Свернув за угол, я на секунду опешил. Из открытой двери медотсека бил свет. В абсолютной темноте коридора это выглядело совершенно сюрреалистично. Я мигом потушил свой фонарь и направился туда. Как такое может быть? Я уже свыкся с мыслью, что остался один на брошенном и обесточенном после абордажа корабле. Неужели кто-то из экипажа уцелел? И почему тогда не эвакуировался? Сейчас узнаем. Я заглянул внутрь.
Первым, что я увидел, была обнаженная женская спина. Весьма стройная, надо сказать. Девушка сидела на кушетке посреди приемного отделения, одетая лишь в темные брюки, и старательно пыталась зашить рану у себя на правом боку. Такой же, как у меня, фонарик висел на шнуре в центре комнаты в режиме лампы кругового освещения. Несколько секунд я наблюдал за ней, отдавая должное стройной фигуре и идеальным формам. Потом мое внимание переключилось на несколько глубоких царапин и кучу ссадин на спине. Похоже, ей неслабо досталось. А еще, оказывается, татуировка с плеча спускалась не только на правую грудь, но и на лопатку.
— Я могу как-то помочь, мисс Таката?
Реакция на мою реплику была молниеносной и неожиданной. Альтаирка, нисколько не стесняясь наготы, резко развернулась ко мне, а в вытянутой руке, вместо иголки, откуда-то появился такой же пистолет, как у меня. И его ствол смотрел прямо мне в лоб.
— И что же мы будем делать? — осведомился я, глазами указывая на пистолет в своей руке, направленный на Такату.
— Ну, для начала, я предложила бы вам перестать пялиться на мою грудь, мистер Хромов, а потом давайте, все-таки, уберем оружие и спокойно поговорим. Делить нам сейчас явно нечего.
После этих слов она положила свой пистолет на столик рядом, после чего с грацией заправского фокусника молниеносным движением сдёрнула с кушетки простыню и прикрылась ею.
Я подошел поближе и тоже положил свой пистолет на столик.
— Вы позволите? — я кивнул в сторону брошенных иголки с ниткой.
Альтаирка кивнула, поджав губы, и отодвинула простынку так, чтобы открыть доступ к ране на боку. Довольно серьезной ране с неровными краями. Интересно, чем это ее так? Пришлось еще раз обработать, прежде чем шить. Получилось, конечно, кривовато, но явно лучше, чем если бы она зашивалась сама.
Похоже, я перенапрягся, стараясь наложить аккуратный шов. Все-таки, базовый курс полевой медицины был ох как давно. Стоило мне завершить манипуляцию, как перед глазами все поплыло, и бело-черные плиты пола как-то очень резко оказались прямо перед лицом.
[1] «Стоять! На пол! Быстро!» — альтаирск.
Глава 21
Глава 21
Никогда не любил сны. Совершенно дурацкое состояние, когда сознание всерьез верит в то, что происходят совершенно невозможные вещи. Помнится, одна подруга в юности сказала, что сны мне не снятся из-за отсутствия воображения. Я тогда сильно обиделся. Хотя, может быть, это, и правда, так. Ей видней, она художник, ну, точнее, училась на художника. Но сны я все-таки иногда вижу. Редко, но бывает. И это всегда какая-то фантасмагория. Я то карабкаюсь по огромной подушке дивана, и она в какой-то момент начинает на меня падать, то стреляю из винтовки, а курок не нажимается. Но чаще всего это несущаяся на бешеной скорости машина. Я пытаюсь притормозить, но тормоз неисправен, и я все жму и жму на бесполезную педаль. От психолога я слышал, что причина в избытке внешнего давления и гиперответственности, мол, я боюсь потерять контроль над ситуацией, и подсознание моделирует мои страхи в сновидениях. Он тогда сказал, что нужно учиться отпускать ситуацию и жить, прислушиваясь к собственным желаниям. Что ж. Отличный план для кадрового офицера. Спасибо, док. Хорошо, что обязательные ежеквартальные курсы психотерапии отменили пару лет назад.
Но в этот раз сон был другим. Я плыл под водой совершенно свободно, без акваланга, быстро, как рыба, и при этом мог дышать. В душе разливалось спокойствие и одновременно бурлила звонкая радость. Эйфория. Экстаз. Солнечные лучи пронзали толщу воды, будто гигантские полупрозрачные деревья, растущие вверх ногами, а я играл между ними в салки с маленькими стайками ярких разноцветных рыб. Мне было хорошо и свободно. Теплая вода мягко ласкала тело, а мама трепала по щеке и звала просыпаться в школу. Но еще рано. Можно поспать. Так хорошо, зачем куда то идти?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Просыпайся, дорогой.
«Чей это голос?» Я пытался сфокусировать зрение. Наконец, получилось. Около меня сидела Мэри и смотрела полными грусти глазами. Откуда она тут? Во рту пересохло, но я смог кое как выговорить:
— Это ты, родная? А где Лиза?
— Ты подвел нас, Петенька, — Мэри все так же печально смотрела мне в глаза. — Мы все погибли из-за тебя. Ты был далеко, а должен был быть рядом. Ты обещал.
Неожиданно она ударила меня по лицу. И еще раз.
Я заорал.
— Нет! Нет! Я не хотел!
Но удары продолжались.
— Очнитесь, мистер Хромов! Немедленно очнитесь! Вам нельзя дальше спать. Необходимо подвигаться, иначе цереброконвалитин не подействует.
Сознание рывком вернулось. Еще один удар по лицу. Не сильный. Скорее, шлепок. Я открыл глаза и промычал что-то вроде того, что я уже не сплю.
Я лежал на полу медотсека, а надо мной склонилась Таката. В ее огромных глазах явно читалось беспокойство. Попытавшись приподняться на локтях, я обнаружил, что лежу на импровизированном матрасе, и под головой сразу две подушки.
— У меня не хватило сил поднять вас на кровать. Так что, пришлось выкручиваться, — ответила Таката на мой невысказанный вопрос. — Голову вам разбило знатно. Я вколола фобеторин, так что, еще некоторое время могут быть странные ощущения. Ну и нейроингибиторы тоже пришлось ввести. При такой травме без них никак, сами понимаете, — она пожала плечами, будто извиняясь.
— Долго я так провалялся?
— Не очень. Семьдесят три минуты. На восемь дольше положенного. Я уже собиралась воспользоваться дефибрилятором. Оказывается, он есть в аптечке. В инструкции написано, что пребывание в бессознательном состоянии более часа после инъекции может иметь необратимые последствия. И вам нужно двигаться и думать.
— Думать? — не понял я.
— Да. Требуется активный мыслительный процесс для восстановления функционала поврежденной коры мозга, — с какой-то неожиданной радостью ответила она. — Такую инструкцию дал автодок. У него автономное питание, я нашла его блок в одном из шкафов. Надо было сразу поискать. Не пришлось бы шить рану.
Я аккуратно поднялся, подсознательно ожидая новой вспышки боли в затылке. Но нет. Никаких неприятных ощущений. Наоборот, в голове, да и во всем теле царила приятная легкость.
Таката сидела на полу, подобрав под себя ноги и сложив руки на коленях.
— Вам нужно походить и размяться, мистер Хромов, а заодно расскажите мне что-нибудь интересное. Например, что произошло, и кто такая Мэри?
Я последовал совету альтаирки и прошелся по медотсеку. Кругом был бардак со следами спешного бегства, шкафы раскрыты, половина их содержимого рассыпана по полу. Оба пистолета, кстати, так и лежали на хирургическом столике ровно там, где их оставили.
Я сделал несколько взмахов руками, все работало, прикоснулся к затылку и обнаружил там крупную фиксирующую повязку почти на всю заднюю часть головы с аккуратным ремнем через лоб.
— Что произошло… — задумчиво начал я. — Ну, из того, что я помню, это бой с догоняющими нас корветами и эсминцами. Нам, кажется, удалось повредить два корвета и навязать бой эсминцам, заставив их уйти с курса преследования. А вот сбежать не получилось. — Я напрягся, вспоминая, что же именно произошло, но ответом была звенящая пустота. — Каким-то образом на корабль ворвалась абордажная группа и повредила двигатель. Помню, что дал всем приказ покинуть корабль, что сам остался на мостике. Потом все как в тумане. Очнулся в заваленной обломками раздевалке… А вы, мисс Таката, как тут оказались?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Альтаирка некоторое время молчала, внимательно изучая меня, чуть склонив голову набок. А потом- будто приняв для себя какое-то решение, тихо сказала.
