются, вспоминая музыку своей юности, музыку восьмидесятых: «Роллинг стоунз», «Дюран-Дюран», Бой Джордж, Мадонна. Напевают друг другу фрагменты песен, продолжая хохотать. Оказывается, в 1986-м они были на одном и том же концерте группы «Псевдоэхо». («Возможно, мне судьбой было предначертано встретить его на том концерте, – думает Софи. – А я в перерыве отправилась в туалет освежить макияж».)
Постепенно светский разговор превращается в такого рода общение, какое бывает на вечеринке, когда вы оба выпили нужное количество алкоголя, наперебой смешите друг друга и знаете, что нравитесь друг другу, и вам нет дела до остальной компании, и вы так рады, потому что сначала не хотели сюда идти, а теперь с каждой минутой приближаетесь к первому поцелую; и ты знаешь, что после того как он тебя поцелует, то почти наверняка попросит у тебя номер телефона и почти наверняка позвонит.
Вот только одна маленькая поправочка: подобная эйфория обычно не предполагает присутствия на кухне красавицы-жены, занятой приготовлением обеда, и спящего младенца-сына в соседней комнате.
Это становится чуть-чуть опасным. Они флиртуют с самой идеей флирта. Чем там так долго занимается Грейс?
– Вино за обедом обычно ударяет мне в голову, – вдруг произносит Софи, словно бы что-то объясняя.
