абсолютной тишине. Насколько я мог судить, я мог бы быть в старомодном склепе. На самом деле, спертый воздух усиливал это впечатление. Я лежал на спине, на чем-то, что казалось каменной или бетонной плитой. Я попытался пошевелиться, но обнаружил, что мои руки и ноги скованы.
– К моей голове было прикреплено какое-то хитроумное приспособление, которое, казалось, состояло в основном из подушечек для ушей и рта, которые, как я думал, должны были помешать мне слышать звуки или звать на помощь, но в этом я быстро разуверился.
– Следуя инстинкту позвать на помощь, я попытался закричать, и, к моему удивлению, мне это удалось. Я издал оглушительный звук, который, казалось, был сосредоточен в моих собственных ушах. У меня чуть не лопнули барабанные перепонки. При этих звуках я услышал тихий смешок. Я напрягся и дернулся в своих кандалах, но не смог освободиться.
"Итак, ты проснулся, не так ли, Пристли?" – услышал я тихий небрежный тон человека, который, по-видимому, находился прямо рядом со мной. Я напряг зрение, чтобы разглядеть его, но не смог различить ни малейшего очертания в полной темноте.
"Нет смысла орать во все горло или напрягаться, пытаясь вырваться, – предупредил голос. – Штука на твоей голове – это телефонная трубка и передатчик, чтобы ты мог слышать, что мы должны сказать, и сообщать нам то, что мы хотим знать. Это ваша единственная связь с внешним миром, за исключением трубки, через которую мы подадим вам немного воздуха, если вы захотите использовать ее для разговора, и будете говорить правильно."
"Где я?" – требовательно спросил я.
Снова раздался смешок, но несколько громче.
"Я не могу назвать вам улицу и номер дома. Это запрещено, но, если это послужит вам каким-либо утешением, я могу сказать вам, что вы находитесь в прочном алюминиевом гробу, погребенном под десятью футами земли в неиспользуемом подвале. Я единственный в мире, кто знает, где вы находитесь, и я владелец здания, так что вы можете понимать, какой у вас реальный шанс на спасение."
– Впервые в жизни я чуть не потерял сознание от ужаса. Я инстинктивно верил, что он говорит правду, хотя у меня никогда не было других доказательств этого, кроме его голого заявления и моего собственного впечатления от моего окружения.
"Теперь, когда вы будете готовы рассказать нам, кто остальные ваши друзья, которые думают, что знают некоторые из наших секретов, я выслушаю, и если то, что вы мне скажете, правда, ваше положение станет полегче", – продолжал голос.
– То, что я сказал в ответ, не имеет значения. Я дал ему понять, что ему лучше убить меня сразу и сэкономить свое время, поскольку я был не из тех желтых псов, которые сочли бы жизнь сносной после того, как они предали своих друзей. На самом деле это было не так героично, как кажется, потому что я понимал, как сильно они хотели знать имена своих врагов. Они ничего не выиграли бы, убив меня, потому что, пока они держали меня в плену, я не мог причинить им никакого вреда. С другой стороны, если бы они действительно убили меня, они потеряли бы свой единственный шанс узнать имена тех, кто подвергал опасности всю их организацию. Если бы я дал им информацию, я бы им больше не понадобился, и они, несомненно, быстро убили бы меня. Я знал, что они попытаются сохранить мне жизнь в надежде наконец сломить мое сопротивление. Каждое выигранное мгновение давало вам, друзьям, гораздо больше шансов спасти меня. Я не осознавал, какие шансы на спасение или через какие пытки мне предстояло пройти тем временем, иначе, думаю, я бы пожелал умереть прямо тогда.
Пристли сделал паузу и снова содрогнулся при воспоминании об этом.
– Случалось ли кому-нибудь из вас когда-нибудь пользоваться этим орудием страдания – старомодным проводным телефоном, соединения с которым производились вручную на коммутаторах, одним из тех сложных устройств, которые обычно выходят из строя и в лучшем случае работают самым бессистемным образом, от которых страдали наши предки столетие назад? Возможно, вы помните их еще мальчиком, профессор Флекнер. Блэр, возможно, видели такой в музее. Ну, когда я был подростком, лет пятнадцати, я наткнулся на короткую линию такого рода, путешествуя со своим отцом в глухом лесу на севере Аляски. Я хорошо помню смесь жужжания, клацанья и дребезжания, от которой у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, когда так называемая Центральная пыталась, довольно часто тщетно, набрать номер, причем особенно яростное усилие предшествовало ее частым объявлениям о том, что линия занята.
– Так вот, телефонный аппарат, который был прикреплен к моей голове, имел тот же набор несчастий. Был ли это действительно старомодный аппарат начала двадцатого века, я не знаю. Вы читали о древней практике пыток заключенных, когда вода непрерывно капала на выбритый череп, или о приятном искусстве щекотать жертву до смерти или сводить ее с ума непрерывными легкими похлопываниями по подошвам ног. Я уверен, что приветствовал бы эти методы, любой из них или все вместе, предпочтя этот адский треск в моих ушах, который продолжался час за часом, прерываясь только через промежутки времени, когда мой мучитель делал паузу, чтобы спросить меня, готов ли я говорить.
– В конце концов я, казалось, потерял всякое чувство слуха как таковое. Каждый щелчок инструмента сопровождался острой болью, которая, казалось, пронзала мой череп и спускалась по каждому нерву в моем теле до самых пальцев ног. Я находился на грани бреда, но боролся с ним всей оставшейся волей.
– Наконец я, должно быть, впал в кратковременное беспамятство. Я снова пришел в себя с именем на устах. Я знал, что в своем полубессознательном состоянии я произнес вслух имя какого-то знакомого, но чье именно, я не знал и не знаю сейчас. И я почти схожу с ума от страха, что, возможно, в этот момент я предал одного из вас.
Он замолчал и медленно потер голову, как человек, все еще находящийся в оцепенении, его лицо выражало крайнее страдание. Мы с Флекнером посмотрели друг на друга, и каждый прочел на лице другого тревожный отголосок страха Пристли.
ГЛАВА XVI. Преступный трест апеллирует к закону
Остальная часть истории Пристли не произвела на меня особого впечатления. Я был слишком поглощен размышлениями о том, что он мог сказать в тот момент полубреда. Выдал ли он нас, и могли ли мы ожидать в любой момент какого-нибудь коварного нападения банды?
Слушая вполуха, я понял, что, когда Пристли пришел в себя
