— Зачем ты мне это рассказываешь? — в глазах Рогдая отразилось недоумение.
— Я хочу, чтобы ты все правильно понял, ведь парень ты смышленый. Так вот, насколько видели мои сородичи и видел я — в каждом из племен есть свои обряды посвящения отрока во взрослую жизнь племени. Ты, должно быть, тоже их проходил. Каждое дитя, взрослея, достигает возраста, когда ему кажется, что оно уже с лихвой набралось жизненного опыта. Отрок считает себя самым умным, отрицая все, чему его учили — но на деле он еще мал и глуп, и его нельзя допускать во взрослую жизнь, ибо он наворотит там страшных дел. Силы у него уже много, а разума и умения держать свои чувства в узде маловато. И вот, чтобы преодолеть испытание этим нелегким взрослением, жрецы разных народов создали обряды посвящения. Все они нередко связаны с болью, с унижением, со страданием. В них ущемляется раздутое самомнение дитяти, отрицается его прежний опыт. Отрока как бы заставляют умереть и возродиться вновь, но уже другим существом, стоящим на страже блага общины и рода. Я даже встречал племена, где таких парубков посылают воровать, чтобы добыть еду. Но потом — они проходят посвящение, принимаются в круг взрослых соплеменников и про «подвиги» их забывают. А вот наши с тобой знакомые мне шибко напоминают парней, что вроде бы начали проходить свое посвящение — да до сих пор не могут его завершить. Так и занимаются тем, что грабят соседей, бахвалятся своей силой и своими подвигами. Прямо как сорванцы за околицей, оставшиеся без пригляда взрослых. Из всех человеческих качеств приобрели только жестокость, мстительность и алчность. И нет над ними волхва, который бы вразумил этих зарвавшихся удальцов, вернув в лоно полезной жизни…
Услышав эти его слова, Августин повернулся к Кандиху.
— Не волнуйся, и до них дойдет слово Божие в свое время!
— Увы, за это я не волнуюсь, — отозвался Кандих с многозначительным вздохом.
— Так вот, оставаясь с урманами — ты никогда не найдешь своего предназначения, — он вновь обратился к Рогдаю. — Навеки застряв в боевом посвящении, которое никогда не заканчивается. Для многих парней такая жизнь — предел мечтаний, но время идет, и надо двигаться дальше, дабы обрести свою настоящую стезю…
— Мне кажется, ты несправедлив к урманам, — мнение молодого варна пришлось Рогдаю не по душе. — Они свободны, как ветер, отважны, как волки, верны друг другу, как кровные братья. Побыв среди них, я словно увидел иной мир, в котором для человека не существует пределов. К тому же, я никогда не встречал людей, что так почитали бы своих богов и знали о них все.
Кандих покачал головой.
— Урмане забрали себе не только многие наши исконные обряды, но и имена наших богов. Теперь они полагают их своими. Но посуди сам: их верховные боги Один и Тур — не более чем наш древний предок Идан-Турс[97], победитель гордых южан. Молот Мьольнир — это молнии нашего Перуна! Теперь же они изгоняют нас с наших земель и обирают тех, кто лишился нашей защиты…
У молодого варна вырвался тяжкий вздох.
— Когда-то давно, когда Верные только пришли в эти просторные края, вернувшись из изгнания, они обильно расселились среди полей и лесов, рек и лугов, принимая под свою руку всех желающих. Повсюду царил разброд. Племена и роды увязли в кровавых усобицах, и даже малые общины воевали с соседями за клочок земли. Но мои предки установили лад, примирив всех супротивников на многие годы. Зажили единой семьей, единым обычаем. Счастливая то была пора — люди имели мудрые законы и справедливых правителей, злато, серебро и железо в своих домах, торговали с дальними странами и ни в чем не ведали нужды. Недруги и нос боялись показать вблизи земель нашего союза. Но ничто не длится вечно под солнцем. Размолвка среди наших вождей привела к войне родов. Те, кто проиграл в ней — ушли на север, к берегу моря, чтобы создать первые общины воинов. Это и были морские братства бесстрашных удальцов, связанные между собой клятвой. Своими боевыми умениями они снискали себе громкую славу. А потом — случилось то, о чем я и говорил. Воинские общины стали пополняться людьми с северных скал, которые постепенно переняли у нас наших богов и наши обряды, наши навыки и нашу силу. Однако они так и не переняли то, что составляло самый смысл нашей жизни. Поэтому я не считаю, что предал их. Уж тогда, скорее, они предали нас.
— Всем тяжко признавать себя в чем-то виноватым, — Августин, вмешавшийся в разговор, покачал головой. — Чаще всего тот, кто легко предает другого, возмущается на весь свет, если ему самому случится изведать горечь предательства. Ведь норманны не считали греховным для себя явиться к нам под видом мирных торговцев, воспользоваться гостеприимством хозяев, а потом ограбить их и лишить жизни. Но когда плоды деяний их вернулись к ним сторицей — сочли это страшным злом. Это говорит о неразвитой душе… С Божьей помощью, мы постараемся это исправить.
Кандих вновь глянул на монаха и промолчал.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Рогдай молодого варна.
Тот усмехнулся.
— У нас принято, чтобы человек благородный умел не только махать мечом, но также знал историю, мог читать и писать, играть на гуслях и даже слагать песни. Конечно, если только и делаешь, что упражняешься в воинских игрищах, удар твой может стать неотразимым, но если знаешь кое-что еще — ты сможешь избежать любого удара, а также всегда найдешь такие слабые места противника, о которых он и сам не подозревает…
— Выходит, о дочке Тудуна ты соврал?
Молодой варн самодовольно подкрутил тонкий ус.
— Ну, почему же? Она была ко мне неравнодушна, и даже сам Тудун намекал мне, что если я вернусь с удачей, то могу рассчитывать… Но только в сердце моем навряд ли отыщутся ответные чуства. И вовсе не ради этого отправился я в путь.
— А ради чего?
Кандих уже собирался ответить, как вдруг князь поднял руку, останавливая отряд.
— Всей толпой не пойдем — напугаем селян. Осколт, возьми двоих воев, шумни там, что мы подъехали. Пусть выходят из своего убежища.
Трое всадников отделились от остальных.
— Нам надо уходить отсюда как можно дальше и как можно скорее, — напомнил монах. — Норманны вряд ли откажутся от погони!
— Верно, — согласился Званимир. — А еще мне надо подумать, как защитить то, что они ищут.
— Зачем тебе этот золотой истукан? — недоумевал монах. — Разве жизнь человека, а тем более душа его — стоит мешка золота?
— Многие готовы убить и за меньшее, — грустно усмехнулся Званимир. — Однако это не просто истукан. Помысли сам, Августин, ведь все люди смертны, и важно то, как они проживают свою жизнь — от лона Живы до серпа Морены. Значимость жизни каждого — в свершенных деяниях. След их остается в памяти людской. Кто-то сотворил великое чудо, кто-то одарил род свой и своих детей премногими умениями. Разве не удивительна возможность прикоснуться своими руками к творению наших пращуров, прошедшему через бездну веков? Это уже диво дивное. Даже если ты и не веришь в чудесные свойства ладьи.
— А у нее есть еще и чудесные свойства? — с сомнением осведомился проповедник.
— Есть, — неожиданно отозвался Кандих.
Все взоры обратились к варну. Но ему вновь не дали договорить. На сей раз из осиновой рощи появился Осколт, бешено погоняющий взмыленного коня, а за ним врассыпную бежали слобожане.
— Идут! — выкрикнул он, подъезжая. — Идут!
Званимир поднял руку.
— Копья наперевес! Откуда идут? — спросил Осколта.
— Из хода полезли. Как раз как мы подъехали, — задыхаясь, выговорил десятный.
— Загоним их обратно! На сей раз, проповедник, прошу тебя вести селян. Уводи их на полдень, к Сожу! Кандих, Рогдай — вы с ними! Мы вас нагоним.
Полтора десятка всадников, набирая разгон, пошли на удар, как только из рощи появились первые урмане, сверкающие кольчугами на солнце. При виде ратников Званимира они принялись громко голосить и скалить зубы. Рогдай успел заметить, как один из них встал прямо на пути князя, забросив за спину щит и перехватив секиру двумя руками. Видно, думал достать Званимира хорошим замахом. Князь разгадал его движение, ушел телом вбок и на всем скаку пропорол копьем. У урманина еще хватило силы перерубить торчащую в теле пику, однако конь сбил его на землю. Что было дальше, Рогдай не видел. Больше времени оглядываться у него не было.
Измученные слобожане бежали с трудом. Женщины несли на руках грудных детей, дети постарше тащили узлы с поклажей. Мужчины вели под руки стариков и старух. Отряд шел медленно, спотыкаясь на каждом бугре, и молодой послушник с тоской оглядывался, ожидая погони. Князь не возвращался, и не было гонца, который принес бы вести о нем.
— Догоняют, — с досадой произнес Кандих. Вдалеке возникли несколько темных точек, за ними еще и еще. Рогдай подумал было, что это спасшийся князь и его люди, однако точек было слишком много, и число их все росло.
