Огромный ангар размещался на самой окраине города, за заводским поясом впритык к окружной железной дороге.
Наша коляска остановилась перед закрытыми воротами эллинга, и ефрейтор борзо побежал разыскивать хозяев.
Каплей, пользуясь паузой, набил свою трубку крепким морским табаком, на что некурящий Вахрумка поморщился, но ничего тому не сказал.
Вплотную к высокому ангару примыкало большое поле как два футбольных примерно. В его центре торчала ажурная деревянная вышка с площадкой и мачтой. С мачты свешивался красный вымпел, показывая безветренную погоду. Я подумал: стоит ли подсказывать применение аэродромного «колдуна» для точного показателя направления ветра или путь и дальше так живут как жили? Вон Вахрумка мной недоволен, что я его законного отдыха лишил. Или планы я ему какие обломал, что он строил после издания «Наставления»?
Ожидание затянулось потому, как ефрейтор нашел у ангара только сторожа – седого старого дядьку с одноствольным дробовиком в руках.
Мы слезли с коляски. Вахрумка набросал записку на листке из блокнота. И отправили на экипаже ефрейтора по указанному сторожем адресу с приказом доставить этого чертова изобретателя на место, буде он даже с бабой спит.
– А для чего эта вышка посередине поля, господин капитан – лейтенант? – решил я скрасить ожидание беседой, а заодно хоть как-то залегендировать мои послезнания о дирижаблях.
– Понимаешь, Савва, – с удовольствием начал свои пояснения моряк, выпустив клубы сладковатого дыма ароматизированного медом табака, – воздухоплавательные аппараты легче воздуха легко мотает сильным ветром, когда они на привязи. Так что приходится ставить такие мачты для их причаливания, вокруг которых они могут свободно вращаться как флюгер…
Импровизированная лекция продолжалась больше получаса, и я почерпнул из нее много чего для себя нового, такого чего не было в тех книгах, которые я читал «в прошлой жизни». Видимо авторы этих книг посчитали такие сведения излишней «полировкой заклепок», не интересной массовому читателю. Да и рассказчик каплей был очень хорошим. И я с сожалением встретил глазами коляску, которая привезла к ангару ожидаемого изобретателя – всклоченного язвительного человека среднего возраста по фамилии Гурвинек.
Ангар был огромным, но скелет дирижабля стоящий в нем казался еще больше. Он очень похож был на скелет кита, выброшенного на сушу.
– Сами видите… – довольно злобно проводил для нас изобретатель экскурсию по останкам своего детища. – Аппарат в семидесяти пяти процентной готовности. Осталось только сделать раздельные баллонеты для газа и оболочку. И можно взлетать. Хотя я бы предпочел еще новую компактную паровую машину. Она на треть меньше весит и мощность ее больше. Машину Айбаха, к примеру, которую он показывал в прошлом году на имперской сельскохозяйственной выставке.
– Машину для парового трактора? – уточнил Вахрумка.
– Да… ее. Это же не дефицит. А облетать готовый аппарат можно и на той машине, что стоит у меня.
Я постучал ногтем по кольцевой ферме.
– Алюминий?
– Нет. Алюминиевая бронза, – ответил мне создатель этого монстра. – Алюминий слишком мягок чтобы держать такую конструкцию без деформации. Но алюминиевая бронза также не без недостатков. В отличие от чистого алюминия она коррозирует и требуется анодировка всех деталей. Любое другое покрытие, к примеру, пропитанная лаком перкаль, ведет к увеличению веса аппарата.
Вообще вид у мастера Гурвинека какой-то всклоченный. Он весь как дикобраз ощетинившийся иголками.
– Анодировка это что-то типа воронения в оружии? – задал я вопрос на публику, типа, не знаю я, что такое анодирование.
– Примерно так, если на пальцах объяснять, – отмахнулся от меня изобретатель.
Что ему какой-то фельдфебель. Пусть даже и старший.
– Каков будет подъемный вес вашего аппарата? – заинтересованно спросил каплей.
– Как всегда половина веса самого аппарата, – тут же ответил Гурвинек. – Это закон воздухоплавания. Объем газа в баллонах расчетный тридцать две тысячи кубических метров. Такой большой дирижабль еще никто не строил, – гордо добавил он.
– Простите, мастер, – вмешался я. – господина капитан – лейтенанта интересует полезная нагрузка, за вычетом необходимых грузов.
– Две тонны в гондолах. Максимум.
– А если использовать пространство под оболочкой между гондолами? – спросил я, припоминая историю цеппелинов в моем мире.
– Так никто еще не делал, – резко ответил мастер, как бы обрезая тему.
– Но у вас конструктивно предусмотрен переход между гондолами внутри оболочки? – не отставал я.
– Предусмотрен. В войлочной обуви.
– Почему же нельзя сделать там грузовой отсек?
– Потому что когда будет натянута оболочка на каркас, то не будет никакой возможности для погрузки – разгрузки в этом объеме. Только в гондолах. Можно конечно прицепить и третью гондолу, но ее вес почти весь дополнительный груз съест сам. Так что смысла не вижу.
– А если нужно будет только подвесить груз небольших габаритов? Но много. Снизу. Разгружать не потребуется. Он сам упадет с высоты.
– Бред, – сказал, как слово выплюнул Гурвинек.
– А я бы посоветовал вам, мастер, все же прислушаться к фельдфебелю и изыскать такую возможность. Ибо только от нее зависит, будет у вас дальнейшее финансирование от армии, или нет, – веско сказал Вахрумка, давя на самое больное яйцо изобретателя.
– А где я теперь достану кишки с сорока тысяч коров для оболочки баллонетов? Чтобы они газ не стравливали. Армия обеспечит?
– Судя по тому, как в последнее время в империи развивается консервная промышленность, – ответил ему капитан – лейтенант, – армия вполне в силах такое количество обеспечить. Не за один подход, но в течение какого-то времени точно.
– Где мне расписаться кровью? – устало сказал мастер Гурвинек.
– Вот здесь, – спокойно ответил Вахрумка, доставая бумагу из планшета. – В подписке о неразглашении военной тайны.
Курировать это проект с удовольствием взялся каплей.
Через две недели прекрасным погожим днем под первые красивые редкие и пушистые снежинки состоялся на вокзале пафосный митинг и манифестация.
Король на фоне длинных орудийных жерл раздавал на перроне гвардейские знамена железнодорожным артиллеристам и принимал их торжественные клятвы.
Пушечные дивизионы также стали лейб – гвардией, как и мортирные полки. И также с эпитетом «особого могущества».
Как я и подозревал, когда склепали вторую восьмидюймовую мортиру, она тоже стала отдельным полком. Шушукались меж собой заводские, что им привезли в депо ствол аж десятидюймовой короткой пушки, снятой со старого, списанного уже броненосца. Спецом для переделки его в гаубицу на железном ходу.
Король развлекается или реально к наступлению готовятся?
Шеренги пушкарей в черной коже и красных штанах коленопреклоненные перед склоненными к королю знаменами со слезой на глазах клялись биться с врагом до последней капли крови. Свои кожаные шлемы, так похожие на советские танкистские середины тридцатых годов они повесили на сгиб левого локтя. На шее у каждого очки – консервы. Из холодного оружия у всех короткие морские кортики.
Потом король вручал боевые стяги знаменосцам своих полков и отдельных дивизионов.
Паровозы шипели и фыркали белым паром.
Орудия гордо старались проткнуть небо.
Король на этом фоне красиво позировал.
Фотографы изводили магний.
Экзальтированные дамочки падали в обморок от избытка чувств на руки сопровождающих их мужчин. Что удивительно ни одна не промахнулась.
Не хватало только берущей за душу и трясущей ее музыки типа «Вставай страна огромная…» из черной тарелки репродуктора над перроном.
Что-то сдвинулось в бюрократических шестеренках королевства в сторону активизации внутренней пропаганды. Скорее всего, то, что вопреки довоенным планам война все-таки затянулась. В штабе об этом половина разговоров в столовой.
Полагаю все же, что первым маленьким камешком, столкнувшем мощную лавину пропаганды, явился сопровождающий нас на укрепрайон Данко Шибз с треногой фотоаппарата, навязавшийся с нами в инспекцию укрепрайона. Брать его мы не хотели, но последовал звонок из дворца и скрепя сердце Вахрумка согласился. А по приезду обратно в город «фотографический художник» разродился целой серией комиксов про войну. Иначе как назвать эту иллюстрированную публикацию длинной в недельный марафон на разворот ежедневной газеты с краткими емкими подписями? Завершающиеся каждый раз патриотическими призывами жертвовать деньги в «Королевский фонд обороны» на организацию в окопах полевых бань и вошебоек.
И ведь сработало.
А потом все газеты обзавидовавшись «Королевской хронике» вдруг решили, что не иметь на фронте собственных корреспондентов им западло. И понеслась вакханалия, закономерно приведшая к возникновению военной цензуры не только читающей письма солдат с фронта, но и читающей все газеты в империи. Появилось расхожее понятие военной тайны. Но, в общем, настрой пишущей братии был вполне патриотический. Даже критика командования была вполне конструктивной, требующая внимания к труженику войны, несущего основные тяготы фронтовой жизни – рядовому солдату.
