— И сад! — ликующе провозгласил Джон.
— Сад!
Элизабет рассмеялась над предсказуемостью мужа, но послушно спустилась с ним по лестнице и прошла через кухню к задней двери.
Сесил разрешил Джону брать любые растения и саженцы из дворцового сада, чтобы тот мог создать свой Эдем. На небольшом огороженном стеной участке Традескант разбил маленький фруктовый сад. Дорожка была обсажена яблонями и сливами и ограждена решетками для вьющихся растений. Прямо у задней двери находился декоративный огород, где росли травы для пряностей, имелись грядки с клубникой, горохом, бобами, луком и зеленью.
— Он кажется таким… — Элизабет сделала паузу, подбирая нужное слово. — Укоренившимся. Словно был здесь всегда.
Краткий проблеск гордости озарил лицо Джона.
— Я научился этому за последний год, — похвастал он. — Теперь знаю, как заставить молодой сад выглядеть так, будто он растет со времен райского сада. Просто надо посадить деревья максимально близко и пересадить до того, как сад наполнится. Конечно, есть риск, ведь некоторые деревья слишком большие для пересадки. Вокруг корней следует выкопать широкие канавки. Зато сейчас эти деревья…
Традескант замолчал: жена улыбалась ему, но не слушала.
— Мне удалось придумать, как перемещать деревья, чтобы они не засыхали, — закончил Джон. — Но это мало кому интересно, разве что другому садовнику.
— Самое главное, что ты подарил мне красивый сад, и я буду дорожить им. — Элизабет обняла мужа и прижалась к нему. — Я очень тебе признательна. Теперь я понимаю, почему тебе недостаточно маленького клочка земли в Меофеме. Я даже не подозревала, что ты разобьешь сад при доме так же, как делаешь большие сады, так что ты очень меня порадовал.
Джон улыбнулся ее удовольствию, наклонился к ней и поцеловал; ее губы были все еще мягкими и теплыми. Он вдруг ощутил желание и подумал, что ночью они займутся любовью в новой комнате, а завтра проснутся, выглянут в окно и увидят просторы Хэтфилдского парка.
И начнется новая жизнь.
— Мы с тобой будем наблюдать за ростом этих деревьев, — пообещал Джон. — Каштановое дерево посадим в дальнем углу сада, а в старости будем отдыхать в его тени.
Элизабет крепче обняла супруга.
— И мы будем жить в своем доме, — сказала она твердо.
Джон поводил щекой по ее теплому чепцу.
— Когда состаримся, — обезоруживающе добавил он.
На следующий день сам граф навестил Традескантов в их новом жилище. Великолепие экипажа, запряженного скаковой лошадью, взволновало Элизабет и повергло в благоговейный трепет. Один ливрейный лакей правил, а другой стоял на запятках. Элизабет подошла к воротам, присела в реверансе и, заикаясь, пробормотала слова благодарности. Джон просто открыл ворота и подошел к дверце кареты, словно встречал близкого друга.
— Вы больны? — тихо спросил он Сесила.
Лицо его светлости было желтым, морщины казались глубже, чем обычно.
— Не хуже, чем всегда.
— Что, кости?
— На сей раз живот, — пожаловался Сесил. — Я прескверно себя чувствую, Джон. Но пока что не могу бросить работу. Намереваюсь реформировать финансовую систему вопреки королю. Если он все же согласится, то смогу склонить парламент к принятию моего плана: отдать им на откуп торговлю привилегиями в обмен на достойное содержание для короля.
Джон моргнул.
— Вы хотите, чтобы парламент платил королю? Чтобы король стал слугой парламента?
Сесил кивнул.
— Все лучше, чем год за годом бесконечные пререкания по мелочам, когда они требуют от короля сменить фаворитов, а тот требует больше денег. Все, что угодно, лучше, чем это. Для подобных ежегодных игр в попрошайничество королю нужно иметь море обаяния, а Яков в этом смысле совсем не похож на Елизавету.
— Может, вы отдохнете и вернетесь к делам позже? — настойчиво предложил садовник.
Глаза из-под тяжелых век остановились на лице Джона.
— Ты что, подвизался аптекарем?
— Но разве вы не можете передохнуть?
Поморщившись, граф протянул руку своему слуге; даже этот простенький жест явно причинял Сесилу боль. Джон взял руку так нежно, как обычно держал малыша Джея, пока тот спал. Машинально он накрыл ладонь хозяина другой рукой и почувствовал, как холодны пальцы графа и как слаб пульс.
— Я выгляжу настолько больным?
Традескант замешкался. По лицу Сесила промелькнула улыбка.
— Ну же, Джон, — почти прошептал он. — Ты всегда гордился тем, что говоришь правду, не превращайся сейчас в придворного.
— Вы выглядите очень больным, — подтвердил Джон тихо.
— Смертельно больным?
Во взгляде хозяина, брошенном из-под тяжелых век, Традескант уловил желание услышать правду.
— Я в этом не разбираюсь, но, по-моему, да.
Сесил слегка нахмурился, и садовник крепче сжал его тонкую ледяную руку.
— Мне так много нужно успеть, — вздохнул государственный секретарь.
— Подумайте сначала о себе, — наставительно произнес Джон. — Прошу вас, милорд. Подумайте о себе.
Наклонившись, граф прижался щекой к теплому лицу Традесканта.
— Ах, Джон, — мягко промолвил он. — Как бы я хотел обладать хоть частью твоей силы!
— Дал бы мне Господь возможность поделиться с вами силой, — отозвался Джон.
— Поехали со мной, — предложил граф. — Прокатимся, ты опишешь мне, что посадил, как будет выглядеть сад. Пусть даже он вырастет после нас. Расскажешь мне, как все расцветет через сто лет, когда нас уже не будет на свете. Этот сад переживет нас обоих, и здоровых, и больных.
Традескант забрался в экипаж рядом со своим господином и положил руку на спинку сиденья, защищая Сесила от ударов. Забытая у ворот Элизабет наблюдала, как отъезжает экипаж.
— Ты создал бархатный футляр для моей драгоценности, — заметил граф со спокойным удовлетворением.
Экипаж медленно катился по аллее, вдоль которой выстроились недавно посаженные деревья.
— Мы когда-то вместе начинали и неплохо вместе поработали, Джон.
МАЙ 1612 ГОДА
Сесил умирал в новом прекрасном доме, в великолепной кровати под балдахином. За дверью спальни слуги притворялись, что продолжают выполнять свои обязанности. Они старались не шуметь и расслышать докторов, собравшихся на консилиум. Кто-то советовал отправить графа на воды в Бат — последний шанс на выздоровление. Кто-то считал, что больного нужно оставить в постели и дать ему отдохнуть. Иногда, когда дверь открывалась, слуги слышали тяжелое дыхание Сесила и видели его на высоких, богато вышитых подушках, которые своими яркими расцветками словно издевались над желтеющей кожей графа.
