в реанимации, – сказал она, – но не здесь. Нам следует сосредоточиться на том, чтобы как можно больше узнать про ВИЧ.
В таком случае, подумал я, Карлтону не повезло. Я мало что знал про этот вирус – и уж явно недостаточно, чтобы кого-то учить.
– Так все и запоминается, – добавила она. – Видишь болезнь, читаешь про нее и мысленно привязываешь лицо пациента к этой болезни.
– Мне просто кажется, что…
– Мы тут с тобой не обсуждаем, – перебила она меня с нескрываемой неприязнью. – Я тебе объясняю, как должно быть.
Своим поведением Эшли напоминала сержанта-инструктора в учебной части. Даже в самые отвратные дни у меня не было чувства, будто Байо вклинивает в наш диалог учебные сессии: все происходило само собой по мере того, как мы переходили от одного пациента к другому. Тем не менее, хотя подход у них и был разный: Эшли говорила со мной свысока, а Байо приходил на выручку, – оба стремились передать мне яркие образы, которые я никогда не забуду. Вдолбить в голову знания, которые останутся там на десятилетия.
– Ладно, Карлтон, – сказал я, когда Эшли взяла свой телефон. – Если после обеда станет чуть спокойнее, мы можем немного поговорить про ВИЧ.
«ОСТАНОВКА СЕРДЦА, ВОСЬМОЙ ЭТАЖ, СЕВЕРНОЕ КРЫЛО! ОСТАНОВКА СЕРДЦА, ВОСЬМОЙ ЭТАЖ, СЕВЕРНОЕ КРЫЛО!»
Подскочив со своих стульев, мы с Эшли устремились в сторону лестницы.
«ABC, ABC».
Даже если ты не участвуешь в реанимационных мероприятиях, остаться и посмотреть никогда не будет лишним – это тоже своего рода тренировка.
В коридоре я пронесся мимо озадаченного Питера Ландквиста с пластиковым контейнером в руке. Нам едва удалось избежать столкновения. Питер каждый день приносил персоналу кардиореанимации печенье и кексы, даже после того как Денис перевели из отделения. Они были куда приятней ядреных филиппинских имбирных десертов, которые мы ели обычно.
Когда я добрался до палаты, у кровати пациента уже столпилось две дюжины врачей и медсестер.
– Слишком много людей, – сказала одна из медсестер. – На выход.
На вводном занятии нам объяснили, что, чем больше врачей, тем больше неразберихи. Я отстранился от безжизненного тела. Вышел за дверь и сделал несколько шагов, как вдруг кто-то схватил меня за руку.
– Куда это ты намылился?
Это был Байо.
– Слишком много людей, – сказал я, ткнув большим пальцем в сторону собравшейся толпы.
Он покачал головой:
– Никогда не уходи с остановки сердца. Никогда, – он проводил меня обратно в палату. – Если кто-то просит тебя уйти, просто встань за штору. Если кто-то тебя отталкивает, встань в дверном проеме. Тебе нужно повидать их как можно больше. Пойдем.
Мы встали в проеме и стали наблюдать за происходящим безумием.
– Майкл Джордан как-то сказал, что игра замедляется для него, – прошептал Байо, – когда он в ударе. Чем больше ты увидишь остановок, тем медленней все будет происходить для тебя.
Я кивнул, наблюдая, как анестезиолог вставляет дыхательную трубку в горло доминиканца средних лет, в то время как медсестра пытается поставить центральный катетер.
– Обрати внимание на ординатора, – сказал Байо и кивнул в сторону врача, стоящего у кровати. – Он сейчас главный. Что думаешь, как он справляется?
– Сложно сказать.
Я всматривался в толпу, а в это время кто-то ударил мужчине в грудь. Мне показалось, что я услышал треск ребер.
– Вот именно. Сложно сказать, потому что этот ординатор не дал понять, что он за главного. Нужно взять на себя управление всем происходящим в палате.
– Понял, – я потянулся за ручкой.
– Да не пиши ты ничего. Просто смотри.
Ординатор начал что-то говорить.
– Не слышно! – прокричал Байо.
Ординатор заговорил громче.
– Во-вторых, нужно узнать, что случилось, – продолжал Байо. – Сначала спрашиваешь: присутствовал ли кто-то рядом в момент остановки сердца. Если кто-то скажет, что видел, как парень проглотил стеклянный шарик, то будешь знать, в чем дело.
Рядом с моей ногой брызнула кровь. Установить катетер этому пациенту оказалось непросто.
– Ты знаешь больше, чем тебе кажется.
Уже второй раз за утро я слышал эти слова.
– Дело дрянь, – прошептал я в ответ. После месяца работы в кардиореанимации меня больше не пугала пролетающая через всю комнату кровь, но сейчас ее явно было слишком много – хватило бы наполнить небольшую чашку. Если бы я увидел такое в кино или по телевизору еще несколько месяцев назад, меня бы покоробило. Теперь же я относился к такому спокойно, и никто не обращал внимания на лужу сворачивающейся крови у нас под ногами. Никого из присутствовавших в палате брызги крови ничуть не смущали.
– Посмотри на парня, который делает массаж сердца, – сказал Байо. – Как он справляется?
– Нормально, наверное.
– Еще в живых?
Я продолжил наблюдать, напевая под нос мелодию Stayin’ alive.
– Нет, он делает это слишком быстро.
– Вот именно. Будь ты за главного, должен был бы сказать ему, чтобы он сбавил темп.
– Скажем ему?
– Нет, ни в коем случае. Руководить должен только один человек.
– Страшное зрелище, – сказал я, когда в мою сторону снова брызнула кровь, приземлившись на штанах, прям под коленом.
– Сколько прошло времени? – спросила у меня одна из медсестер.
– Четырнадцать минут, – тихо ответил Байо. Пока я пытался увернуться от крови, он следил за временем.
– Черт.
– Всегда поглядывай на часы. Он уже труп.
Я поднял глаза на небольшие черно-белые часы над кроватью пациента. Похожие были у нас в старшей школе, и на мгновение я мысленно перенесся на урок в выпускном классе, когда мечтал, чтобы часы шли быстрее, чтобы время ускорилось и я мог поскорее отправиться в колледж и начать настоящую жизнь. Теперь же я пытался придумать, как время замедлить.
– Ему не пора остановиться? – шепотом спросил я.
Во время реанимации приходится прибегать к радикальным методам решения той или иной проблемы. Например, воткнуть огромную иглу прямо рядом с сердцем или разрезать скальпелем трахею.
Более опытный врач в палате заподозрил тампонаду сердца – состояние, при котором кровь скапливается вокруг оболочки сердца, мешая ему нормально работать. Единственный экстренный способ исправить ситуацию – выполнить перикардиоцентез, процедуру, в ходе которой врач вводит через грудную клетку иглу под оболочку сердца, чтобы выкачать жидкость. В данном случае это предстояло сделать во время непрямого массажа сердца, из-за чего попасть в нужное место было непросто. Взволнованные врачи смотрели по сторонам, пытаясь понять, кому следует попытаться это сделать. Процедура была чрезвычайно опасной. Стоит промахнуться на пару сантиметров, и игла проткнет желудочек, что практически наверняка убьет пациента.
– Лучше бы тебе до такого не доводить, – прошептал Байо.
– Разве ординатору не следует остановиться? – тихонько спросила у меня медсестра. – Пациент мертв
