Маленький носовой платочек вспорхнул над удалявшимся фургоном, Гертруда выхватила свой и помахала.
— А все-таки Джон ее не бьет, — философски рассуждала она. — К тому же есть масса других, куда более плохих вещей, чем сад и господин, которые мужчина любит больше жены.
Элизабет и Традескант, не подозревающие о таком безжалостном и довольно точном описании их жизни, обнаружили, что чем дальше от Меофема, тем лучше их настроение.
— Странно, что я поселюсь где-то в другом месте. — Элизабет улыбнулась. — И дом будет больше, и сад лучше.
— Там вокруг вместо улиц сплошной парк, — подхватил Джон. — Джею будет где играть. А сады такие, каких Англия еще не знала. Фонтаны, речки!
— Нужно будет следить, чтобы он не убежал и не упал вводу, — озаботилась Элизабет. — Малыш очень непоседливый. Мне столько раз приводили его, когда он был уже на полпути в Суссекс.
— В садах милорда он может бродить, сколько захочет, — заметил Джон с удовлетворением. — Там никто не причинит ему вреда.
— А обедать мы где будем — в большом доме или у себя? — спросила Элизабет.
— Если хозяина нет в поместье, то где угодно. Но если граф во дворце, он любит, когда слуги обедают в холле. И мне приятно видеть его.
— Так повелось, потому что дома тебе никто не готовил обед, — возразила Элизабет. — Но теперь рядом буду я…
Джон нежно положил ладонь на руку жены.
— Вопрос не в том, кто приготовит обед, ты или кухарки, и даже не в том, чью компанию я бы предпочел, — пояснил он. — Просто если граф будет меня искать и заглянет в холл, мне необходимо там быть. Ты уже должна это понимать, Элизабет. Мы собираемся жить на его земле, в его доме, и этот дом он дает нам бесплатно. Ты должна понимать, что хозяин для меня на первом месте.
На секунду Джону показалось, что жена набросится на него с бранью, а если они поругаются, то легко могут дуться друг на друга все два дня путешествия, потому что оба страшно обидчивые. Но потом Традескант увидел, что Элизабет признала существующее положение дел.
— Я понимаю, — сказала она. — Но мне трудно с этим смириться. Род, к которому я принадлежу, моя семья — мы свободные землевладельцы на собственной земле. И обедаем там, где пожелаем.
— Иногда только хлебом с беконом, — добавил Джон.
— Даже если и так. Это наш хлеб и бекон, и мы не боимся впасть в немилость.
Традескант кивнул.
— Если бы я довольствовался должностью простого фермера или садовника, жил бы сам по себе со своим маленьким садиком, где выращивал бы цветы, луковицы или фрукты на продажу, то я тоже был бы таким. Но я мечтал о большем, Элизабет. Мечтал о возможности создать самый великолепный сад в Англии. Граф подарил мне эту возможность, когда я был еще совсем молодым, таким молодым, что любой другой хозяин года три держал бы меня в учениках под чьим-нибудь надзором, прежде чем принял бы меня всерьез. Сесил поверил в меня, он рискнул. Он дал мне Теобальдс, когда я был совсем щенком.
— Неужели ты не видишь, чем заплатил за это? — воскликнула Элизабет. — Ты даже не можешь сам решить, где тебе обедать. Не можешь решить, где тебе жить. Иногда мне кажется, что ты не можешь сам решить, что тебе чувствовать. Значение имеют только чувства графа, но не твои.
— Так уж повелось, — вздохнул Джон. — Так устроен мир.
Элизабет покачала головой.
— Только не в Меофеме. И не в моей семье. И не в нашей стране. Лишь при дворе каждый ищет, как подняться под покровительством знатного человека. И только при дворе важный человек нуждается в приживалах, демонстрируя этим свою значимость. Но по всей Англии мужчины и женщины живут со своими убеждениями и никого не называют господином.
— Ты считаешь, такая жизнь лучше?
— Конечно, — подтвердила Элизабет.
Но то, что для нее было свободой от гнетущего долга, Джону представлялось потерей и непереносимой пустотой.
— Без моего господина я бы не сделал карьеру, — отозвался Традескант. — А то, что ты называешь свободой, — малая цена за возможность принадлежать душой и сердцем великому человеку. Я с радостью плачу эту цену.
— Но я тоже плачу ее, — спокойно сказала Элизабет.
На секунду Джон взглянул на жену — что-то в ее голосе заставило его ощутить нежность и сожаление, что они не стали друг для друга чем-то большим. Элизабет подумала, что муж обнимет ее за плечи и притянет к себе, правя одной рукой, и они поедут дальше, как влюбленный парень и его девушка на ярмарку.
— Да, ты тоже платишь, — согласился Джон, держа вожжи в обеих руках. — Ты знала, что выходишь замуж за человека, чей долг уже определен. Я стал слугой Сесила еще до нашей помолвки, не говоря уже о свадьбе. Ты знала об этом, Элизабет.
Элизабет не отрывала глаз от прямой дороги.
— Я знала, — произнесла она чуточку мрачно. — И не жалуюсь.
Традескант прекратил дальнейший разговор, понадеявшись, что Элизабет увидит приготовленный для них графом дом и поймет: следовать за великими лучше, чем быть независимым маленьким человечком. Понаблюдав за лицом супруги, когда они приближались к Хэтфилду, Джон мысленно отметил, что какое-то время жалоб на Сесила не будет.
Граф дал им не просто коттедж — пара тесных комнатенок на первом этаже и шаткая лестница в спальню, сильно напоминающую сеновал. Нет, это был настоящий дом с забором и дорожкой из красивой кирпичной крошки. Тропа вела к входной двери, расположенной между двумя окнами, настоящими застекленными окнами с толстыми свинцовыми рамами.
От восхищения Элизабет потеряла дар речи.
— О! — только и вымолвила она, спрыгивая с жесткой скамьи фургона.
Толстый слой светлой соломы покрывал низкую крышу. Новые балки в стенах еще сохраняли золотистый цвет на фоне бледно-розовой штукатурки.
— Новый, — прошептала Элизабет. — Его построили специально для нас?
— Для нас, и ни для кого другого. Входи, — пригласил Джон.
С глазами, круглыми, как у охотящейся совы, Элизабет переступила порог своего жилища. По пятам за ней следовал Джей. Они оказались внутри холла с плиточным полом. В камине уже горел огонь, приветствуя их. Справа была кухня с большой каменной раковиной и широким очагом. Слева — небольшая комната, которую хозяйка могла использовать по своему желанию: как кладовую или гостиную. Наверх вела настоящая массивная лестница с прочными деревянными ступенями и балясинами. На втором этаже имелись две комнаты, каждая вместила бы полутораспальную кровать, не говоря уже об узкой маленькой кровати и детской кроватке на колесиках, которые семья привезла из Меофема.
— И сад! — ликующе провозгласил Джон.
