Часть пятая
Дом на улице Зари
16. Балетная школа Керенски
Впервые я услышала имя Керенски в тот день, когда мы переехали в Понсе. Было воскресенье, папа, мама, Баби и я ехали до городка на автобусе. Мы приехали около одиннадцати утра и отправились на площадь Дегету перед собором в самом центре города. Площадь очень отличалась от тех, что я видела в столице, где совсем не было деревьев. Здесь же росло по меньшей мере с дюжину индейских лавров. По случаю воскресенья на площади бьшо много народу – люди шли с мессы или на мессу.
Мне было десять лет, и я никогда раньше не была в Понсе. Не успела я выйти из автобуса, как почувствовала страшную жару, от которой не спасали даже индейские лавры. Эти деревья, подстриженные наподобие огромных зеленых грибов, сразу же привлекли мое внимание, потому что выглядели очень забавно. Духовой оркестр играл танцевальную музыку в небольшой деревянной церковке. Она была выкрашена в черно-красную полосу, что гармонировало с насосной станцией.
Это не был какой-нибудь там захудалый оркестрик. Ансамбль был замечательный. В нем было сорок музыкантов, одетых в костюмы цвета морской волны и красные шапочки, а инструменты были новехонькие. Шесть корнетов, четыре трубы и три тромбона блестели на солнце так, словно были из золота, – такой чистотой они сияли. Первое, о чем я подумала, – что у пожарных очень много денег. Мужчины прогуливались по правой стороне площади, женщины – по левой, слушая музыку и приветствуя друг друга. Они по очереди отражались в золотом колоколе трубы, никогда не встречаясь, и казалось, будто они водят веселый хоровод вокруг жерла, из которого льется музыка.
Я спросила у Баби, не играют ли пожарные для того, чтобы развлечь народ, но Баби засмеялась. Она сказала: вряд ли; они играют в честь Гарольда Айкса, секретаря Министерства внутренних дел, который прибыл в Понсе с официальным визитом. И потому оркестр то и дело чередовал «Jingle Bells» с пуэрто-риканскими мелодиями. Айкс сидел в церкви рядом с алькальдом. Церковь была украшена белыми колокольчиками из гофрированной бумаги, а рядом с ней на огромной сосне висели гирлянды из золотистой мишуры, сверкавшие на солнце.
Меня совершенно очаровало то, что я увидела на площади Дегету. И фонтан с шестью бронзовыми львами, из пасти которых били струи разноцветной воды, и каменные скамьи с выбитыми на спинках стихами местных поэтов, и индейские лавры, которые таинственно шептались у нас над головами.
В Старом Сан-Хуане, который находился неподалеку от Трастальереса, на площадях не было ни деревьев, ни фонтанов. Там царил суровый армейский дух, потому что испанские солдаты устраивали на площади свои маневры. В Сан-Хуане дома стояли друг к другу тесно, как костяшки домино. Там были узкие балконы с балясинами красного дерева, похожие на вставную челюсть, а вокруг ни одного деревца. В Понсе улицы и площади были широкие и тенистые. Фасады украшали просторные балконы, а задняя часть дома выходила в огромное патио, которое годилось даже для празднеств. Густые кроны манго, пальм и рожковых деревьев возвышались над изгородями, словно гигантские зеленые анемоны. Дома в Сан-Хуане красили в мрачные цвета, а в Понсе все было белым, как мрамор, или пастельных тонов. Издали город был похож на свадебный торт, который выставили на солнце подсохнуть. Город был чудесный. Во всем ощущалось пространство: дома были высокие, террасы просторные, а улицы широкие.
Когда мы нагулялись по площади Дегету, то отправились на улицу Зари, где, как нам сказали, находился наш новый дом. Мама помогала папе нести чемоданы, а Баби держала меня за руку. Когда мы оказались на этой улице, то увидели высокое здание, украшенное большим портиком с белыми колоннами. Я столько слышала о доме дедушки и бабушки, что подумала: это элегантное здание, наверно, он и есть.
– Мне кажется, мы здесь будем очень счастливы, – сказала я Баби, когда мы подошли ближе. – Обожаю дома с белыми колоннами.
Баби засмеялась и тут же разочаровала меня:
– Это театр «Ла Перла», где Балетная школа Керенски каждый год дает спектакли. Наш дом несколько поменьше.
В Сан-Хуане мне рассказывали чудеса про Балетную школу Керенски, и через несколько недель после переезда в Понсе Баби меня туда записала. Я стала каждый день ходить на занятия на авениду Акаций. Андрей Керенски и Норма Кастильо в сороковые – пятидесятые годы имели огромное влияние на театральную жизнь Понсе; в те годы их Балетная школа была одной из лучших на Острове.
Чета Керенских появилась в Понсе в 1940 году, двумя годами раньше нас. Андрею было двадцать девять, Норме двадцать пять. Керенски родился в России и был учеником Императорской балетной школы в Санкт-Петербурге. Его мать, которую он обожал, была русская – белая кость, рыжеволосая дворянка, сбежавшая от революции. Она эмигрировала в Соединенные Штаты, когда Андрею было двенадцать лет. Когда ему исполнилось двадцать два, мать добилась, что его включили в состав балетной труппы «Метрополитен-опера». Год спустя она умерла, оставив сыну в наследство только великолепный портсигар работы Фаберже. Керенски продал его и на вырученные деньги жил и учился еще четыре года.
Бедность и безвременная кончина матери заставили Керенски забыть об аристократическом происхождении. Он подружился со студентами, что входили в Лигу социалистов в Нью-Йоркском Университете, который он закончил с дипломом свободного художника. Он верил в неизбежную победу лучшей жизни, но мать увезла его с их Родины. Это было несправедливо по отношению к нему, он был тогда слишком юным, чтобы знать, чего он хочет. Он был убежден в правоте революционного дела. Частная собственность должна быть упразднена, а капиталы должны принадлежать государству. Это единственный способ избежать злоупотребления властью со стороны богатых.
Керенски издали восхищался Лениным и считал правомерным свержение монархии и образование Союза Советских Социалистических Республик. Позднее он отвергал всяческие слухи, которые ползли по Соединенным Штатам, о культе личности Сталина; капиталисты хотят выставить его монстром, чтобы дискредитировать в глазах мира.
Андрей познакомился с Нормой Кастильо в «Метрополитен-опера» и безумно влюбился в нее. Он забыл о политике и занялся балетом. Норма была дочерью владельца гасиенды в Понсе, который после Первой мировой войны продал все свои земли. Он вложил свои капиталы в ценные бумаги Соединенных Штатов и отошел от дел. Норма была его единственной дочерью, светом его очей. С малолетства она выказывала большие способности к балету, и в 1 935 году он послал ее учиться в Париж; позднее она поступила в Школу американского балета, филиал знаменитого «Нью-Йорк-Сити балет». Когда она ее окончила, ей предложили работать в «Метрополитен-опера», где она познакомилась с Андреем. Вскоре они поженились.
У Нормы были черные, как оникс, волосы, и она завязывала их в особенный узел на затылке, как у Тамары Тумановой. Вскоре после того, как они поженились, Андрей убедил Норму поменять имя, и она взяла имя Тамара, в честь знаменитой балерины из труппы «Русский балет Монте-Карло». Тамара не была одной из воздушных, словно бабочки, балерин; она была плотного сложения, как русские красавицы крестьянки, которых Андрей видел в окрестностях Петербурга. Его мать обычно увозила его летом в имение в деревню, где стояла церковь, купол которой напоминал луковицу, а к крыльцу дома вела аллея, обсаженная соснами. Андрей и Тамара приехали в Понсе провести медовый месяц, и Андрей безумно влюбился в Остров. Он был в восторге от старого особняка семьи Кастильо, с массивным балконом, украшенным накладным серебром, и железными воротами с огромной буквой «К», выкованной над входом. Дому было больше ста лет, и он напоминал Андрею имение, где он ребенком часто бывал со своей матерью.
Чета Керенски приехала в Понсе как раз, когда был карнавал. В один из вечеров они сидели на балконе, который выходил на улицу Акаций, и смотрели, как под звуки тромбонов, корнетов и бомбардинов – старинных духовых инструментов – мимо проезжают на деревянных подмостках ряженые. Андрея увлекло это зрелище. Весь город высыпал на улицу, и все танцевали, кто как умел, без правил и ограничений. Толпа ряженых походила на разноцветное сияющее море. Здесь были заклинатели змей, китайцы с длинными косичками, которых несли в паланкинах, испанки с кастаньетами и гребнем в волосах, ангелы, танцующие, как дьяволы, и дьяволы, танцующие, как ангелы. Короли, сильфиды, продавцы шаров – все были охвачены волшебством танца: они кружились, подпрыгивали, трепетали, запрокидывая голову, отдаваясь музыке. Казалось, они хотят отделить плоть от костей и парить в воздухе, словно бестелесные духи.
