Если предположить, что жизнь или ум, соединяясь с материей, входят в нее постепенно, по мере того как система приобретает пригодность для них, внося все больше и больше от себя в тело, подготавливаемое к этому, то это предположение возможно и разумно. Прогрессируя в самопознании, мы действительно начинаем видеть, что в нас происходит большая ментальная работа, лишь отчасти и несовершенно выражающаяся в наших бодрствующих мыслях и восприятиях – подсознательное или сверхсознательное «Я», которое все сохраняет, все помнит, все предвидит, как бы знает все, что доступно познанию, владеет всем, что ложно, и всем, что истинно, но раскрывает бодрствующему уму лишь очень немногое. Подобным же образом наша жизнь в теле есть только частичное выражение бессмертной жизни, которая несомненно нам присуща. Но это лишь доказывает, что сами мы не являемся полностью или по сути жизнью и умом в теле, но используем этот принцип для собственной цели или игры в материи. Это не доказательство отсутствия принципа жизни и ума в материи. Напротив, есть причина верить, что материя аналогичным образом вовлечена в жизнь и ум, и всюду, где есть движение жизни и ума, оно направлено на развитие для себя некой формы тела, в котором сможет надежно себя индивидуализировать. По аналогии, нам следует предположить, что жизнь и ум тоже вовлечены в материю и присущи ей, а следовательно, способны развиваться и проявляться в материи.
Таким образом, мы познакомились с теорией ранних ведантистов о соотношении жизни, ума и материи и теперь можем обратиться к самим положениям Упанишады по поводу деятельности жизни и ума и их связи с Душой сущего, Брахманом.
II Ум
Если бы Упанишады были не более чем философскими умозрениями, то в комментарии было бы достаточно изложить общую мысль какого-то места в них, развить на современном языке его значение и связь с современными идеями, ибо если бы авторы Упанишад просто выразили в древних терминах общие заключения психологического опыта, и сейчас легко доступные и знакомые нам, то не было бы смысла в детальном исследовании формулировок наших ведантистских текстов. Но эти великие произведения не письменный след идей, а письменный след реальных переживаний, а эти духовные и психологические переживания так же далеки от поверхностной психологии обычного человека, как эксперименты и выводы Науки от обычных наблюдений крестьянина, ведущего свой плуг по почве, известной ему лишь по верхнему слою, или мореплавателя древности, направляющего судно по немногим звездам, важным для его примитивного кораблевождения. Каждое слово Упанишад поднимается из глубин психологического опыта и наблюдений, которыми мы долее не владеем, и является ключом к духовным истинам, которые мы теперь можем постичь лишь через мучительно трудную дисциплину. Поэтому каждому слову следует придавать должное значение. Мы должны принимать во внимание его место в мысли, раскрывая те идеи, изреченным символом которых оно является.
Пример того, как необходимо постоянно делать это, – начальная фраза Кена Упанишады: keneṣitaṁ patati preṣitaṁ manaḥ. Мудрец описывает не ум в его цельности, но то действие ума, которое он счел наиболее характерным и важным, которое, к тому же, ведет непосредственно к вопросу о скрытом источнике всей ментальной деятельности, ее верховенствующей и побуждающей силе. Главная идея и общий опыт этого действия выражен словом patati – «падает». Движение вперед и фиксирование, «оседание» на объекте есть сама природа ума в действии.
Это совсем не то, что наша современная концепция ума: признавая, что ум действует посредством движения и внимания, устремленного вперед, мы склонны считать, что сущностное и обычное действие ума есть скорее его способность воспринимать объекты, нежели их исследовать. Научное объяснение умственной деятельности подтверждает это представление. Физиология, внимание которой сосредоточено на нервной системе и мозге – на физических каналах мысли, – утверждает, что акт мысли есть двойное действие афферентных и эфферентных нервов. Объект приступает к органам чувств – а не ум к объекту, афферентные нервы несут импульс в клетки мозга, их материя претерпевает изменения, передающие волокна реагируют на сигнал, команда – воля республики клеток – идет обратно по эфферентным нервам, завершая акт восприятия объекта или идеи объекта, или идеи идеи, что и составляет сущность мышления. Все прочее, что делает ум, есть просто внутреннее изменение серого вещества мозга и непрестанное взаимодействие его волокон с запасом восприятий и идей, уже накопленных этими удивительными кусочками организованной материи. Согласно физиологии эти движения – все, что делает телесная машина. Но оказалось необходимым… Теория волн мысли или вибраций, создаваемых этими микроскопическими животными… чтобы объяснить результаты мысли.
Сколь бы широко ни распространилась эта теория, сколь бы покорно ни была она принята загипнотизированным миром, ведантист обязан оспорить ее. Его исследование сосредоточено не только на физиологическом действии, на движении телесной машины, но и на психологическом действии, движении той силы, которая поддерживает машину – не только на том, что ум делает, но и на том, чего он не делает. Наблюдение ведантиста, опирающееся на тщательный анализ и на выделение в эксперименте отдельных ментальных составных, приводит его к совершенно другому выводу. Во фразе patati manaḥ он поддерживает мудрость провидца. Образ «падает» на глаз – бесспорно, просто падение образа на глаз еще не составляет ментальное восприятие – на это должен обратить внимание ум; ибо видит не глаз, видит ум, пользуясь глазом как инструментом, точно так же как не телескоп видит невидимое без него солнце, а астроном, который сидит у телескопа. Поэтому физический прием образов это не зрение, физический прием звуков это не слышание. Ведь нас осаждает множество образов и звуков, они падают на сетчатку, они касаются барабанных перепонок, но для нашей бодрствующей мысли они не существуют! Этого не могло бы произойти, будь наше тело действительно самодостаточной машиной. Воздействие должно быть принято, сигнал должен помчаться по афферентному нерву, клетки должны отреагировать на импульс, в них должно произойти изменение, возникнуть ответная реакция. У самодостаточной машины нет выбора – действовать или не действовать, если она не испорчена, то должна работать. Но здесь, как мы видим, есть выбор, есть отбор и широкая возможность отказа от реакции. Практические исследования йогинов показали кроме того, что сила такого отказа может быть абсолютной, ибо нечто в нас обладает всевластной и многосторонней способностью отбирать или полностью запрещать восприятия и мысли, даже решать, как реагировать, если вообще реагировать, способностью даже видеть без помощи глаза и слышать без помощи уха. И европейский гипнотизм тоже указывает на подобные феномены. Вопрос не может быть решен на основе скороспелых заключений нетерпеливой физиологии, одержимой поиском кратчайшего пути к Истине и стремлением истолковать мир в свете своих первых головокружительных открытий.
Когда образ остается не увиденным, а звук не услышанным, то происходит это потому, что ум не фиксируется на объекте, – он na patati, «не падает». Но мы должны сначала пойти дальше и задаться вопросом: что именно работает в афферентных и эфферентных нервах и обеспечивает внимание нервов. Мы уже убедились, что это не просто вибрация телесной материи в нерве. Будь это так, внимание нерва к каждому раздражению было бы обеспечено автоматически и неизбежно. Ведантисты говорят, что нервная система есть чрезвычайно сложно организованный аппарат для действия жизни в теле; то, что движется по нервам, – это прана (prāṇa), материализованный жизненный принцип, воздушный (vāyavya) по природе и потому невидимый для глаза, но вполне способный приспосабливаться как к жизни материи, так и к жизни ума, образуя точку соприкосновения или мостик между двумя принципами. Но действие этого принципа жизни само по себе недостаточно для создания мысли, иначе ум мог бы организоваться в растительном царстве с той же легкостью, что и в животном. Появление мысли становится возможным только когда прана развивает интенсивность движения, достаточную, чтобы образовать среду для стремительной деятельности ума, а ум, получив наконец физический инструмент, вливается в движение жизни и завладевает им. То, что движется в нервной системе, есть ток жизни, пронизанный и насыщенный привычным движением ума. Когда движение ума вовлечено в ток жизни, как это обычно и бывает во всех формах, то ментальное знание не реагирует на контакты или воздействия. Ибо, как есть жизнь даже в металле, так и ум есть даже в металле – но в скрытом, вовлеченном состоянии тайного действия, бессознательный, как мы говорим, и ограниченный передачей в материю умо-форм, создаваемых этими воздействиями. Это станет понятнее, когда мы глубже проникнем в тайны ума; мы увидим, что хотя комок глины, камень и дерево не мыслят, в них есть скрытая матрица ума и в этой матрице накапливаются формы, которые могут быть переведены в ментальные символы, в восприятие, идею, слово. Однако только по мере того, как жизненные токи приобретают большую интенсивность, стремительность и тонкость, от чего тела объектов делаются менее прочными, но более работоспособными, возникают все нарастающие возможности для деятельности ума, а проявившись, ум становится все детальней, сложней и эффективней. Ибо тело и жизнь здесь выступают как pratiṣṭhā, основа ума. Но затем наступает время, когда ум, получив в жизни все, в чем он нуждается для высшего развития, начинает расширять себя и свою деятельность непропорционально дальнейшей организации своих телесных и витальных инструментов или даже вообще без их дальнейшей организации в человеке низшего порядка.
