– Я папе пожаловалась, – вступила в разговор Лиза, – она перчатки сперла!
– Не верьте уволенной прислуге, – заявила Соня, – Женя решила Лизе отомстить. Кстати, из того чулана, где она сидела, ничего не видно. Можем прямо сейчас поехать в Ворокино и посмотреть. Вы, похоже, подозреваете Лизу в причастности к исчезновению Кати?
Я призвала на помощь все актерские способности.
– Я пишу план детектива. Перед самой смертью Виктор Михайлович…
– Знаю, вы подрядились написать для Лизки книгу, – опередила меня Соня.
– Откуда знаешь? – ахнула Лиза. – Это страшный секрет!
– Алиска написала, – пояснила Соня, – е-mail скинула.
– Ты ей адрес дала, а мне сказала, что в тех краях почта не работает! – надулась Лизавета. – Некрасиво лучшую подругу обманывать! Вот ты какая!
Покраснев, Лиза сбросила с ближайшего кронштейна платье и унеслась. Соня укоризненно протянула:
– Петарда! Не дослушает и взрывается. Я изо всех сил стараюсь изменить отношение Алиски к мачехе. Поэтому и поддерживала с девочкой контакт, нарушив приказ мужа. Костя требует, чтобы во время путешествий у нас не было связи с внешним миром, он полностью погружается в атмосферу первозданной природы. Но ноутбуки и спутниковые телефоны на всякий случай лежат в багаже. Мало ли что случится… Змея укусит, прихваченный антидот плохо сработает. Когда муж засыпал, я общалась с Алисой, хотела знать, как у них дела. Прочитаю сообщение вроде «Лизка, сволочь, мои фигурки из папиной спальни выкинула, свои горшки поставила. Цветочница, блин!» и начинаю психотерапевтом работать. О! Совсем забыла! Алиска попросила… пошли со мной.
Я покорно последовала за Соней. Наверное, подруга Лизы побаивалась временно оставить меня в доме без присмотра. Литераторы, знаете ли, вороваты, с гонорарами нынче туго, а в богатом доме полно дорогих цацек – сопрет детективщица эксклюзивную шкатулку и купит себе машину.
Соня привела меня в спальню Виктора Михайловича. По пути она трещала как сорока.
– Алиса обожает разные фигурки, она их собирает, постоянно покупала отцу симпатичных зверушек из стекла. Виктор же ставил собачек-кошечек на подоконник, забывал о них, ронял на пол, злился. Алиска очень переживала. Не так давно Лизка увлеклась цветами, начала горшки десятками скупать, везде их насовала, добралась и до спальни мужа. Сняла с подоконников фигурки и водрузила свои кактусы. Витя жену обожал, поэтому хвалил ее «оранжерею» без устали, демонстрировал к ней интерес. И как себя после этого чувствовала Алиса?
Я выпалила:
– Обиженной и никому не нужной!
Соня кивнула.
– Верно. Я пыталась хоть что-нибудь объяснить Лизе, но она человек увлекающийся. Она уже коллекционировала книги, картины, пыталась петь на эстраде и все бросила. Елизавета – фейерверк, взлетает, рассыпается на короткое время искрами, и все, остаются одни головешки. Я подумала, что кактусы ее очередной бзик, и была права, теперь она мечтает о славе литератора. Тебе заплатили?
– Дали аванс, – подтвердила я.
Соня отодвинула портьеру с вытканными сценами охоты.
– Алиса временно переезжает ко мне. Боюсь, если она тут останется, отношения с Лизаветой превратятся в открытую войну. Пусть пока побудет под моим наблюдением. Кстати, завтра похороны Виктора.
Я постаралась не измениться в лице. Вдова не очень опечалена предстоящей церемонией, впрочем, Соня тоже не демонстрирует скорби, говорит спокойно.
– Девочка просила забрать фигурки, которые здесь остались! Черт!
Я подошла к Соне и увидела, что та пытается сдвинуть горшок с фиалкой, очень похожей на ту, которую я купила в цветочном магазине на рынке.
– Мужегон! – вырвалось у меня.
– Что? – не поняла Соня. – Ну надо же было мокрое кашпо сюда поставить! Теперь оно прилипло, не оторвать! Кто такой мужегон?
– Цветок, который выгоняет из дома опостылевшего супруга. Еще его именуют «Тещин подарок», – уточнила я. – Говорят, после того как растение внесут в квартиру, муж убегает или заболевает, может даже умереть.
– И ты в это веришь? – деловито осведомилась Соня, осторожно собирая стеклянный зоопарк. – Как насчет черной кошки, рассыпанной соли, тринадцатого числа и упавших ложек?
Я подошла ко второму окну, третьему. Везде за роскошными драпировками прятались кактусы. Их было много и не все имели колючки, какие-то оказались лысыми, другие походили на тонкие, сплетенные между собой сосиски. Фиалка же пребывала в гордом одиночестве. Я еще раз внимательно осмотрела цветы – их все, похоже, купили в одной лавке, на каждом горшочке имелся фирменный знак: роза в стакане и название фирмы «Жизнь в цвету». А вот фиалка сидела в обычном кашпо из глины, оно выбивалось из общего ряда.
– Мы будем сегодня работать? – проворковала Лиза, влетая в спальню.
Соня оказалась права, ее подруга недолго злилась на окружающих.
– Убей прислугу! – посоветовала Софья.
– За что? – поинтересовалась Лиза.
– Подоконник испортила, – гаркнула жена Константина Львовича, – мокрый горшок поставила.
– Ой! Я совсем забыла про кактусики! – призналась Елизавета. – Они мне разонравились.
– Давно ли? – вздохнула Соня.
– Еще перед отъездом я тебе сказала: «К черту иголки!» – хихикнула Лиза.
– Точно, – кивнула Софья, – и эта страсть миновала.
– Их поливать не надо, – частила Лиза, – пусть стоят, пока сами не помрут.
– Растения живые, – с укоризной возразила Соня, – жалко ведь. Фиалка совсем плохая. Можно я ее возьму?
– Здесь только кактусы! – удивилась Лиза.
– А это что? – спросила Соня, указывая на цветок.
– Не знаю, я его не покупала, – занервничала Лизавета, – понятия не имею, откуда он взялся.
– Ты просто забыла! – предположила Соня.
– Нет! – упрямо возразила подруга. – Не приобретала я его! Нет! Нет! И нет!
– Успокойся, – купировала намечающийся скандал Софья, – фиалка не стоит столь бурного проявлению чувств!
…! – выдала Лизавета и убежала.
Мне реакция девушки показалась крайне странной. Зачем отрицать факт покупки обычного растения? Ладно бы Лиза открещивалась от чего-то неприличного, грязного, а тут просто цветок, начинающий увядать без полива.
Софья укоризненно покачала головой, я открыла рот, но не успела произнести ни звука, потому что в спальню фурией влетела Лиза.
– Тебе заплатили за книгу, а не за идиотство! – заорала она на меня. – Литераторша, …! Получила бабло – отрабатывай! Я тебе дала сюжет про мужа! Чтоб к завтрему накорябала половину книги. Уан, ту, фри, берись за работу! Если ты недовольна, верни аванс прямо сейчас! Не можешь? Не можешь? А? Не хочешь? Знай свое место! …! …! …!
Я приросла к полу, Соня схватила Лизу, прижала ее голову к своему плечу и начала баюкать подругу, напевая:
– Не плачь, не плачь, все уладится, образуется. Виола быстро напишет роман! Ведь так?
Мне стало до слез жаль Лизу.
– Да, – подтвердила я, – прямо сейчас поеду и прикую себя к столу. Сюжет замечательный, надо лишь придумать детали.
Лиза подняла голову:
– Правда?
– Абсолютная! – заверила я. – Через сутки примчусь с текстом.
– Завтра у нас похороны, – деловито сказала Лизавета, – мне надо с утра платье выбрать, туфли. Потом крематорий, поминки, я очень устану. Лучше в среду. Заметано?
– Заметано, – эхом отозвалась я и взглянула на часы, – побегу домой.
Соня проводила меня до двери, Лиза же села в гостиной у телевизора, шоу с Андреем Малаховым полностью захватило вдову, ей и в голову не пришло проявить вежливость по отношению к писательнице. Хотя я для нее не гостья, а нанятый работник, поэтому не стою внимания.
– Не обижайтесь на Лизку, – Софья попыталась сгладить неловкость, пока я застегивала сапожки, – она очень переживает из-за смерти Виктора.
– Естественно, – кивнула я, хотя отлично понимала: Лизавета никогда не любила супруга, вышла замуж по приказу отца и тяготится ролью вдовы. Вот только так называемое хорошее воспитание большей частью состоит из лицемерия, умения говорить приятную ложь и делать хорошую мину при плохой игре, потому я и согласилась с Соней.
– Напишите книгу побыстрей, – посоветовала жена Ерофеева, – Лиза отвлечется на исполнение роли автора бестселлера.
Хорошее воспитание внезапно отступило, и я задала бестактный вопрос:
– Как вы думаете, почему Лиза стесняется вашего происхождения? Она мне сказала, что вы дочь богатых людей.
Соня резко отвернулась, потом с неохотой ответила:
– В свое время мы в Ворокино жили, как в заповеднике, окружающего мира не видели, варились исключительно в собственном соку. Детский сад и школа находились в поселке, в большой мир мы выбирались нечасто. В театр, консерваторию, московские музеи нас возили либо вместе с классом, либо отправляли на машинах с нянями. Изредка могли поехать родители, но у Лизы мама болела, я первую жену Константина Львовича практически не помню, а сам Ерофеев был по горло занят. Мы с Лизаветой напрямую с жизнью столкнулись после приезда из Швейцарии. Выросли и получили возможность одни свободно передвигаться по Москве. За границей варились тоже в своей ограниченной колледжем среде. В Ворокине все знали, что моя мама уборщица, но никому и в голову не приходило от меня нос воротить, иностранцы считали меня ребенком богатых родителей, раз девочка учится в пансионе, у ее семьи есть деньги. Но потом Лиза поняла, что многим свойственен снобизм, и врала всем про меня. Я не сразу узнала, как она подкорректировала мою биографию, а когда услышала про отцовские миллионы, было уже поздно. Если опровергнуть слова Лизы, получится, что я обвиняю ее во лжи.
