Валери сожалела, что статья не сопровождалась фотографией Даниэля, ибо считала его весьма фотогеничным.
— Лучше всего, когда ты куришь трубку, — говорила она. — Пожилой человек, сосущий трубку, выглядит стариком, но тридцатипятилетний производит очень мужественное впечатление.
Даниэль не признавался ей, что, в сущности, начал курить трубку лишь из желания внешне походить на типичного автора криминальных романов. Потом это вошло в привычку, и он уже не мог расстаться с ней. Он раскуривал трубку, а затем растопыренными пальцами проводил по своим коротко подстриженным каштановым волосам.
Фотогеничный или нет — пустяки, важно было только то, что его книги издавались стотысячными тиражами, что его романы экранизировались, а его имя стояло наверху афиш, рекламировавших эти фильмы. Но в чем секрет успеха? Каковы особенности его творчества? Он этого и сам не знал, пока не нашелся критик, который дал объяснения. Даниэль Морэ внес свой вклад в детективную литературу, соединив необычное с повседневным.
«Героев Морэ лепит сама жизнь, — писал критик. — Они такие же, как вы и я, полнокровные, живые люди. Автор выводит их на пути, предначертанные судьбой, без каких–либо теорий о преступниках и их поступках».
Даниэль не слишком пользовался теориями по очень простой причине: он их не знал. Он не был знаком с криминалистикой. И вот через несколько минут ему предстоит увидеться с настоящим криминалистом. Что из этого выйдет? Он сильно волновался, словно перед экзаменом. Он осрамится в разговоре со специалистом в области психологии, психоанализа, социологии, который, возможно, знает кое–что и о судебной медицине. Его же познания в этих областях можно охарактеризовать очень кратко. Они равны нулю.
«Что он обо мне подумает? Определенно, примет меня за набитого дурака».
В статье приводилась еще одна цитата, автором которой Даниэль не был.
«Убийство — скорее всего, поступок инстинктивный, нежели какой–либо другой. Умышленное убийство поэтому является регрессом по отношению к естественному ходу дела и подтверждает регресс интеллекта».
«Кто мог это сказать? Вероятно, Теодор Бликман в своих афоризмах. Если посетитель немного замешкается, я смогу быстренько позвонить Морису».
Морис Латель, друг Даниэля, был критиком и также писал криминальные романы. Кроме того, он был ходячей энциклопедией криминалистики. Все–то он видел, обо всем что–то слышал или читал. Мало того, он все это помнил.
Даниэль взял трубку, собираясь набрать номер Лателя, но не услышал гудка. Он несколько раз нажал на рычаг, но не услышал знакомого сигнала. На линии слышалось только отдаленное потрескивание. Оставив тщетные попытки, он вынужден был с огорчением признать, что телефон не работает. Но отключение произошло совсем недавно, ведь только что все было в порядке. Казалось, судьба сыграла с ним шутку, отрезав от внешнего мира.
Даниэль набил трубку и стал прохаживаться из угла в угол по комнате, служившей ему одновременно и кабинетом, и жилой комнатой.
Квартира была обставлена в стиле супермодерн, и обстановка выдержана в стиле здания. «Двухкомнатный люкс для холостяков», как назвал в объявлении маклер, находился на верхнем этаже четырнадцатиэтажного здания из стекла, бетона и стали. Через громадное окно, занимавшее почти всю стену, открывался вид на небо и крыши Парижа с их причудливым лесом печных труб и телевизионных антенн.
Всего три года назад Даниэль с юношеским восторгом стал наслаждаться жизнью в условиях благосостояния и роскоши. Однако теперь, после поломки телефона, единственной нити, связывающей его с внешним миром, он вдруг почувствовал себя изолированным от остальных людей в своей блестящей коробке, высоко над головами сограждан.
Раздался мелодичный, кристально–прозрачный звук дверного звонка.
«Да, это уже он», — подумал Даниэль.
Он внезапно перестал радоваться своему гостю, но все же пошел открывать дверь.
Гость тщательно вытер ботинки о коврик. Его внешность совершенно не соответствовала представлению Даниэля. В первый момент писатель даже засомневался, что стоящий перед ним человек является ожидаемым посетителем. Он держал под мышкой толстый черный портфель, а к груди прижимал черную фетровую шляпу. Поразительной была его голова. Она казалась чересчур крупной и тяжелой для столь тонкой шеи. Огромный череп был абсолютно лысым и бугристым. Глаза за траурной оправой мигали, словно не переносили света.
— Мсье Морэ, полагаю?
Низкий, маслянисто звучащий голос, конечно, был голосом звонившего по телефону.
— Пожалуйста, проходите.
Даниэль отступил.
Посетитель продолжал стоять на пороге комнаты с выражением одобрения на лице. Он всматривался.
Несмотря на большую голову, тело у него было мальчишеским. На нем был хорошо сшитый темно–синий костюм. Громадный, лысый череп, блестящий и бугристый, с торчащими оттопыренными ушами, рядом с узкими плечами производил особенно гротескное впечатление.
— Пожалуйста, присаживайтесь.
Посетитель опустился в кресло. Шляпу он положил на стол, портфель взял на колени. Затем, опершись локтями о ручки кресла, скрестил пальцы под подбородком. Он наслаждался окружающей элегантной обстановкой и, казалось, ни о чем больше не думал. Впервые он забеспокоился, когда хозяин придвинул подвижной бар со звенящими стаканами и бутылками.
— Нет, благодарю, я не пью, а также и не курю, — добавил он, бросив взгляд на лежащую перед ним пачку сигарет.
Затем с любезной улыбкой заметил:
— Но вы, пожалуйста, курите, мне это нисколько не мешает.
Потом он снова погрузился в молчание.
Несколько озадаченный, Даниэль снова закурил, подошел к письменному столу и сел на свое обычное место за пишущей машинкой.
— Итак, мсье… — начал он.
Даниэль запнулся, не зная, что сказать. Посетитель понял его слова, как приглашение к представлению.
— Оноре Дюпон. В отличие от вашего, у меня самое заурядное имя.
— Зато ваш телефонный звонок был далеко не заурядным.
Затем они обменялись еще несколькими вежливыми замечаниями. При этом Оноре Дюпон заявил, что он является постоянным и ревностным читателем своего кумира. Однако и после этого лед еще не был сломан, и беседа с трудом продвигалась вперед.
«Оноре Дюпон… — подумал Даниэль. — Дюпон — весьма распространенная французская фамилия».
В сущности, такое имя не соответствовало необычной внешности этого человека. Если бы Даниэль использовал своего гостя в качестве прототипа персонажа романа, он дал бы ему другое имя, более подходящее. Наконец его собеседник проговорил:
— Перейду к цели моего визита…
Он порылся в беспорядочном содержимом своего портфеля и извлек оттуда последний номер «Криминалистики».
— Перейду к цели моего визита, — повторил он. — «Убийца не интеллигентен», — прочитал он вполголоса.
Затем хлопнул рукой по журналу и, повысив голос, спросил:
— Вы это действительно говорили?
— Конечно, это мое мнение, — ответил Даниэль.
— И вы так действительно считаете?
— Да, естественно.
— Почему?
Так как Даниэль медлил с ответом, Дюпон задал следующий вопрос:
— Вы располагали статистическими данными? Какими источниками вы пользовались? Какие доказательства вы можете представить?
Итак, совершенно неожиданно Даниэль был вынужден доказывать свое утверждение. До сих пор ему незачем было заботиться об этих «почему» и «каким образом?», но теперь от него с удивительной агрессивностью требовали ответа.
Его собеседник, теперь уже почти противник, с одержимостью враждебно настроенного прокурора пытался загнать его в угол.
— Какие доказательства вы можете привести в пользу ваших утверждений?
— Например, газетные сообщения о случаях убийств.
— Газетные сообщения не могут служить доказательством.
— Мне их достаточно.
Теперь Даниэль тоже потерял спокойствие.
— Каждому известно, что убийцы очень неосмотрительно поступают: либо глупо себя ведут, либо оставляют заметные следы, либо их мотивы настолько очевидны, что их тотчас же ловят.
— Но другие убийцы? Другие, те, которые не пойманы?
Произнося эти слова, Дюпон взглянул на собеседника широко раскрытыми глазами. Даниэль физически почувствовал этот взгляд суженных зрачков серо–голубых глаз, словно стрелами пронзивший его. Он не успел проанализировать свое странное ощущение, как тяжелые веки снова опустились.
— Вы забываете убийц, дела которых не раскрыты.
— Да, я согласен с вами, отдельные преступники еще не выявлены, — сказал Даниэль.
— И не будут выявлены, — радостно подхватил Дюпон.
Его щеки вспыхнули, а глаза за стеклами быстро заморгали.
