Монк пристально смотрел на девушку, ожидая, когда она закончит.
Ее голос казался очень тихим даже ей самой:
– Но Женевьева убеждена, что Кейлеб убил ее мужа. Она рассказала, что Энгус однажды пришел домой с несколькими ножевыми ранами, о которых больше никому не известно. Она не стала вызывать врача – он стыдился их. По-моему, именно поэтому Женевьева ничего не сказала тебе. Она не желает, чтобы кто-нибудь решил, что Энгус не мог постоять за себя или оказался трусом. Энгус… – Эстер замялась, не зная, как ей лучше выразить собственные мысли, как сделать их более доходчивыми. Она уже успела представить язвительный ответ Уильяма, прежде чем заговорила снова. – Энгус любил Кейлеба, – поспешно добавила она. – В детстве они дружили. Возможно, их взаимная привязанность существовала до сих пор и Энгусу казалось, что брат никогда не поднимет на него руку. Может быть, он даже считал себя виноватым, потому что ему удалось добиться в жизни успеха, а Кейлебу – нет. Вероятно, по этой причине он постоянно навещал его – чтобы попытаться помочь ему ради успокоения собственной совести. А жалость иногда воспринимается очень тяжело. Она способна разъесть душу куда как больше, чем ненависть или безразличие, с которыми к тебе относятся.
Монк долго смотрел на собеседницу, не говоря ни слова, и та тоже не отводила глаз, отвечая ему столь же пристальным взглядом.
– Может быть, – проговорил детектив наконец. Ему впервые удалось составить представление о переживаниях Кейлеба, о том взрыве злобы, который, возможно, подтолкнул его к насилию. – Этим, наверное, объяснялось то, почему Энгус не бросил брата на произвол судьбы, чего тот, похоже, вполне заслуживал и сам желал, и почему Кейлеб оказался настолько глуп, чтобы убить единственного на свете человека, который о нем заботился. Однако это не поможет мне найти Энгуса.
– Если его убил Кейлеб, ты, по крайней мере, будешь знать, где искать, – заметила мисс Лэттерли. – Тебе больше не понадобится тратить время, выясняя, имел ли Энгус тайную любовницу или карточные долги. Он, наверное, на самом деле был таким порядочным, как может показаться, но даже если это не так, тебе не надо до этого доискиваться, а тем более сообщать об этом Женевьеве или лорду Рэйвенсбруку. Они оба считают его абсолютно безупречным человеком. В их представлении он всегда оставался честным, великодушным, терпимым, преданным и исключительно порядочным. Он читал детям книжки, дарил жене цветы, любил петь хором возле рояля и умел неплохо запускать воздушного змея. Если он погиб, разве для них недостаточно одной этой потери? Ведь ты не станешь докапываться до его слабостей просто ради чистой истины?
– Ради чистой истины я занимаюсь совсем не этим, – ответил Монк, и лицо у него исказилось от раздражения и гнева. – Ради чистой истины мне хочется узнать, что с ним случилось.
– Он отправился в Ист-Энд навестить брата, который убил его в приступе жестокости, к чему у него давно наблюдалась склонность! Спроси кого угодно в Лаймхаусе, его там все боятся! – поспешно продолжила Эстер. – Я сама видела двоих из тех, кто стал его жертвой, – мальчика и женщину. Энгус в какой-то момент начал слишком настойчиво ему возражать, и Кейлеб убил его либо случайно, либо намеренно. Тебе нужно доказать это в интересах справедливости. Тогда Женевьева узнает, что произошло, и ее сердце, наконец, успокоится, а сама она решит, как ей поступать дальше.
– Я сам знаю, что мне делать, – коротко бросил Уильям. – Только весь вопрос заключается в том, как это делать. Может, ты настолько умна, что сумеешь подсказать мне и это?
Медсестра с удовольствием ответила бы ему столь же сжато и блестяще, однако в голову ей не приходило ничего подходящего, и прежде чем она успела обдумать, что ей все-таки сказать, в дверь кто-то негромко постучал.
Монк явно удивился, однако сразу направился к двери и вскоре вернулся в сопровождении эффектно одетой миловидной молодой особы. Ее облик, на первый взгляд не слишком броский, в то же время отличался подчеркнутой женственностью, ощущавшейся во всем – от выбивающихся из-под капора мягких локонов нежно-медового цвета до затянутых в перчатки маленьких рук и изящных сапожек. Лицо девушки казалось весьма симпатичным. Из-под разлетевшихся, похожих на два крыла бровей смотрели большие светло-карие глаза: на Монка – с радостью, а на Эстер – с удивлением.
– Я помешала вашему разговору с клиентом? – проговорила она, словно пытаясь оправдаться. – Простите меня, пожалуйста! Я вполне могу подождать.
Такое предположение почему-то показалось мисс Лэттерли неприятным. С какой стати эта незнакомка сразу решила, что она не может принадлежать к числу обычных знакомых Уильяма?
– Нет, я не являюсь его клиентом, – ответила медсестра, и ее тон показался ей более резким, чем ей самой сейчас хотелось. – Я пришла, чтобы сообщить мистеру Монку сведения, которые могут оказаться для него полезными.
– Это очень любезно с вашей стороны, мисс… – протянула незнакомка.
– Мисс Лэттерли, – подсказала Эстер.
– Друзилла Уайндхэм, – представилась гостья, прежде чем это успел сделать детектив. – Здравствуйте.
Медсестра устремила на нее пристальный взгляд. Эта девушка казалась очень сдержанной, а манера ее поведения наводила на мысль, что она пришла к сыщику вовсе не как обычная посетительница. Монк никогда не упоминал о ней раньше, однако у Эстер не возникало сомнений насчет того, что он был с нею знаком и она ему нравилась. Мисс Лэттерли догадалась об этом по выражению его лица, по тому, как он сразу расправил плечи, и по появившейся у него на губах едва заметной улыбке, слишком контрастирующей с тяжелым взглядом, которым он смотрел на саму Эстер несколькими минутами раньше.
Может быть, он знал эту красотку давно? Она, похоже, держалась с ним, как близкая знакомая. Медичка неожиданно ощутила отвратительную пустоту в желудке. Уильям, конечно, встречался раньше с женщинами, вероятно, даже любил кого-нибудь. Господи, он даже мог быть женат! Неужели о таких вещах можно забыть? Если он на самом деле кого-то любил?..
Только вот испытал ли Монк настоящую любовь? Обладал ли он способностью к глубоким и беззаветным чувствам?
Да, испытывал, сказала себе девушка. Он доказал это в Эдинбурге, в те минуты, которые им пришлось провести в запертой комнате, ставшие потом для нее драгоценным воспоминанием, сверкавшим в памяти, словно яркая звезда, и в то же время вызывавшим боль, поскольку ей не удавалось забыть о нем, не удавалось начисто выбросить его из головы. Уильям больше не представлялся ей таким, как раньше; она теперь уже не считала его злобным и холодным человеком, и ей пришлось бы покривить душой, заявив себе самой, что она не находит в нем ни единой привлекательной черты.
Прервав разговор с Монком, Друзилла Уайндхэм обернулась и вновь вопросительно посмотрела на Эстер, широко раскрыв свои прекрасные глаза.
– Вы не возражаете, если я где-нибудь подожду, пока вы не закончите ваши дела, мисс Лэттерли? – вежливо спросила она. – Мне не хочется вам мешать или нарушать ваши планы на сегодняшний вечер. Я не сомневаюсь, что у вас есть друзья, с которыми вы, возможно, собирались встретиться, или семья, где ждут вашего возвращения. – Слова ее звучали, как обычное замечание, а не как вопрос, и медсестра сразу поняла, что ей сейчас указали на место.
Она почувствовала, как от охватившего ее гнева и возмущения у нее напряглись мышцы шеи и плеч. Как смеет эта женщина делать подобные заявления, словно Монк является ее собственностью? Эстер, несомненно, знакома с ним гораздо ближе. Им приходилось отчаянно спорить, разделять надежду и смелость, жалость и опасения, радость победы и горечь поражения. Они находились вместе в минуты, когда их чести и жизни угрожала опасность. А Друзилла Уайндхэм не имела об этом ни малейшего представления!
Однако она могла знать многое другое. Например, поведать Монку о его собственном прошлом. И если мисс Лэттерли любит его… нет, это просто нелепо! Если она – его верный друг и порядочная женщина, она не должна лишать его такой возможности.
– Конечно, – холодно ответила медсестра, – но вам незачем уходить, мисс Уайндхэм, мы уже переговорили обо всех конфиденциальных делах. – Ей нужно было дать Друзилле понять, что их с детективом связывает какая-то тайна. – Желаю вам приятно провести вечер.
Эстер направилась к выходу и, обернувшись, увидела удивленное лицо Монка. Это разозлило ее настолько, что у нее на щеках густо выступила краска.
Друзилла улыбнулась. Возможно, она тоже разобралась в переживаниях мисс Лэттерли больше, чем той хотелось. Эстер вдруг сделалось нестерпимо стыдно, словно она стояла перед ними обнаженной.
– Всего доброго, мистер Монк, – проговорила она, через силу улыбнувшись. – Надеюсь, вас ждет больший успех, чем вам пока удалось добиться.
С этими словами девушка направилась к двери, распахнув ее, прежде чем хозяин успел ее опередить, и ему осталось лишь закрыть дверь, после того как гостья вышла на улицу.
