— Не слишком ли вы спешите? — почти шепотом поинтересовалась Лайма.
— Боюсь, — Ирма слизнула капельку темного соуса с ножа. — Я спешу недостаточно… жизнь непредсказуема… а еще… в голову Мара приходят странные идеи…
Ее взгляд задержался на мне, не обещая ничего хорошего.
Я выдержала.
И улыбнулась. Робко так, виновато… я прошлая знала толк в виноватых улыбках.
— И не говори, что ты не чувствуешь…
Лайма побледнела, но с собой справилась, ровно затем, чтобы спросить:
— Раз уж семья воссоединилась… могу я узнать, когда возвращается дорогой дядюшка?
— Завтра.
Дорогой дядюшка, который если и приходился родственником кому-то из Ильдисов, то настолько далеким, что вспоминать об этом родстве было бы глупо.
Он был молод.
И отвратительно хорош собой.
— Дядюшка Юргис! — Лайма коснулась губами смуглой щеки. — Как мы рады вашему возвращению…
Он принял этот поцелуй и ответил снисходительным кивком.
Ущипнул Йонаса за щеку.
Поцеловал руку эйте Ирме. И задержался взглядом на мне. А я, в свою очередь, не отказала себе в удовольствии рассмотреть дорогого дядюшку.
Высок.
Даже выше Мара, что само по себе достижение. Широкие плечи. И темный мундир лишь подчеркивает их размах. Волосы светлые. Кожа смуглая. Черты лица правильные, разве что переносица слегка кривовата, сомневаюсь, что от природы. И эта кривизна лишь придает очарования.
Серые глаза.
Взгляд внимательный, насмешливый, будто он точно знает, о чем я думаю… пожалуй, пару лет назад я бы покраснела. А теперь просто поинтересовалась:
— А вы чьим дядюшкой будете? Лаймы или Сауле?
— Ничьим, — ответил он.
Голос низкий, хрипловатый, что называется, продирающий до костей. Я даже поежилась, а вот Этна протестующе засвистела. Ага… стало быть, дело не в одном лишь личном обаянии. Артефакт?
Я присмотрелась.
Две пуговицы на мундире характерно отсвечивали, но вряд ли дело в них, скорее уж персональная защита, которой многие военные обзаводятся. Пояс… знакомое творение. А мне казалось, что подобные амулеты предпочитают мужчины постарше.
Но промолчу.
Кольца… то темное — явно родовое. Рядом поблескивает ободок… ага, это от дурных болезней, что предусмотрительно весьма. А вот и последнее кольцо, на мизинце, простенькое с виду, и фон от него слабый-слабый, но слишком уж ровный для остаточных эманаций. Сверху кольцо гладкое, а вот изнутри… руны?
Наверняка.
Ничего незаконного, но… немного усилить личное обаяние, исправить голос… еще не приворот, где-то рядом.
— Какое интересное колечко, — я потянулась к артефакту, и дядюшка, до того с притворным вниманием изучавший мои пальчики, поспешно убрал руку.
— Ничего особенного. Матушкин подарок.
Родовой, стало быть.
— А где Сауле? И что вообще здесь произошло…
— Мост рухнул, — ответила я. — А про Сауле не знаю. Вчера она перебрала вина, должно быть, похмельем мается.
— Девочка… излишне прямолинейна, — сквозь зубы произнесла эйта Ирма, беря дорогого дядюшку под руку. И вид у нее был таков, что я сочла за лучшее отступить, но наткнулась на Йонаса и получила отчетливый тычок в спину.
Пальцем.
Жестким таким пальцем.
А вот волна силы, поглощенная силовым полем, удивила… он нарочно? Наверняка, нарочно, уж больно невинный взгляд.
— Что-то не так? — поинтересовалась Лайма.
Вот поганец… не будь на мне защиты, я бы съежилась от боли. И Этна свистнула, соглашаясь, что мальчишку стоит проучить.
— Извините, я, кажется, на ногу наступила… — сказала я и действительно наступила мальчишке на ногу. И не стоит морщиться, сама знаю, что ботинки на мне с набойками шипастыми, которые кожу пробивают на раз. Что поделаешь, на Ольсе часто бывают морозы после дождя, и тогда все вокруг, включая посыпанные песком дорожки, становится скользким.
Вот и приходится…
Мальчишка скривился.
— Нечаянно, — я тронула бусики. — Значит, это не ваш дядюшка?
— Это бабулин любовничек, — сквозь зубы процедил Йонас. — И ногу убери, корова…
— Йонас, нельзя же вот так…
— А как можно? — он стиснул кулаки. — Делать вид, что все нормально? Сколько вы готовы это терпеть? Вы ненавидите друг друга, а терпите… ты бабку, она тебя… вы вместе…
Мальчишка побелел.
А вокруг губ появилась синеватая кайма. Интересно, однако…
— Папашу с его бредовыми идеями. Тетку, что трезвой бывает только по праздникам. Но я ее даже не осуждаю, сам бы запил…
— Йонас!
— Еще и это… уродище прибыло. Ее и вправду ко двору потащат? А мне придется называть ее мамой?
— Упасите боги, — воскликнули мы с Лаймой одновременно.
А мальчишка развернулся и бросился прочь, не отказав себе в удовольствии громко хлопнуть дверью.
— Извините, Эгле, — Лайма прикусила губу. Кажется, она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Он… хороший мальчик, но сами понимаете… возраст такой…
— Сложный.
— Именно. И здесь тоже… ему хочется большего, я бы его отпустила, но Ирма… — она замолчала и вздохнула. — Она боится…
— Сердце?
— Что? Как вы…
Я коснулась губ.
— И сердце тоже… Ирма полагает, что он… не совсем тот наследник, который нужен. И в этом моя вина, — Лайма отвернулась. И вдруг стало ясно, что время все же коснулось блистательной эйты, оставило ей мелкие морщины на шее.
Веки подпухшие.
Под глазами темные круги.
Я не хочу сочувствовать, ни ей, ни кому бы то ни было из их семейства, которое отняло у меня столько лет жизни. Хотя… следует признать, что и дало немало. Без них не было бы ни Корна, ни Ольса с сала Терес.
Новых работ.
Этны.
— Сауле…
— Это от нервов. У нее очень деятельная натура, которой мало просто сиять в свете, тем более что это никогда Сауле не интересовало. Вот и получается…
— А Кирис?
— Мар так захотел. Договор подписан… уже пять лет, как подписан.
Но свадьба так и не состоялась. Любопытно.
— Вам здесь не нравится, — Лайма все же взяла себя в руки. — Не знаю, зачем Мар вас притащил… лгать он может им, если повезет, поверят, но я успела его изучить. Поэтому… послушайте моего совета. Уходите. Из дома, с острова… вам ведь есть куда?
Я помогу… пока еще не поздно — уходите.
ГЛАВА 17
Выход к морю я сама отыскала. Не так уж сложно, когда за тобой не следят. Мар, привезя меня на остров, явно решил, что с него хватит, и благоразумно закрылся в кабинете. Государственные дела, они такие, требуют постоянного внимания. Прочие же обитатели особняка, верно, рассудили, что, коль уж избавиться от меня в ближайшее время не выйдет, надо меня терпеть. А делать это лучше на расстоянии.
Понимаю.
Прислуга и та старательно делала вид, что меня не существует. Пожалуй, раньше подобное отношение крепко бы меня задело, но теперь я лишь порадовалась свободе.
И выбралась к морю.
Надо сказать, что Бейвир весьма отличался от Ольса. Более пологие берега, на которых успела нарасти земля. И деревья, на ней укрепившиеся, крепко держались корнями за скальную подложку. Местные сосны вырастали просто-таки до неприличных размеров, а под ними скрывалась трава.
И даже цветы.
Полупрозрачные осенние колокольчики привлекали шмелей и бабочек, и я остановилась, присела, любуясь этакой красотой.
На Ольсе росли мхи. А вот цветы, так только в горшках Гедре.
Здесь и море было… усмиренным?
Успокоенным.
Темное, какой-то невероятной синевы, оно то выбиралось на песчаную косу, то отползало, оставляя за собой влажные полосы и нити водорослей, но… ни камней, ни раковин, ни мелких юрких крабов, которые на Ольсе были законной добычей местных мальчишек. Крабов жарили на кострах, как и толстые ракушки, запивая горьковатой водой из местных родников. А тут… я смотрела на эту вот гладь, в которой отражалась тень цеппелина.
Останки моста разбирали, и я бы не отказалась взглянуть на них поближе, но вряд ли меня допустят. Я, конечно, попрошу… или не попрошу? Мост — сооружение массивное, и остатков много. Отправят их наверняка в ангар, временно освобожденный от цеппелина, потому-то его и подняли.
