Ее уставший от многочасовых перелетов мозг не спорил и не подсказывал ей, что ни в ленинградском, ни в шенонском аэропорту в Ирландии такого вида энергии не было. Ошибку своего умозаключения она поняла только теперь, на пути в Балтимор. Чем дальше от Нью-Йорка улетал их маленький самолет, тем меньше она ощущала привычную ей энергетику и тем больше довлела над ней пугающая масса неведомых ей флюидов.
Тучи черной энергии устрашающе сгущались и уплотнялись с каждой минутой. Сквозь дрему она услышала объявление пилота о скором прибытии в Интернациональный Балтиморо-Вашингтонский аэропорт. И тут Вичу как будто обдало холодным душем. Она вдруг вспомнила тревогу Матрены: «Тяжело тебе будет, девонька. Уж больно неудачное место вы выбрали».
— Что же в нем плохого? — удивилась тогда Вича.
— Там большинство жителей — выходцы с черного континента. — И упаси тебя бог на первых порах посещать Вашингтон.
— А как же столичные достопримечательности? — Их главная достопримечательность в том, что на одного белого там приходится два негра, — ошарашила ее Матрена. — И твои шансы столкнуться с черными сестрами слишком велики.
Последние слова Вича еле расслышала. Старуха зарылась под подушки и извлекла оттуда старинную книгу в черном кожаном переплете. Края обложки были прошиты тонкими полосками мягкой кожи. Матрена выплела одну из них и трясущимися руками завязала на левом запястье девушки.
— Этот амулет поможет тебе на первых порах.
По рассказам старухи Вича знала, что эта книга передавалась из поколения в поколение и что именно из-за нее была убита мать Матрены. Сама Матрена никогда не рассказывала, как украденная книга вернулась к ней. Как будто прочитав ее мысли знахарка глянула на девушку и улыбнулась: «Присядем на дорожку. Я поведаю тебе историю этой книги».
— Жил в ту пору в вашем поселке бобыль. Жизнь его не задалась, и он потихоньку спивался.
Той осенью, когда дачники разъехались и с собутыльниками стало совсем туго, он крепко затосковал. Но тут на беду через деревню проезжал охотник за старинными иконами. Ему-то наш бобыль и сплавил свой семейный иконостас. На вырученные деньги он гулял аж до первых заморозков, пока его не скрутило горькое похмелье. Тогда-то он и вспомнил, что на одной из дач, где он летом подхалтуривал, есть непочатая бутылка спиртовой морилки. Опохмелиться-то он опохмелился, да только на следующее утро чуть не спятил с ума. Проснувшись в нетопленном доме, он синими от холода руками затопил печь. Разлившееся по дому тепло согрело его, но синева почему-то не прошла. Следующим ударом судьбы стал поход в туалет. Когда он достал из ширинки свое хозяйство, то обнаружил в синих пальцах сморщенный баклажанчик. Такого его мужская гордость уже перенести не смогла. Он схватил топор и понесся на выселки.
— Я тебе на всю зиму дров наколю! — вбежал он к дряхлой знахарке, — только изгони из меня этого дьявола.
— Никак морилки опился! — взглянув на него, улыбнулась бабуля. — Присядь, милок. Найдем мы на твоего дьявола управу.
Старушка достала ветхую книгу и начала листать ее, что-то пришептывая себе под нос. И тут в нашего синего дровокола как будто бес вселился.
— Будут еще иконы, звони, — всплыло в голове напутствие антиквара.
Синий мужик не сводил глаз со старинной кожаной книги и пытался вспомнить, куда же он засунул клочок бумаги с телефоном маклака.
«Место тихое, от деревни далече, — нашептывал ему бес. — Дело верное».
Недолго думая, он тюкнул бабулю обушком, да и был таков. На улице он сорвал пленку со старого парника и завернул в нее украденную книгу, спрятал сокровище под ватник и пошел в лес.
«Хоть уже и темно, но в деревню лучше вернуться с другой стороны, — рассудил душегуб. — Да и топор надо закинуть куда подальше».
Среди деревьев он не сразу заметил, что пошел первый снег. Природа не простила убийцу. В тот год ранний снег занес все пути-дороги. Знакомые тропинки спрятались под пуховым одеялом, а холодный лес лупил синего мужика голыми ветвями.
«Ничего! — успокаивал бес, — пойдем на шум дороги».
Но дороги были пустынны, ухо заплутавшего пропойцы улавливало лишь мягкое шуршание необычайно крупных снежинок. Когда он совсем выбился из сил, вдали вдруг появился слабый огонек. Воспрянув духом, душегуб побежал на свет, утопая по колено в сугробах. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, в ушах били медные колокола, а поджилки тряслись как у паралитика. Сквозь затуманенный взор он не заметил, как уперся в частокол забора. В поисках калитки, еле дыша, деревенский алкаш поплелся вдоль ограды. Ноги уже не держали его. Он наступил на что-то острое под снегом и неуклюже завалился на бок, уже не чувствуя пальцев на ногах. Только теперь он разглядел прислоненную к забору ручку от косы, торчавшую из сугроба. Мужик в ужасе поднял кверху ногу. Теперь он знал, почему не чувствовал пальцев. На фоне мутной луны отчетливо вырисовывалась нога без половины ступни.
— Прямо под нашим забором я его и нашла, когда сошел снег, — закончила Матрена свою грустную историю. — А в книге этой и сейчас есть капельки крови моей матушки. Как раз на странице со сборами от отравлений, — Еле слышно прошептала она, и обе сестры прослезились.
— Так что береги эту тесемочку, — уже бодрым голосом напутствовала старуха.
Вича нащупала кожаную полоску на руке и освободила ее из-под рукава шубы. Глядя на нее, она снова вспомнила слова Матрены о Вашингтоне.
«Так вот почему черных флюидов становиться все больше.
Ничего удивительного: мы приближаемся к вражьему логову.
А потом, не такая уже эта энергия и незнакомая».
Порой Виче действительно казалось, что однажды она уже встречалась с чем-то похожим. Она изо всех сил старалась вспомнить, когда и где, но усталость вновь окутала ее голову липкой пеленой и слабые попытки беспокойных мыслей никак не могли разорвать ее.
«Неужели это и есть те силы, про которые мне рассказывала Матрена?» — думала Вича сквозь дрему.
Присутствие такого моря энергии, пусть чем-то знакомой, но все же чужой, пошатнуло ее веру в свои возможности.
— Что ты ерзаешь как на иголках? — поинтересовался Дича. — Ну дайте же, наконец, поспать! — передразнил он одного из героев «Двенадцати стульев».
«Иголки. Иголки? Иголки! Ну конечно же! — рвалось наружу ликование. — Какой же мой Дича все-таки молодец!» Она вспомнила, где и когда встречала похожую энергию.
И многие странные вещи, происходившие в то время, вдруг стали обретать смысл.
Случилось это еще во времена работы на «Скорой» и началось как-то обыденно и незаметно. Работала с ними добродушная и приветливая девица с кавказским именем Заира, которое означало «гостья». Дича был хорошо с ней знаком. Они учились в одной группе и вместе попали сюда по распределению. Он никогда не рассказывал о ней, но по станции ходили упорные слухи о том, что когда-то они были в довольно близких отношениях. Вича не поднимала этот вопрос — зачем ворошить то, что было до нее? Она и сама ангелом не была, да то дела прошлые и забытые. Заира спокойно принимала Вичины отношения с Дичей, и девушки частенько болтали на кухне о том, о сем. Но все изменилось с уходом заведующего. Никому даже и мысли не приходило, что его бегство было каким-то образом связано с коротким визитом ответственной за медикаменты к нему в кабинет. И лишь Заира стала изредка бросать подозрительные взгляды в ее сторону. Между ними вдруг выросла плотная стена отчуждения. Теперь их общение ограничивалось только «здрасти» и «до свидания». У Вичи сложилось впечатление, что Заира ее тайно ненавидит, а порой просто боится. Както незамет ского коллектива перестала заглядывать к Виче в «сумочную». Даже любительницы посплетничать стали редкими гостями. Именно тогда она впервые почувствовала какое-то тяжелое облако вокруг себя, которое нельзя было ни впитать, ни стряхнуть. В перерывах между дежурствами это облако постепенно рассеивалось и особенно не докучало. Вича думала, что это частицы ауры боли и страдания, подхваченной врачами на вызовах, и не противилась им.
«Может быть, это и есть мое предназначение, — размышляла она. — Если я могу оттянуть на себя этот негатив и облегчить душу нашим докторам, так можно и потерпеть».
Глядя назад, теперь она понимала, как тогда обманывалась.
Уж больно черная энергия, окружающая ее сейчас, напоминала ту ауру из далеких воспоминаний. Тогда Вича пребывала в наивном неведении, и единственное, чего она опасалась в то время, так это оттолкнуть этой аурой своего любимого. А Дича ничего не замечал или делал вид, что ничего не происходит. Но вот однажды он пришел из водительской комнаты сам не свой.
— Нам надо поговорить, — шепнул он, оглядываясь.
Они закрылись в комнате с медикаментами, и Дича ошарашил ее неприятной новостью: «Сейчас ко мне подошел наш новый шофер и без обиняков сообщил, что у вас с ним что-то было».
