— А как мы поступим с…
Я ногой указываю на фигуру спящего.
— С месье Шарлем? Вы правы, ему необходимо жилье. И, пожалуй, я знаю, куда мы его поселим.
— Найдем ему квартиру?
Он кивает.
— Есть отличное заведение в Латинском квартале. Пансион Карпантье.
Глава 24
ВИКОНТ НЕОЖИДАННО ИСПУСКАЕТ ДУХ
За десять минут до того, как наш кабриолет прибывает на Менскую заставу, Шарль, словно бабочка из кокона, выбирается из своего сюртука. Потягивается, протирает глаза.
— Приехали?
— Почти.
По обе стороны от дороги нет ничего, кроме невозделанных полей и заросших тропинок. Необозримое пространство, покрытое скошенной травой, разнообразят лишь редкие дикие маки да виднеющиеся вдалеке гипсовые каменоломни и мельница, колесо которой не столько вращается, сколько совершает странные, отчаянные рывки.
— Я их не вижу, — сообщает он.
— Не видите кого?
— Домов. В Париже высокие дома.
— О, это потому, что мы еще не въехали в город. Как только мы окажемся по ту сторону городских стен, в вашем распоряжении будет сколько угодно домов. Впрочем, даже отсюда можно кое-что разглядеть, посмотрите, вот купол Дома Инвалидов.
— Я не очень люблю церкви, — замечает он. — От них меня сразу тянет чихать и пукать.
Он дует на стекло, отчего на холодной поверхности появляется белесое овальное пятно. Шарль стирает пятно пальцем.
— О! — восклицает он. — Наверное, это Париж!
В окне показывается кирпичная стена, три метра высотой и двадцать четыре километра в длину. Париж затянут в нее, как в пояс девственности. В любом другом городе, думается мне, такую стену возвели бы, чтобы не впускать варваров. Здесь ее предназначение — не выпускать деньги.
— Чего они хотят? — интересуется Шарль. — Эти люди?
— Они офицеры таможни. Должны нас проверить.
— Зачем?
— Чтобы удостовериться, что мы заплатили налоги.
— Что такое налоги?
— Налоги — это… это деньги, которые ты отдаешь городу, если что-нибудь в него ввозишь.
— Забавно, — Шарль указывает большим пальцем в том направлении, откуда мы прибыли, — сначала платишь там, а потом снова здесь.
— И так без конца, — усмехается Видок как раз в тот момент, когда в окно просовывается голова в плоской фуражке с широким околышем.
— Товары, облагаемые пошлиной, имеются?
— Нет ничего, — заверяет его Видок. — Даже пучка овса.
— Что ж, в таком случае, — таможенник чешет лоб, — предъявите паспорта.
Я вижу нас словно бы его глазами: ну и зрелище! Мы с Видоком, оба с голыми руками, в изношенных жилетах и латаных-перелатаных штанах.
— Месье, — замечает таможенник, придвигаясь к Шарлю. — Кажется, я просил показать паспорт.
Шарль безмятежно смотрит в окно.
— Месье, — повторяет офицер, теперь уже с большим нажимом.
— К сожалению, у него нет паспорта, — вмешивается Видок. — Этот господин задержан жандармерией.
— В самом деле?
— Вот мои документы. Я…
— Держите, пожалуйста, руки на свету.
Скорчив недовольную гримасу, офицер склоняется над бумагами. Вдруг отступает на шаг. Его лицо озаряется глупой, неизвестно откуда взявшейся улыбкой.
— Это вы! Я так и знал!
Сорвав фуражку с головы, он прижимает ее к сердцу.
— Месье Видок… какая честь!
— Вы слишком добры, мой друг.
— О-о! Послушайте, месье. У меня есть братишка. И у него с женой неприятности.
— Пропала, что ли?
— Точнее, загуляла. Я подумал, может, кто-то из ваших ребят сумел бы за ней проследить, застукать, так сказать, с поличным…
— Гм… — Видок выдерживает драматическую паузу. — Я вам так отвечу. Пусть зайдет на той неделе. Спросит меня лично.
— О, месье, вся наша семья перед вами в долгу. Вечном. — Улыбаясь, он прижимает ладони к лицу. — Сегодня же расскажу жене! Великий Видок!
Ореол славы окружает нас все то время, что мы проезжаем городские ворота, и Видока это не столько смущает, сколько раздражает. Он похож на быка, хвостом отмахивающегося от надоедливых мух. Целую минуту он избегает встречаться взглядом со мной или Шарлем.
— Ну вот, — произносит он, наконец. — Можно не платить тридцать су взятки.
И, рассеянно постучав по крыше, взывает к Гори:
— В штаб-квартиру! — И, подумав, чуть слышно добавляет: — Пожалуйста.
Кровь с моей руки в конечном итоге удается оттереть посредством зубной щетки (пожертвованной Коко-Лакуром) и большого куска виндзорского мыла. Месье Тепака так легко не ототрешь. В смысле, воспоминание о нем, о его ране, похожей на рот: края ее сближаются и вновь расходятся, кровь бьет толчками, льется у меня по рукам. Словно это не кровь другого человека прошла сквозь мои пальцы, а его жизнь протекла сквозь мою…
— Послушайте, Эктор.
Легкой затрещиной Видок возвращает меня к действительности.
— Мы отправим вас домой в карете, хорошо? Но прежде я расскажу вам, кто такой теперь Шарль. Рассказывать буду один раз и хочу, чтобы вы хорошенько все запомнили. Сумеете?
Не проходит и минуты, как прежняя история — с Тепаком, Агатой, Сен-Клу — уступает место новой. Шарль Рапскеллер теперь побочный сын виконта де Сент-Аманд де Фараль (мать — служанка, чья юбка однажды загорелась в непосредственной близости от отдыхающего после обеда виконта). Старый хрен, наконец, скончался от сердечной болезни, и в отсутствие законных наследников его собственность (хотя и не титул) переходит к Шарлю, который прервал свое религиозное образование, получаемое им в Страсбурге, и поспешил в Париж. По пути, в карете, он знакомится со мной — я как раз возвращаюсь с…
— … симпозиума по золотухе, — провозглашает Видок. — В Реймсе.
Шарль признается, что не знает, где остановиться, и я приглашаю его в пансион моей матери, потому что там низкая рента и прекрасные условия.
— Но он ведь унаследовал большие деньги, — замечаю я. — Разве для него не естественно остановиться в…
— В местечке получше, вы хотите сказать? Но ведь деньги еще не у него в кармане! Внезапно объявился племянник, о котором никто никогда не слыхивал, обнаружились какие-то юридические тонкости. Ничего серьезного, обычное дело при получении наследства. Пара-тройка недель — и адвокаты все уладят.
Цокая языком, он отсчитывает мне в ладонь пять двадцатипятифранковых монет.
— На текущие расходы, Эктор. От префектуры. Тратьте бережно. Ведите им счет. Мне ни к чему проблемы с бухгалтерией.
— А что насчет Шарля?
— А что насчет него?
— Ему ведь станут задавать вопросы…
— Знаете, — Видок еле заметно улыбается, — трудности возникли бы, будь у него хоть какие-то мозги. А от него, как я вижу, ничего не добьешься, кроме имени. Так что ему ничего не грозит. А если встретится кто-то чересчур любопытный, скажите, что его при родах уронила повивальная бабка.
В случае с моей матерью объяснять не приходится ничего. Достаточно произнести выдуманное имя виконта де Сент-Аманд де Фараль. Оно производит поразительный эффект — мать сначала вздрагивает, а потом в ее мозгу мгновенно оформляется некая мысль. К тому моменту, как Шарль кланяется и опускает в ее ладонь три золотые монеты — так легко и весело, будто это мраморные шарики, — она окончательно входит в образ любезнейшей хозяйки.
— Друг Эктора, месье Рапскеллер, всегда найдет здесь родной дом! И ведь как удачно! Вы прибыли ровно к ужину. Шарлотта, милочка! Прибор для нашего нового гостя, пожалуйста. И на десерт, пожалуй, подадим мороженое…
Где все это время пропадал я, никого не интересует. Даже Шарлотту, которая обычно засыпает меня вопросами всякий раз, как я задерживаюсь на час. Когда она, уже перед самым ужином, знаками просит меня подойти, на уме у нее вовсе не мое длительное отсутствие.
— О, месье Эктор! Какой он милый!
— Кто?
— Ваш друг! Он сейчас пришел, такой душка, и спрашивает, не надо ли помочь накрыть на стол. А сам понятия не имеет, куда класть вилку! Или ложку. О, от него, можно сказать, никакого толку, но, главное, он старался! — Она кивает с выражением безграничной проницательности. — Благородного человека всегда видно, месье Эктор. Голубая кровь — она и есть голубая!
Глава 25
МАМАША КАРПАНТЬЕ ЗАСТУПАЕТСЯ ЗА БЕЗЗАЩИТНОГО
Пока я наблюдаю, как трое студентов готовятся приступить к обеду, меня неотступно преследуют мысли о крови. Папаша Время отсутствует, так что не сможет выступить в качестве отвлекающего фактора, а они столь безжалостно изучают новенького, выискивая в нем слабину, что мне невольно делается не по себе. Любого другого я бы предостерег. За Шарлем же остается лишь наблюдать, не имея возможности что-то изменить, с противоположной стороны стола. Расстояние как от Луны до Солнца, во всяком случае, таковым оно кажется мне, когда Кролик, вытирая губы после кларета, запускает пробный шар.
